– Ну есть немного.
– За то долгое время работы на скорой помощи, я повидал таких, которые в, якобы, их самый тяжелый момент начинают во всем видеть знаки и влияние руки судьбы.
– Это не самый.
– Не самый?
– Не самый.
– Что не самый?
– Ну ты сказал, что люди обычно в самый тяжелый момент своей жизни начинают вот этой херней заниматься. Так вот, это мой не самый тяжелый момент.
– Правда? Скажу тебе честно, что я не уверен, что мы тебя довезем.
– Даже, если ты начнешь меня сейчас душить или избивать капельницей, все равно не самый.
– Серьезно? Что же в твоей жизни такого случилось?
– Ну если исключить ту часть, где я год с лишним провел в окружении наркоманов и психов за железными воротами, то даже тогда наберется десяток историй покруче, чем этот дрянной пит стоп. Дело в том, что я из очень состоятельной семьи, а отцу было на меня плевать, вот и приходилось себя как-то занимать, в то время, как всех других детей, папаши учили кататься на велосипеде и пользоваться презервативами.
– Ну и какая история самая жесткая?
– Периодически в моей жизни появлялся один человек, который полностью переворачивает мою жизнь и выводит тусовки и возможность получение кайфа на совершенно иной уровень. Как-то мне приходилось выживать в пустыни три недели, потому что в мой самолет попал бульдозер.
– Кхм… прости что?
– Самый обыкновенный бульдозер, желтый такой.
– Ты серьезно?
– Ну да. Если ты хочешь узнать, откуда он взялся в небе…
– Да неее, ты что, тут все итак понятно.
– Над нами пролетал самолет, который перевозил строительную технику. И вот у них случилась там авария, после чего пошел дождь из фургонов, тягачей, тракторов и так далее. Один из бульдозеров влетел в наш самолет, и мы рухнули в пустыню.
– Интересно узнать, как ты там выживал.
– Да выбирать особо не приходилось. По правилам перевозки, всю технику транспортировали без топлива, поэтому она была максимально бесполезна, кроме как укрытие от солнца и ветра.
– А чем же питался ты там?
– К моему счастью на дожде из тачек авария на том борту не закончилась и в итоге он и сам упал. Когда в моем самолете уже нечего было есть, пришлось идти в сторону крушения второго.
– И там была еда?
– Ну почти.
– Это как?
– Еды на грузовом самолете не оказалось, но к моему спасению там было много работн…
– Эй, Кларк! У нас колесо пробило!
– Вот же черт! Что с запаской?
– Запаску мы утром поставили, в сервис только вечером.
– Ну что ты будешь делать. Как же нам везет сегодня.
– Я свяжусь с диспетчером и вызову нам подмогу.
– Что, не доеду я?
– Доедешь, Марк, не дрейфь. Если не везет нам, это не значит, что тебе тоже. Твое время еще придет, но не сегодня.
– Звучит весьма судьбоносно.
– Звучит весьма по шаблону. Сейчас я тебе свою кровь солью, у нас она одна.
– Я все оплачу потом.
– Если выживешь, конечно.
– Ну да, если выживу, естественно.
Занятно, что мы и правда чем-то отдаленно похожи. Внешность его описать сейчас сложно, потому что я почти ни черта не вижу, только мутные пятна и проблески света повсюду. Но голос, некая манера речи, то как он голосом играет. За время пребывания среди психов после бурных отрывов, я нашел себе такое развлечение, как изучение повадков и манеры речи. Поэтому уже знаю, на что нужно обращать внимание и как это все исследовать. Хотя, если вдруг я действительно тут подохну, то этот мой навык совершенно бесполезен… хотя, даже, если я выживу, то он все равно бесполезен.
– У тебя когда-нибудь умирали люди в машине?
– На вызове, ты имеешь в виду?
– Ну вообще да, но теперь стало интересно и о случаях, где ты просто катался по делам и у тебя кто-то откинулся в машине.
– Умирали.
– Много?
– Много.
– А как часто?
– Часто.
– Когда был последний раз?
– Сегодня… утром.