Восход дальней звезды

Надзиратель кивнул.

Агния побежала на кухню за хранительницей очага.

До рассвета оставалось совсем немного времени. Надзиратель подошёл к красной кнопке, что располагалась на стене между прихожей и залом, и нажал на неё. Тут же заработал механизм, и стальные ставни плотно закрыли все окна в доме. Теперь им не был страшен восход Дальней Звезды.

Василиса Васильевна сняла фартук и села в кресло, на другом кресле сидел Надзиратель, а Агния – на диване. Они смотрели друг на друга счастливыми и преданными, любящими глазами. Они были словно настоящая семья, когда вот так собирались вместе.

***

Славко ехал домой на поезде. Вернувшись из вагона-ресторана, где по студенческому билету можно было полноценно и бесплатно потрапезничать дважды в сутки, молодой человек улёгся на верхнюю полку в плацкартном вагоне и стал смотреть в потолок, размышляя о своём. Наступило утро, и свет был приглушен, чтобы пассажиры могли спокойно выспаться. «Интересно, – подумал Славко, – Зачем в поездах вообще делают окна? Ночью через них ничего не увидишь, а днём их плотно закрывают стальными ставнями».

Славко повернулся на бок и увидел на стене памятку безопасности:

«Внимание! Эти правила могут спасти жизнь вам и вашим близким! Ещё до наступления рассвета, днём и до захода Дальней Звезды, вы должны находиться в помещении с плотно закрытыми окнами, чтобы яркий губительный свет не покалечил вас. Помните о безумной болезни! Первые, самые важные признаки недуга: отсутствие желания сна днём, покрасневшие глаза и зевота по ночам, раздражительность, нарушения речи и проблемы с памятью, спутанность сознания, бред, агония. Если вы заметили у кого-то из окружающих подобные признаки в поведении или нетипичные изменения во внешности, немедленно сообщите по телефонам скорой помощи или службы патрульных, обратитесь в ближайшую лечебницу или участок службы патрульных».

Дорога на малую родину составляла около двух суток. Городок стоял в ущелье между двух хребтов. Он был небольшой, когда-то в нём проживало около сорока тысяч человек, теперь же гораздо меньше. У города не было названия, лишь порядковый номер двадцать девять. Города, которые перестали быть выгодны в экономическом плане, в которых отсутствовали какие-либо важные производства, лишались названий по приказу верховного правителя. Этот город, в котором когда-то добывали руду, потерял название с истощением месторождения. А какой он был раньше… Красивый, ухоженный, с асфальтированными дорогами, по которым ездили автомобили, с театром и кинотеатром, с просторной центральной площадью… Теперь же он представлял собой жалкое зрелище. С истощением месторождения ушло финансирование из бюджета. Город со всеми его жителями просто был брошен. Работы больше не было, и люди не могли платить за отопление, за водопровод… Ушли обслуживающие организации. Свет и водоснабжение там, где остались, стали ещё дороже. Жители начали бежать из никому ненужного города, исчезли почти все врачи, учителя. От большой и хорошей больницы остался лишь крохотный фельдшерский пункт, от десяти великолепных школ, только одна. Дороги пришли в негодность, мосты разрушились или находились в аварийном состоянии. Те, кому было некуда идти, остались в холодных квартирах, тем же, у кого были частые дома, повезло гораздо больше, долгими зимами они могли согреваться от печного отопления. Прямо посреди города жители разбивали огороды, центральная площадь была перекопана, и на том месте, где когда-то цвели кустарники, теперь росли овощи. Со временем участились взаимные претензии, кражи, дело доходило до драк и кровопролития. Всё это продолжалось до тех пор, пока несколько активных граждан не организовали добровольные патрули, следящие за обстановкой. Огороды были строго разграничены, таким образом мало-мальски установился хоть какой-то порядок.

Славко родился за три года до истощения месторождения. Его семья жила в частном доме на окраине и имела небольшой участок земли. В одной из стычек за продовольствие в возрасте шести лет он потерял отца и сам чуть не погиб, благо нож не задел жизненно-важные органы, но шрам на животе остался на всю жизнь. Родной брат его матери Матвей, будучи одним из местных патрульных, в тот день был на смене. Именно после этого случая собрался народный сход, где было решено установить в городе порядок. С тех пор Матвей, живущий на другом конце населённого пункта, присматривал за сестрой и племянником. У Матвея не было ни жены, ни детей, поэтому с отъездом Славко в университет, он переехал к сестре, так было безопаснее.

Этой ночью Славко ждала встреча не только с матерью, но и с дядькой.

Поезд остановился на станции всего на минуту. Славко вышел на железнодорожный перрон и вдохнул знакомый с детства воздух. Здесь было темно, лишь одинокий фонарь освещал часть привокзальной площади, когда-то большой и многолюдной, теперь засаженной картошкой. Поезд тронулся, и через пару минут скрылся за хребтом. В воздухе висела дымка, и звёзды было трудно рассмотреть на ночном небе.

– Стой, кто приехал! – раздался командный голос с хрипотцой.

Из темноты вышли три человека, одетые в какие-то лохмотья, с красными повязками на левой руке – дежурный патруль.

– Бронислав, студент, приехал на каникулы, – ответил Славко.

– Славко?

Знакомый голос. Среди патрульных был друг детства Славко, Ростислав.

– Здорово, брат! Это честь для нас, встречать такого гостя.

– Прекрати, Слава.

Они дружили почти с пелёнок, будучи соседями. Одного назвали Брониславом, другого Ростиславом. Чтобы не путаться, сговорились Бронислава звать Славко, а Ростислава, младшего, просто Слава. Так и повелось.

– Дай я на тебя посмотрю, у харю отъел! – Слава ущипнул друга за щёку. – Хорошо, небось, студентов кормят?

От станции до дома путь был неблизкий.

– Ладно, парни, – Слава обратился к патрульным, – я друга провожу, чтобы он случайно во тьме чужие помидоры не подавил, а потом к вам вернусь.

Он включил фонарик, работающий от батарейки, и они пошли в сторону домов.

– Освещение осталось в центре, а на окраинах – только свечи, которые очень берегут, но я все тропы знаю, не боись, – Слава был рад встрече, и ему хотелось говорить со старым другом без остановки.

– Макс, наверное, тоже в народный патруль подался?

Слава помолчал немного, потом сказал:

– Нет больше Макса. Заболел он. Тут кроме нас и другие патрульные есть. Экипированные, наетые, в командировку сюда приезжают вахтовым методом. Отлавливают тех, кого считают безумными. Он спать перестал днём, глаза покраснели, бредить стал, к людям приставать. Они его схватили и в лечебницу. А тех, кто туда попадает, через пару дней сжигают в котельной. За три месяца десять человек, никто не исцелился, все погибли.

– Макс…

Они шли закоулками, виляя между различными посадками и ямами с оврагами. Кое-где кто-то копошился в своём огороде. Где-то из окна на развалины смотрела одинокая старушка. Откуда-то слышались крики играющих детей.

– Ты в шоке, небось, после столицы? – спросил Слава.

– Я здесь вырос, никогда не буду от этого в шоке. Ты не надумал уехать?

– Уехать? Меня выгнали из школы ещё в третьем классе, объявив, что из меня толку не выйдет. Я не побеждал на олимпиадах, как ты, я ничего не умею, а тут я нужный человек. Охраняю порядок, помогаю родителям. Невесту себе нашёл.

– Поздравляю! И кто же та единственная?

– Олеся.

– А-а, ты в неё ещё в школе влюбился.

– Как выяснилось, и она в меня. Ну, а ты? Ещё не женился там втихаря на какой-нибудь денежной студентке? Как твоя дружба с дочерью Надзирателя?

– Мы просто друзья, я же тебе говорил при пришлой встрече.

– Да, говорил, но мало ли что.

– Много ли! Там у нас всё строго. Чуть отвлечёшься от учёбы, тут же могут отчислить.

– Тебя всё равно не отчислят. Ты умный, а умных они любят. Не зря же проводят на нашем континенте и даже в таких заброшенных городах олимпиады! Вот и наши дома, твой слева, мой – справа.

Они обменялись крепким рукопожатием, и Слава отправился в патруль.

А Славко пошёл к себе домой. Открыв деревянную калитку, Славко оказался на узкой тропке между посаженной рядами картошки. Он поднялся на узенькое крылечко и отворил дверь. В сенях пахло печёным, чем-то очень вкусным, и запах этот был знаком. Мамины пряники.

Славко разулся, постучал в следующую дверь и вошёл внутрь. Надежда, женщина пятидесяти лет, высокая, худая и поседевшая, достала из печи последнюю порцию пряников. Она была одета в домашний халат, на руках были рукавицы. Надежда оглянулась на стук и увидела сына. Спешно поставив противень на стол, сняв рукавицы, она кинулась обнимать и целовать Славко. Из комнаты вышел дядя. Он деловито, с уважением пожал Славко руку и слегка приобнял.

– Руки мой и давай за стол, – с заботой сказала Надежда.

– Я не голоден, а вот чаю с пряничками – с удовольствием.

Они просидели за чаепитием около часа, Славко рассказал о жизни в студенческом городке и учёбе, а дядя Матвей поведал последние новости города под номером двадцать девять. С беспорядками было покончено, постоянные народные патрули охраняли спокойствие оставшихся жителей, хоть какая-то хорошая новость. А вот в здании единственной сохранившейся школы потекла крыша. В фельдшерском пункте из-за старой проводки произошёл пожар, поэтому сейчас врач принимает больных прямо у себя дома.

Поезд прибыл в город, перед самым началом зари. Сейчас же небо посветлело уже заметнее. Вскоре должен был начаться рассвет. Снаружи окна закрыли деревянными ставнями, изнутри – плотными шторами. Привыкшие к мраку глаза, казалось, могли рассмотреть любой предмет в темноте. Хотя домочадцы уже наизусть знали, как пройти по комнатам, ничего не задев: тут скрипнула половица, значит справа шкаф, тут она скрипнула по-другому – это путь на кухню.

– Спокойного дня, – Надежда проводила сына в его комнату и отправилась спать.

Славко долго не мог заснуть. Эмоции переполняли его. Это были негативные эмоции. Он чувствовал себя виноватым перед матерью. Там, в студенческом городке, у него было всё: комфортная комната, хорошее трёхразовое питание, качественная одежда. К тому же после окончания университета его ждала хорошая работа и предоставленное жильё. Но он ничем не мог поделиться сейчас, и самое ужасное, что и в будущем не сможет тоже. Хорошие студенты, окончив университет, по распределению отправлялись на Малый Континент. А всем остальным, у кого была прописка на Большом Континенте, путь туда закрыт. Когда мысли об этом захватывали внимание, у Славко разрывалось сердце. Одна половина в нём хотела сбежать из города под номером двадцать девять и навсегда забыть о его существовании, другая не могла бросить здесь мать и своё прошлое. Не только перед ней он чувствовал себя виноватым, но и перед другом детства, и перед дядей Матвеем, хотя и в меньшей степени. Славко пытался переключить внимание на что-нибудь иное, не важно на что, лишь бы думать о другом. Как только это получалось, он цеплялся за новые мысли и уже не отпускал их. Напряжение росло, противостояние двух мнений становилось всё серьёзнее, и когда-нибудь этот внутренний конфликт должен был разрешиться. Пока Славко не знал, какого себя он выберет. У него ещё было время, и он страшно боялся того момента, когда оно закончится.