Дворики моего детства. Сборник рассказов

– Я погуглил и никакого «Пожара» в инете не нашёл. Значит, его не существует. И ты всё это выдумал. С тебя станется. Ты же у нас писатель.

* Крёз – последний царь Лидии. Считают что он одним из первых начал чеканить монету из чистоты металла. Был особо уважаем из-за щедрых жертвоприношений.

Тарелочки

В Краснодаре жаркое лето тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Мы, а это я и мой закадычный друг и сосед Юрка выпросили у своих мам старые покрывала и прочие тряпки. Знаете зачем? Да для шалаша, конечно же. Строим его прям посередине дороги. Потому как удобно. Трава, кусачая здесь не растет. Редкие полуторки ездят не по нашей грунтовке, а там далеко. По асфальтированной улице, с мудрёным названием Индустриальная. Так, что наше сооружение может помешать только конюху дяде Ване. Да и то вряд ли. Даже если добродушный сосед будет возвращаться, как говорит его жена-на бровях, то бишь спать в бричке, то уж его каурая лошадь Нюрка сооружение заметит точно и аккуратно объедет. Проверенно. Когда наши родители в ночную смену уходят, так и спать в нём остаёмся. Лежим себе, смотрим сквозь дырки в покрывалах на звездное небо и мечтаем. Вот вырастим и все, как один, станем космонавтами или на худой конец лётчиками. Будем пролетать над нашими Горогородами и махать сверху таким же, как и мы, пацанам. Здорово.

– Юрка, ты чего такой угрюмый? От мамки подзатыльник поимел? Или школьное задание на лето, в заброшенном портфеле отыскал?

– Санька. Я в кино хочу. Морозко посмотреть. А ей для родного сына гривенника жалко.

– Так и мне тоже денюшку не дали. Батя сказал, получка только через неделю. Что бы раньше с протянутой рукой на глаза не появлялся. Я же не куксюсь. Терплю.

– А если за неделю все наши киношку посмотрят и её увезут в другой кинотеатр, что делать будем? – вот проблема. Значит в него сходим. Что нам стоит. – Ну как ты не понимаешь. В «Смене» нас с тобой все тётеньки контролёрши знают. И босиком пускают. А в других кинотеатрах без обуви никак нельзя. Враз заругают. Сам же знаешь, сандалии родители только к школе достанут, что бы зазря обувь до поры, до времени не убивали. – Жучка. На, лопай, трудяга.– Раздалось из-за плетня. Это моя мать вышла покормить всеобщую любимицу. Старую собаку исправно с утра до ночи гонявшую воробьёв от кормушки с куриным кормом. – Юрка! Эврика! -Что ты такое сказал? Как ты меня обозвал? Это я эврика? А в ухо не хочешь? – Эх, ты дружбан. Не любишь книжки читать. А зря. Потому и не знаешь, что эврика по-гречески означает-нашел или придумал. И никакое это не оскорбление. Так сам великий Архимед кричал, когда что-нибудь нужное человечеству изобретал. – Ну и чё. Ты прямо сейчас что-то гениальное изобрёл? Робота, который вместо тебя бечевку к палке привязывать будет и покрывало натягивать. Вот умора. – Не Юрка, я не то изобрёл. Я придумал как нам денег на кино раздобыть, – тоже мне придумщик. У меня с утра два «клапана» на щеглов поставлены. Толку-то. Даже если поймаю птицу. Её у меня фиг кто купит. Наших горогородовских этим не удивишь. А к» ценральным» идти, продавать? Так можно и по шее схлопотать и вообще без «клапана» остаться. – Да знаю я всё это. У меня другая идея сейчас родилась. Слухай сюда. Стрельбище за шелковной рощей знаешь? -Ну. – Да не ну. Совсем даже не ну. Там взрослые дядьки по тарелкам из ружей палят. Юрка усиленно чесал выцветшую на ярком солнце, не стриженную до осени, шевелюру и ничего не понимал. – Так вот. Они же не всегда в эти тарелочки попадают. Некоторые целёхонькими улетают в кусты.

– И чё? -А то. Мы с тобой этих тарелочек наберём.

– И чё? – У меня, Жулька. У тебя Шарик. У Серёги Тарзан. Всем собакам новые миски нужны. Глядишь кто из пацанов для своего любимца гривенника и не пожалеет. Им красивая чёрная тарелочка, а нам с тобой киносеанс, в «Смене». Отец говорит, что за границей это называется бизнес. – Саня, ты конечно пацан башковитый, спору нет. Только больше этого буржуйское слова не произноси. Бо не сдержусь и в ухо дам. Потому как у меня с этими гадами разговор короткий. Не посмотрю, что ты мне друг. Чё уставился. Пошли не стрельбище. Шалаш никуда не денется. Потом достроим. Мне дюже Шарика порадовать хочется. Из новой тарелки, сам же знаешь любая похлёбка втройне вкуснее.

***

– «Ружья в пол! Стволы в землю! Я кому сказал! Прекратить стрельбу! Мать вашу! Люди на линии огня! Тащите этих гольцов сюда. Лично уши драть буду!» -репродуктор на смотровой вышке умолк. На стрельбище наступила не предвещающая ничего хорошего, тишина.

– Саня, ну их эти тарелочки. Бежим отседова. Поймают уши надерут, это ещё пол беды. А ежели отцам расскажут? Тогда сам знаешь, есть стоя придётся. Но было поздно. От старенького, видавшего виды УАЗика ещё ни одному пацану удрать не удавалось.

***

– Вам что жить надоело? Какого… вас под пули понесло? -здоровенный мужик, в линялом военном кителе держал каждого из нас за шиворот.

– Та, та, тарелочки-глотая слёзы пробормотал я. Для со, со, собачек наших. Им есть не из чего. С земли всё подбирают. С пылью, грязью едят.

– Степаныч, ты это слышал? Кабысдохов им жалко. А жизни своей не жалко? Скажите спасибо, что я не ваш батя, – голос мужика изменился. И мне показалось, что в нём появились какие-то тёплые нотки.

– Значит так, мелюзга! Марш за Степанычем. Он вам выдаст по пачке тарелочек. На всех собак хватит. Но если я хоть раз увижу вас на стрельбище! Самолично расстреляю, как тарелочки! Понятно! Марш с глаз моих долой, пока я снова не осерчал. Окончательно!

***

– Мама смотри, что я нашей Жучке принёс. Дай скорее кусочек хлебца я её из новой тарелочки покормлю. Глянь как она хвостом виляет! Понимает. Подарку радуется.