Пешка

– Совсем Ангорская подурнела, играет из рук вон плохо, – заметил барон.

Юи защебетала про то, как слава кружит голову, что два Орфея явно пошли ей не на пользу, что она сдала, и это заметно даже невооружённым глазом, а в наше время женщина не имеет права так себя запускать…

Стоявший на столике возле дивана телефон зазвонил. Клим поднял трубку. Жующий молодой мужской голос осведомился:

– Хозяин, тут Мендельсон припёрся, – и шёпотом добавил, – С лифтом как обычно?

Клим задумался, но не нашелся, что ответить. В трубке послышались гудки.

Актриса на экране била посуду, рыдала, рвала в клочья фотографии, и снова рыдала.

– И это фильм категории «А», – с отвращением произнёс барон.

– Кинишко крутится, червонцы мутятся, – осклабился Глебка.

В дверь позвонили. Клим нажал кнопку. В коридоре послышались тяжёлые шаркающие шаги. Занимая всю ширину дверного проёма, показалась неохватных размеров фигура в мятом костюме. Самсон бросился Климу подмышку. Фигура рывком ослабила галстук, плюхнулась на стул возле входа, и рьяно обмахиваясь шляпой, взмолилась:

– Воды! Помираю…

– Собаке собачья смерть! – выкрикнул Глеб из-за рояля.

– Нинлао Мендельсон! Как ваша подагра? – не шелохнувшись, расплылась в улыбке китаянка.

– Пан майор! – не вставая с кресла, поздоровался барон.

Старушка молча перелистнула страницу.

Тучный Мендельсон открытым ртом со свистом втягивал воздух, лицо его стало пунцовым, градом катил пот со лба, казалось, он и вправду сейчас «помрёт».

Щёлкнул замок входной двери. Едва слышные шаги прошелестели по коридору. Вошла горничная в белом переднике с кружевной гарнировкой и чепце, спрятала невзрачную сумочку куда-то вниз под барную стойку, налила стакан воды из кувшина и поднесла его задыхающемуся толстяку. Тот жадно выхлебал весь стакан и попросил ещё.

В фильме Ангорская снова обливалась слезами, в этот раз пытаясь соединить разорванные клочки фотографии.

– Право слово, настоящий плач Ярославны, – съязвил барон.

– Смотрите «Одинокую звезду»? – сказал с одышкой Мендельсон. – Это кстати…

– Сейчас начнёт оформлять, – протянул Глеб.

– Нинлао Мендельсон, вы всегда приносите дурные вести. Нельзя ли в другой раз? – укоризненно отчитала Юи.

Горничная бесшумно поднесла толстяку второй стакан.

– Не могу, душечка. Не смею! В другой раз меня может и не быть, ни тут, ни где бы то ещё. Всё из-за проклятущей дуры, – Мендельсон ткнул мясистым пальцем в экран. – Чего ей не сиделось…

Самсон забрался Климу на живот, распластался во всю ширину своей рыжей тушки, зажмурился и стал коготками перебирать по бархатному халату.

– Итак, дамы и господа, на сцене появляется потерпевшая Ангорская, – торжественно провозгласил Глеб, вскочил из-за рояля и переместился на барный табурет.

– Потерпевший здесь я, – ударил себя в грудь Мендельсон. – Всё ж было у бабы. Упакована во! – он взмахнул пухлой ладонью над макушкой. – А теперь моя песенка спета. И всё из-за неё! Как пить дать останусь без пенсиона. Да ещё с позором могут выгнать. Или того хуже, за саботаж… суши сухари, – Мендельсон охнул и в ужасе выпучил глаза.