Мы прошли около половины пути, и я понимаю, что или сейчас, или будет уже поздно.
Сделав несколько широких шагов, я быстро его нагоняю и беру за руку. Он поворачивается ко мне и с удивлением смотрит.
– Дань, – выдавливаю я из себя почему-то виноватым голосом, – Я в школу сегодня не хочу идти. Ты маме не расскажешь?
– А что такое? – лицо его очень серьёзное.
– Не знаю. Просто не хочу, – я чувствую себя виноватым. Он молчит, вглядываясь в меня, а я не могу на него смотреть. Почему-то становится невыносимо стыдно.
– Хорошо, – будто выдохнув, сказал он, – Я ничего не расскажу. Только где ты будешь ждать? Холодно же! А домой не пойдёшь.
– Ничего-ничего! – стал я его уверять, обрадовавшись, – не замёрзну! Пошли, покажу, где я буду стоять. А пойдёшь домой из школы, забери меня, и мы пойдём вместе.
Я завожу его во дворик, к гаражам.
– Вон, между ними, – сказал я, показывая рукой на щель меж двух железных гаражей, красным и зелёным. Я там спрячусь.
– У меня пять уроков. Пока…
И он уходит.
Я захожу между гаражей и кладу портфель на снег.
Если поднять голову вверх, то через полоску почти смыкающихся гаражных крыш виднеется затянутое тучами небо, а ещё – сосульки.
Здесь немножко тесно. Чтобы развернуться, нужно приложить усилия. Зато можно посидеть на портфеле, а ещё – здесь никто не ходит. Правда, у самого входа в моё убежище кто-то написал, и я туда не подхожу.
Я даже не знаю, почему так сильно не хочу в школу – ведь раньше было нормально. Тоже не ахти, но, по крайней мере, не так ужасно. Может, это из-за новой учительницы мне тяжело?
Почему, когда ждёшь, время тянется так долго? Очень долго. Сколько я уже здесь? Урок? Два? Жалко, часов нет…
Ноги уже совсем одервенели. Если по ним чем-нибудь ударить, то боли практически не почувствуешь. Я – знаю так было, когда мы с папой в парк ходили.
Совсем недавно мне было холодно, а сейчас и холода уже не чувствую, только скука.
Я больше не могу здесь быть. Что бы придумать? Если просто придти, бабушка ругать будет. Она дома, папа с мамой на работе. Что придумать?
Мой взгляд падает на жёлтый снег возле входа.
Точно! Можно попробовать. Как раз я и хотел, только надо не перестараться, чтобы сильно не было видно.
Самое сложное – это остановиться, когда уже начал.
Всё…
Через пять минут я уже дома. Отворяет дверь бабушка, как я и ожидал.
– Ты чего так рано? – недовольно и с подозрительным прищуром спрашивает она.
– Вот… – я расстегиваю куртку, доходящую мне до колен, тем самым открывая вид на мокрые штаны.
– Это плохо! – констатирует бабушка, – Как это получилось?
Я начинаю рассказывать уже заготовленную по пути историю, что сидел на уроке, а потом – бац! Чувствую: мокро… Говорю, что дети смеялись, а учительница велела идти домой.
Бабушка командует идти переодеться. Я радуюсь! Пронесло…
Как хорошо дома!
Завтра я обязательно пойду в школу. Не хочу больше испытывать стыд и холод…
Но завтра всё повторится.
Как только школа приближается, я начинаю испытывать ужас и, вслед за ним, панику. И решаю: пусть будет со мной что угодно, лишь бы не к НЕЙ на урок. Пусть холод! Пусть скука, но не к НЕЙ! Тогда я ещё не знал, что то, что она со мной делает, называется унижение.
И был холод, такой же, медленно поднимающийся от ступней всё выше. Потом он уходил, и наступало полное бесчувствие ног.
И была скука, замедляющая секунду до часа.
И снова было решение. Только теперь вместо мочи было говно.
Я шёл домой от моего убежища и плакал. Ревел тихо и сдавленно, про себя. Мне было противно и страшно.
Пусть ругают, но не школа!
Когда дверь открылась, первое, что она спросила:
– Опять?
Я понял, что пропал. Начал быстро-быстро говорить, что-то бормотать и с ужасом уставился на становившееся пунцово-красным лицо бабушки. Она очень быстро дышала.
– Раздевайся и в комнату… – сквозь зубы, скомандовала она.
Я очень испугался. Страх окутал мои лёгкие, сжал их, не давая возможности вдохнуть. Но я повиновался: снял куртку и сапоги, уселся на диван в гостиной.
Она вышла из соседней комнаты, держа в руке длинную пластмассовую палку.
– Нет! Бабушка, не надо! Я больше не буду делать так! Пожалуйста! Пожалуйста!!!
Сначала она попыталась хлестать меня по бедрам, но потом ей стало неважно, по чём.
Я забился в угол дивана и, закрыв лицо руками, вопил, молил, просил…
Но удары продолжались.
Услышав хруст, я открыл заплаканные глаза и увидел только часть палки в бабкиной руке, другая часть валялась на полу.
Тогда она выбросила обломок и подобрала лежащий на полу кабель, проведенный к телевизору…