Сила воображения

– А что ты можешь сделать, если сама начала его обучать игре на фортепьяно? Ты ведь хотела им гордиться, что естественно, а теперь даешь задний ход?

Если у нас родился талантливый ребенок, то пусть им и будет, разве плохо быть талантом, ты ведь сама некогда подавала надежды, у тебя огромный пианистический талант, разве я не потому в тебя влюбился? Помнишь, на том концерте в пионерлагере, в котором ты играла Шопена? Если бы ты меня так не поразила своей игрой, я бы тобой не заинтересовался, а я заинтересовался.

– Ты очень глупый, Георг, – сказала мама, – я тебе говорю о реальной опасности, мы можем потерять сына. Талант не только создает, но и разрушает. Поверь мне, я живу в этом мире, да и ты ведь не просто так живешь. Вон твои мосты, да что там говорить!?

Вот именно, сказал я себе, что там говорить. Они меня создали и хотят руководить мною до конца. Но вот наша кошка обрюхатилась. Единственный раз мы выпустили ее во двор пощипать травку, а она занялась чисто кошачьим делом.

Однако котят своих держала при себе только самое короткое время. Пока они не научились сами ходить, делать все необходимое для свободной жизни. А у людей все иначе, родители всю жизнь своих детей считают детьми и пытаются учить.

* * *

Самуил обошел меня, остановился напротив.

– У вас сильное поле, молодой человек, вы постоянно возбуждены, требуется сброс энергии. Вот вы и сбрасываете ее в творчестве. Это нормально.

Я молчу. Пусть говорит про энергию и разные другие хитромудрые штучки, мне просто интересно, куда он вырулит.

Отец кивает радостно головой. Ему кажется, Самуил Бог только потому, что на нем белый халат, большие роговые очки, увеличившие размеры и без того большой головы и делающие его еще меньше ростом. И главное Самуил – психотерапевт, лечащий знаменитости.

– Я ясно выражаюсь? – спрашивает Самуил.

Я молчу.

– Вот видите, маэстро, он молчит.

– Я слышу, – доносится слабый голос отца.

– Однако – экземплярец. Вы говорите – он прекрасно играет на фортепьяно, рано поступил в консерваторию? Давайте его послушаем, или он и здесь устроит нам молчанку?

– А тут есть пианино?

– Фортепьяно в моем кабинете. В моей профессии без музыки не обойтись.

Отец никогда не говорит «фортепьяно», а только «пианино». Наверное, потому что дома у нас старенькая «Беларусь».

А вот Самуил «фортепьяно» произносит легко, с вызовом, ему два очка зачета.

Мы идем в соседнюю комнату, в которой у окна стоит вытертое до блеска коричневое старое пианино с резными виноградными гроздьями на деке.

На крышке висит простой амбарный замок. Это так здорово – достойно картины. У меня тут же начинает звучать вполне приличная мелодия.

Самуил неторопливо открывает замок маленьким ключиком, приглашает сесть.

Сажусь, нажимаю ноту «ре». Это мой исходный звук, который настраивает меня на сочинение музыки.

Без всяких репетиций играю только что прозвучавшую внутри музыку. Это начало большой сонаты с серьезными шагами басов и совершенно журчащей мелодией в самом верхнем регистре. Медведь, вышедший из густого векового леса, слушает птичку, сидящую на колоске пшеницы, которая растет из воды в быстро текущей маленькой речке.

– Что это? – спрашивает отец, – я еще не слышал этой музыки.

Я молчу.

– Вот видите, – говорит Самуил, – он хочет сказать, что написал эту музыку только что, он демонстрирует свои возможности.

– Да, – говорю я, – только что. И на это меня натолкнул внешний вид фортепьяно – замечательно породистый инструмент, который делали скорее для интерьера, чем для игры. И висячий замок…

– Он тонко чувствует красоту, – комментирует Самуил, будто меня тут и близко нет. – Следовательно, вы можете описывать музыкально предметы?

– Он и картины рисует к своим сочинениям, но они не очень получаются.

– Мы и порисуем сейчас.

Самуил открывает шкаф, достает большой лист ватмана, набор цветных карандашей.

– Покажите свои способности, маэстро.

Я быстро рисую колосок пшеницы в речке, птичку на нем, медведя.

– Ого! – восклицает Самуил. – У него параллельное сознание. Очень интересный случай.

– Так что нам делать? – осипшим от волнения голосом спрашивает отец.

– Ровным счетом ничего, он развивается нормально, конечно, для себя.

Единственное, что необходимо – постоянно консультироваться со мной. Денег за консультации я брать не могу, интересные случаи нужны для моей науки.

Отец разочарован. Встает со стула и покорно жмет руку, в которой зажато двести долларов.

– Только без этого.

Самуил достает визитку, как фокусник, из рукава, дает ее мне.

– Ты должен регулярно бывать у меня, если не в кабинете, то в парке – будем разговаривать. Тебе обязательно надо разговаривать, ни в коем случае не замыкаться, как твой отец.

– А откуда вы знаете, что отец…

– Это слышно по его голосу.

– А вот с вами, маэстро, я должен серьезно поговорить, – обращается Самуил к отцу, который совершенно теряется.

– И тут придется заплатить, но не давать мне взятку. И за себя, а не за вашего сына.

Вот это разворот! Отец окончательно сникает и садится на стул, на котором я только что сидел.

– А вы что тут делаете, молодой человек? Кышь из моего кабинета. Помните про визитку.

Отец жалко кивает головой, отпуская меня.

Я далеко не ухожу, жду отца на скамейке, меня раздирают противоречивые чувства. С одной стороны я рад, что за отца, наконец, возьмется хороший специалист, с другой – мне трудно поверить, что у него серьезное заболевание. Мне отца страшно жалко.