Александр Николаевич Радищев
Песнь историческая
Не красна изба углами,
Но красна лишь пирогами.
Пословица
Громы, гряньте, потрясисяОсь земная в основаньи,Время быстро, ты исчезни, —Книга вечности разверзлась.Я не в будущем читаю,Не пророк я, не волшебник,Не дельфийская пифия,Но я время зрю протекше.Се явился предо мноюМуж ума и духа сильна,Что, народ спасая божий,Море Чермное претекши,Во пустыни среди глада,Среди смерти мог устроитьНарод шаткий, легковерный.Моисей во имя богаЧудеса творил; законыДал израильску народу.И по истине, возмогшийУправлять толпой народной,Не быв призван на то ею,Не имея пред собоюПредрассудка порожденья,Может, может сказать смело,Что посланник есть всевышня.Моисей во имя богаЖезлом правит, и законыСреди молний, среди громаОн со неба получает.Умы шаткие восхитив,Вождь был тверд умом и сердцем(Магомет коварством многимБыть хотел законодавцем,Умы пламенны восхитивРая лестною картиной,Он смерть сладкою соделалВо объятьях дев небесных;Ученик его столь храбрыйВоин был непобедимый.Он пошел струею быстройНа победы, пред собоюОн народам удивленнымВозвестил: се избирайтеАлкоран иль смертоносныйМеч, – и света половинаПала пред его законом).Се идет Семирамида,Она кудри свои черныПрикрывает златым шлемом;Своим мужеством на брани,Своим разумом в советах,Твердостью во время смутноВсех сердца, умы пленивши,Она память истребила,Что убийственной рукоюОна скиптр правленья держит.Зри Навуходоносора,Несяй бурно пламя бранейВ стены нового Салема,Сокрушил их, в прах развеял,Разорил храм Иеговы,И повлек он иудеевВ плен, неволю, в преселенье.Седяй гордо на престоле,Златом хитро изваянном,Он зрит образ свой во храмахКо богам причтен; курятсяАроматы драгоценныВ честь ему и днем и ночью.Но се мгла густая зверстваНа верх гордый налетает.Царь царей теряет разум.Он стал скот, в лесах дремучих,В блатах, дебрях ищет пищи…Так надменности на тронеПисал суд предвечный в небе.Троя, Тир, Сидон, Карфага,Древни хины и индейцыИ неведомы народыШествуют, покрыты мглоюНеизвестности; но блещетВо среде столетий мракаСлава мудрых, яко в тучеМолния в сверканьи светлом.Зри, воспетые Омиром,Ахиллес, Парид иль Гектор…Зри, во пурпурных хламидахЖители Сидона, Тира,Алчбой злата устремленны,На крылах несутся ветраВо страны дальнейши мира.Зри, потомки их в КарфагеНакопляют преизбыткиОстроумною торговлей.Ганнибал, о вождь предивный…Но зуб времени железныйСокрушил их град и славу…Се потомки мудрых брамов,Узники злодеев наглых,По чреде хранят священнойСвой закон в ЕзурведамеБуквой древнего самскрита —Древней славы их останкаИ свидетеля их срама!!.О Конфуций, о муж дивный,Твое слово лучезарноВ среде страшной бури, браней,На развалинах отчизныВосседало всегда в блескеИ чрез целые столетьиВо парении высокомВозносилось и летало…Се идет твой современникЗороастр; он во ПерсидеУчреждает поклоненьеДуха жизни во вселеннойИ на жертвеннике светломОгнь возжег, что пламенеетЕще ныне в жертву богу.Тако сила духа мудра,Сохраняясь во потомстве,Пребывает лучезарнаИ живет, живет на вечность.Се Кир старший, учредительЦарства древния Персиды.Но чему о нем мне верить:Или повести правдивой,Иль Рамзею в слоге красном?Царь царей и царь великий,Погибающий рукоюТомириды; отсеченнаГлава Кира восплываетВ крови; слышу, глас вещает:«Пей, тиран, досыта крови,Коей в жизни столь был жаждущ!»Се Эллада в блеске солнца;Там ирои в лучезарныхПодвигах, будто светила,На крылах стремятся ветровПохити́ть руно златое.Зри, Язон в стране волшебнойПревозмог в Колхиде страхиЧарований и отравы,И с руном он у МедеиСердце нежное похитил.Зри, Алкид как сокрушаетВыи дерзких и строптивых;Разве богу то возможно,Что он силою десницыМог исполнить в жизни краткой.Странственных он избавитель,Предал смерти Бузирида;Он дал в снедь коням, обыкшимПоядать дымящи мясаПотребленных чужестранцев,Во Фраки́и Диомида;Вепря злого в ЭримантеОбуздать мог вервью лютость;Стрелой легкою пернатойОн чудовищ тех пернатых,Что в Стимфалии гнездились,Сокрушил и предал смерти.Не возмог никто противенБыть ему на брани сильной.В Лерне гидру он стоглавуПоразил; в лесу НемейскомЛьва ужасного исторгнулЖизнь с дыханием мгновенно,И во знак своей победыЕго кожу он косматуВозложил на тверды плечи.Медяногу, златорогу,Легкую в бегу он сернуМог настичь; и даже богаВ струях живша АрхелояОн, во образе свирепаТельца сильна, он, поправши,Рог исторг во знак победы.Победитель он чудовищ,Победитель он гигантов;Сильна в мышцах он АнфияУдушил в объятьях крепких.Перед ним кентавры дерзкиКак лист легкий возметались.И те храбры жены древле,Ненавистницы супругов,Амазонки побежденныИ примером Ипполиты,Своей красныя царицы,Что Алкид Фисею отдал,Научились жить с мужьями.Он, предерзка Промифея,Что с небес похитил пламя,От злой казни избавляя,Убил врана, что терзаетНа Кавказе его перси;И, пришед к пределам мира,Океан где облегаетШар земной, он столп высокийСилой крепкия десницыПодавил и вдруг раздвинул.Две горы тут вознеслися,Калпе, Абила, подножьемДвух столпов, где начертанноСие дело баснословно,Се предел, и море с шумомПокатилося волнамиВо среду земель и весей.Он, наполнив весь мир славой,Нисшел в царствие ПлутонаИ, привратника тризевна,Обуздал он пса Кервера.Но, платя он долг природе,Полубог, ирой, был слабыйВо объятиях ОмфалыСмертный; палицу иройскуГнусной пряслицей соделал.Но и в слабостях божествен,Сын царя миров предвечна,Десять он супруг имевши,Был отец потомства славна,Многочисленна; исполнилНаконец чудесный подвиг,Быв единою он ночьюДев пятидесяти юныхСупруг нежный и в срок точноПятьдесят сынов родивши.Подвигов двенадцать дивныхСовершил, себя прославив;Быв ироем в жизни краткой,Полубог он стал по смерти.Но, склонясь от баснословныхПодвигов иройских в Грецьи,Зри, живот как презираетКодр в спасение Афинам.Он не злато, не гремушкуМздой поставил дел иройских,Но мечту, мечту любезну,Образ отчества драгого;В нем жить рай, но с ним разлукаЕсть геенна, ад ужасный.Кодр, сей мыслию исполненИ предвестию поверя,Что потеря драгоценнойВещи для Афин спасенье,Счел, что драгоценней в миреВещи нет, как царь правдивый,И, себя таким считая,Смерть вкусил к спасенью царства.Афиняне в знак почтеньяК подвигу толику славнуИ считая невозможнымЗаменить его на троне,Имя царско истребили.Признавая невозможностьБез законов быть правленью,Афиняне восхотели,Да Дракон, муж твердый, строгий,Начертал бы им законы.Но он каждо преступленье,Маловажно иль велико,Омывал афинян кровью.Мало время поступалиПо словам его кровавым, —И Солон законы новыПредписал тогда Афинам.Страсти бурны обуздавши,Он законы дал бессильныАттике замысловатой.Зря законов власть попраннуВластолюбным Пизистратом,Презрил град он и тирана,Град оставил, удалился.Но чему дивиться должно:Иль законам его слабым,Иль тому, что он направилНарод шаткий, остроумный,На стезю побед и славы,На рожденье мужей дивных?Се исходит предо мноюИ очам моим явилсяМуж божественный, муж дивный,Что, умом своим объявшиВсю народного связь тела,Умел души всех устроитьК пользе общей и единой,Подчиняя ум и сердцеВсех отечеству любезну.О Ликург, твоим закономТы нагнувши выи горды,Воспитанием спартанцевИм отечество соделалВсего выше и милее.Времена настали страшныДля свободы всей Эллады.Как стада несметны вранов,Так полки персидски строемНа Элладу налетели;Но афиняне, спартанеПротив их несчетных воевСтавили мужей лишь славных.Милтиад, спаситель Грецьи,Победитель Марафонский,Жизнь скончал в темнице сра́мной.Леонид, царь Спарты смелый,Иссосав любовь к отчизнеС млеком матери любезной,Жизнь ему принес на жертву,И с ним триста юнош храбрыхДни скончали в Фермопилах.Аристид се правосудный,Что себе начертаваетСуд изгнанья остракизмом;Но он зависти знал жало,Быв соперник Фемистокла.Победитель славный персовВ Саламине зрит всех греков,Стекшихся к играм в Олимпе,Перед ним вдруг восстающих.О, награда паче злата,Паче всех венцов лавровых!Но достоин был неложноСея чести тот, кто ГрецьюСпас победой в Саламине:Для спасения отчизныПрезрел он вождя надменнаИ вознесшему жезл буйно,Да ударит, отвечает:«Поражай, но токмо слушай».Се Перикл, кой умел хитроВзять кормило во Афинах,И народом, возлюбившимСвоевольность до безумья,Он по воле своей правил.Друг Фиди́я, изваявшаОбраз дивной Афинеи,Друг Аспазии любезной,Что Сократ (иль добродетельВоплощенна) в честь вменяетЗа учителя иметиСебе славну Аспазию;Он друг был Анаксагора,Кой, сотрясши предрассудок,Тяжко бремя мглы священной,И светильником рассудкаСонмы всех богов развеяв,Первый стал среди вселенной,Он дерзнул ее началуДать вину несуеверну.Алкиви́ад, муж любезный,Богат, статен, умен, знатен,Дарований он великихИ пороков преисполнен.Добродетелен, но редко,Разве следуя советамДруга своего любезнаИ учителя Сократа;В страстях пылок, рдян и буйствен;Облекаясь он, однако ж,В виды, нравы, обыча́и,Кои нужны на то время,Чтоб достичь желанной цели, —Он злой дух и бич ЭлладыБыл и пал сраженной жертвойЛюбочестья и разврата.Но пройдем мы быстрым окомТу страну, страну предивну,Где Ликурговы законыЦарствуют сильней природы.Там жена не знала страстиКо супругу нежну, развеОн достоин был наградыЗа свою любовь ко Спарте.Там мать в радости ликует,Когда сын ее, сражаясь,Жертвой пал при Фермопилах.Ты познал то, о Павсаний,Что любовь ко Спарте вышеВ сердце родшей тебя в Спарте,Нежели к тебе. РазвратностьТвоих нравов она преждеВсех других в тебе накажет.Ты есть враг Лакедемона;И се, зри, несет уж камень,Чем во храм вход заградится,Где предательна свершитсяТвоя жизнь во мщенье Спарты.Агес́илай, воин мудрый,Ты достоин еще древнейСлавы отчества, погасшейВ роскоши, в развратных нравах.О, сколь мил ты простотою,Когда, чад своих забава,Ты, конем жезл сотворивши,Рыскал с ними на их пользу.О Лизандер, о муж славный!Воин мудрый, ты б достоинБыл отечества любезна,Если б ты родился прежде.Ты в делах твоих иройскихНе коварством бы вождаем,Не предатель был бы хитрый,Почитавший меч свой средствомБыть всегда со всеми правым.Но разврат, пустя свой кореньСердца в глубь лакедем́онян,Испроверг святы уставы,Что Ликург поставить тщилсяНа подножии незыбкомПростоты и бескорыстьяВоспитанием суровым,И когда рукою смелойЮный Агий, взревновавший,Восхотел к началу древнюОбратить спартански нравы,То плачевною пал жертвойСребролюбия, разврата.Дух величья, разливаясьВ концы дальние Эллады,Возблистал вдруг между фивян;Хоть Пинда́р своей трубоюВо отечественном градеКолебал тупые слухи,Но, взгнездившися во Фивах,Грубость их во всей ЭлладеОтличалась пред другими.И се два велики мужа,Лаврами главы венчая,Возмогли на высшу степеньВозвести свою отчизну.Пелопид, мудрец и воин,Муж великий, избавительФив от ига, наложеннаГордой Спартою во счастье.Но его блестяща славаУступала его другуЭпаминонду, что первымЦицерон назвал из греков,Он про коего вещает:Знал всех больше, а глаголалМеньше всех. Он, высший в Фивах,Нищ был, злато презирая.Горду Спарту низлагая,Победитель пал сраженный,И, чад вместо, он оставилТолько Левктры, Мантинею.Се Филипп сплетает узыИли сети хитротканны,Где он вольность всей ЭлладыУловил и сделал прахом.Учредитель стройна войска,Устроением фалангиОн кровавы приготовилУзы тяжки полусвету.О Филипп, тебе возможноВо ярем нагнуть все выи;Но кто может ДемосфенаНаклонить велику душу?Тебе тело и труп срамныйДемосфенов в корысть будет,Но не дух его свободный.Александр, употребляяСебе в пользу то, что сделалФилипп хитрый, Филипп мудрый,Вихрь порывистый понесся,В бурном духе урагана,Сокрушая все преграды,От смиренной Пеллы дажеДо брегов счастливых Ганга.Друга своего убийца,Пал сражен болезнью в пьянстве.Необъятные корыстиПо его достались смертиВождям войск его надменным,И солдаты АлександраЦари стали его смертью.Хоть по смерти АлександраВоссиял дух древний пакиИ союз ахеян виделВозрождающуся вольность,Но то искра была слаба.Ни Арат не мог восставитьПадшую Эллады вольность,Ни ты, смертный, столь достойныйНарещись последним греком,Филопемен пал, и вольность,В древней Греции сиявша,Ввек потухла невозвратно.Се сонм светлый мужей славных,Се сенат, се народ римский,Полк царей и их превыше,Се властители народов.Изыдите и предстаньтеМоим взорам обаянным!Вы краса и удивленьеЧеловеческого рода,Вы изящну добродетельВознесли на верх возможный;Но вдруг впали в гнусность, мерзостьИ затмили злобой, зверствомВсе народы нам известны.Ромул Риму основаньеДал, устроя свое царство.Нума нимфу ЭгериюПризывал давать законыИ единый против войскаСтал врагов своих строптивых.До Тарквиния старалисьВсе цари пределы РимаРасширять елико можно.Но Тарквиний скиптр железныйПростер к буйному народу;Смерть Лукреции воздвиглаНа него беды ужасны:Он был изгнан – и навеки.Се Брут первый, обагренныйКровью сына и тиранов,Положил угольный каменьЗданью римския свободы.Се Коклес, с мечом единыйСпасший Рим и его славу;Жертва Деций общей пользы,Ищет смерти он ужасной.Суеверною любовьюКо отечеству пылая,Курций в хлябь земну разверстуЛетит, жизни не жалея,Для спасения народа.Зри, се Сцевола, на жертвуПринося свою десницу,В безопасность юна Рима,Не содрогшись возлагаетНа горящи ее угли.Боль несносна не тревожитДуши твердой и незыбкой.О Менений бескорыстный!Пред тобой богатство, злато,Как лист в осень, увядают,Постыженны твоим взором.Нищ ты был, седяй в сенате,И по смерти не оставил,Чем бы заступ мог наемныйИскопать тебе могилу.Но граждане веледушны,Чувствием сердец водимы,Несут в место свое злато,В честь твою взник столп надгробный!Брозду тяжку прорываяСилою волов яремных,Цинцинат от шумна светаВ селе малом обитает.Но блестяща добродетельУтаиться не возможет:Возведен на высшу степеньОн в дни смутные средь Рима,Своей твердостью и ласкойРушшийся порядок строит;Уже взводится в четвертыНа первейшее он место;Врагов Рима победивши,Он нисходит в чин простогоГражданина; и приемлетПаки он свое орудье,Чем взорется его нива.Столь же ты велик, муж дивный,Идя вслед сохе на нивеИ бичом скота яремнаПонуждая ко работе,Велик столь же, как пред войскомВ прах попрал ты врагов Рима.О Камилий, о муж славныйСтоль же дивен и единственТы во счастьи благоспешном,Как в превратностях и в бедстве.Изгнанный коварством хитрым(Ах! бывало ль, или будет,Чтоб изящна добродетельНе рождала зависть бледнуИ была б не ненавистнаЗлобну гнусному пороку),Ты, к отечеству любовьюРдея, строишь во изгнаньиПомощь Риму во злосчастьи.И се Бренн, вождь храбрый, смелыйГаллов диких и свирепых,Победитель римских воев,Всюду ужас простирает,Он в бестрепетное сердцеРимлян страхи поселяет;Но Рим в бедствах паче счастьяБыл велик и тверд и дивен.Его стены опустели;Жены, старцы и младенцыЛишь одни остались в градеЗреть победу галлов лютых.Но Камилл жив – и спасенны.Лишь отсутствен он от Рима,Паки бедства возродились,И, наскучивши в осаде,Римляне купить хотелиМир у галлов весом злата.Но Камилл внезапно входитВ град, поникший от печали;Зрит поносное он златоНа весах, и коромысло(Вес не полн) горе́ восходит.Меч извлек и, в легку чашуВозложивши: «Се, – вещает, —Чем нам галлам платить должно,А не златом сим поносным».Одно слово, и дух прежнийВозродился в сердце римлян,Рим свободен, побежденныГаллы, – зри, что может слово;Но се слово мужа тверда,Как то древле слово жизниВо творении явилось,Было слово се Камилла.Мужи славны, украшеньеВы отечества во Риме;Вы, к нему любовью рдея,Всё на жертву приносили,Самую забыв природу.Манлий сына осуждаетВкусить смерть, да подчиненностьВ войске будет сохраненна;Деций, видя робость в войске,Дав себя в обет подземнымБогам, ринулся с размахуВо врагов, – погиб, но славно,Бодрость в души влиял римлянИ доставил им победу.Се твой сын, тебя достойный,Уподобясь тебе в славе,То ж творит и погибает.Се и вы предстали взорам,О презрители богатства.О ты, Курий! что вещавшийКо самнитам, приносящимЗлато: «Лучше я желаюПовелитель быть над теми,Кто имеет много злата,Нежели иметь сам злато».Ах! возможно ль его блескомЛьстить того, кого, пришедшиНа прошение, посланцыЦелого народа видятНа древянном блюде яствыПоядающа. – ЯвилсяМуж, презритель сребра, злата,Добродетельный Фабриций;Удивленье врагов Рима,Ты достойный был воссестиИ в том граде и в том сонме,Где Киней, дивяся, мудрый:«Рим, – вещает, – есть храм божий,А сенат – царей собранье».Пирр, со златом посрамленный,Не возмогши добродетельПовредить твою, рек тако:«Нет, удобнее возможноСовратить с теченья солнце,Нежели со стези правды,Добродетели и честиСовратить тебя, Фабриций».Кто сей зрится весь покрытыйРанами, муж строга вида?..Регул, зная пытки, муки,Что его ждут во Карфаге:«Вам война, не мир довлеет,О сенат, о народ римский!» —И кровавая пал жертваОн совета сего мудра.Но возник тебе на гибельГаннибал, сей муж предивный,Коим Рим едва не сверженВо полете своей славы,Если б зависть не претилаВо парении ирою.Фабий медленностью мудройЕсли б бег твой не умерил,То, поверженный во прахе,Во развалинах дымился бРим, глава земного круга;Там бы зрелися потомкиТех мужей, достойных неба,В поругании злосрамном;На том месте, где венчалисьСлавою их предки дивны,Не воссели б в славе, в блескеНа престоле всего мира.Ганнибал, ирой премудрый,Что тебе противустанет?Коль природа не возможетВо походе твоем дивномПоложить тебе преграды,Воздвигая верхи льдяныВыше облак, грома, молний;Коль струя шумящей Роны,Эридан или потоки,Звонкошумно ниц звенящиС верхних Альп на камни строги,Заградить твой путь не могут,То Требия, ТразименаСуть лишь следствия неложныТвоих мудрых начертаний.Но се Фабий, скала тверда,Где твое стремленье буйноЗаградилось и препято.Ах! тобою Рим спасенныйЧуть не зрел свою погибельВ Каннах, как Варрон надменный,Сей клеврет безумный Павла,Падшего в спасенье РимаС воинами, что умелиЖизнь скончати за отчизну, —Безрассудный вождь, возмнившийСостязаться с Ганнибалом.Уж молва трубою громкойВозвещает гибель Рима;Но напасть его спасеньеУстрояет средь развалин;Он воздвиг свой верх ужасныйБедства край, всех восторгалоМужество вновь возродилось;Рим спасен, и что возможетГаннибал един пред Римом?Его счастье отлетелоПеред юным Сципионом.Победитель ГаннибалаВидел зависть, видел злобу,Устремленную на славуЕго подвигов великих;Обвинен перед народом,Добродетельный муж, твердый,Над врагами Рима скажетСвои славные победы,И, клевет всех в посрамленье:«Народ римский! – он воскликнет. —В сей, в сей день блаженный, с вамиПобедил я Ганнибала;Отдадим хвалу всевышним», —И, се паки торжествующ,Всем народом провождаем,В Капитолью он восходит,Оставляя площадь римскуС клеветой, в стыде шипящей.Славы, имени преемникСципионов, разрушительСостязательницы Рима…Ах! се ль слава, се ль иройство? —Разрушать единым мигом,Что столетия создали!Вопль и крик и скрежетаньеУмирающих булатомПобедителя во гневе…Пламя, всюду разлиянно,Как река, сломив оплоты…Плод изящности – в обломках…Разума твореньи – в щепках…И грабеж, насильство, наглость,Все неистовства, все зверства, —Со бесчувственностью сталиСлышать визг и корчи смерти —Се иройство, слава! – можно льСердцу, чувствовать обыкшу,И уму, судить умевшу,Поступить на таковая?Нет, рассудок претит мыслить,Что Эмилия сын славный,Лелья друг, и друг Полибья,И любитель муз Эллады,Мог решить погибель зверскуПышной, гордыя Карфаги.Нет, веленье се неистоВластолюбия сурова,Ненасытна духа власти,Духа сильна, Рим воздвигша,Из устен что излетелоДревня строгого Катона:«Да разрушится Карфага!»Но ты паки разрушитель,Ты Нуманции несчастной.Иль припев, или прозваньеНад тобой толико сильны,Что ты сладость ощущаешьРазрушителем быть только?Но, алкая сильной властиТы диктатора, стал жертвойВластолюбья непомерна.И се в Риме, удивленномСвоей властью и богатством,Возникают страсти бурныИ грозят уже паденьем.Асия, Коринф и грекиПовергают свои выиВо ярем народа римска.Но во мзду рабства сим мираПовелителям надменнымС златом, с серебром, с богатствомИзрыгают в Рим все страсти,Что затмят в нем добродетельИ созиждут ему гибель.Грахи, Грахи, украшеньеМатери своея мудрой,Вы напрасно восхотелиВозродить в превратном РимеНравы древни и равенство.Добродетель не защитаДля коварства, буйства, силы.Пали жертвы вы достойныУпадающей свободы.Се возник тот муж суровый,Ненавистник рода знатна,Ненавистник наук, знаний,Храбр, и мужествен, и дерзок,Вождь великий, воин смелыйИ спаситель Рима, Марий;Горд, суров, алкая власти,Все пути к ее снисканьюБыли благи; но изгнанныйИ в побеге, утопаяБлиз Минтурны в блате жидком,Он вещает ко несущуК нему смерть наемну войну:«Се, я Марий, коль дерзаешь!»Но сей взор велика духа,И велика среди бедствий,Заградил взнесенно жало,И в убийце своем МарийОбретает себе друга;«Странник бедствен, укрываясь,Конец жизни нося тяжкой,Зри картину счастья шатка;Зри величественный образМария победоносна,Марья первого во РимеЗдесь седящего (вещает)На развалинах Карфаги!О стяжатель власти, чести,Зри там Марья – содрогнися».Колесо, всегда вертящесь,Превратилося Фортуны,Марий паки в Капитольи;Сердце, бедством изъязвленно,Стало жестче стали крепкой,И суровый сей велительРим исполнил смерти, казни.День румяный воссиявшийОсвещал потоки дымныВосструившейся по стогнамКрови римской, – и свершался,Зря в мерцаньи кровь и гибель.Но сей варвар ненасытныйТрепетал, воспомня Суллу.Чтоб забыть тот страх, опасность,Он предался гнусну пьянствуИ в хмелю скончал жизнь срамну.Се совместник Марьев, Сулла,Се мучитель с сердцем нежным,Се счастливым нареченный,Рода знатна и украшенДарованьями различны;Ум словесностью устроен,В обхожденьи мил и гибок,Но снедаем алчбой славыИ снедаем властолюбьем;Храбр, дея́телен, вождь мудрый,Победитель Мифридата.Мифридат, ирой, царь славный,О пример ты зыбка счастья!Враг он римлян, ненавистникСих тягчателей народов;С юных лет он чует славуПротивстать струе сей, рвущейВсе оплоты; бодрый разум,Возвышенны чувства сердца,Крепость духа, храбрость, смелость,Мужество, в трудах возросше,Закаленное во славе,Он дал бег душе отважной,Властолюбия алкавшей,На великая возмогшей.Победитель он Асии,Победитель он Эллады,Уступить был принужденныйСчастью Рима, счастью Суллы.Но иссунул меч кровавыйПаки на погибель Рима,Тридцать лет сопротивлялсяОн грабителям вселенной,Римлянам: но в тяжки лета,Зря восставшего Фарнаса,Сына, наущенна Римом,Он мечом свою жизнь славнуНенадежную исторгнул,Не возмогши ее кончитьЖалом острым яда сильна:Зане жизнь его, в смятеньиПровождаема, успелаПритупить всю едкость яда.Мифридата победивши,Испровергнувши Афины,Победивши всех ахеян,Всех союзников и римлян,Сулла меч свой, обагренныйКровию доселе чуждой,Он простер во сердце Рима.Заградив на жалость сердце,Хладнокровный был убийцаВсех, ему врагами бывших,И трепещущие членыПогубленных граждан РимаЕго были услажденье.Нет, ничто не уравнитсяЕму в лютости толикой,Робеспьер дней наших разве.Ах, во дни сии ужасны,Где отец сыновней крови,Где сыны отцовой жаждут,Господу где раб предатель,Средь разврата нагла нравовМожет разве самодержец,Властию венчан всесильной,Дать устройство, мир – неволи, —Пусть неволи, но отд́охнетЧеловечество от тяжкихРан. Стал Сулла всевелитель,Учредил благоустройствоВо мятежном сердце Рима.И се муж, кровей столь жаждущ,Погубитель граждан, войнов,Грады, селы испровергший,Наносивший смертны раныВо сердцах семейств толиких,Возгнушался своей властьюИ дерзнул сойти с престола.Он конец своея жизниПровел мирно и в утехахСладострастья, неги, хмеля.О властители народов!..Или паче, сердца смертныхО загадка, нерешимаНиже Сфинксу! Будто толькоВсевластителю угодноБыло кровию упитьсяИ возлечь на ложе мирно,Среди Вакха, мусс и Лелы.Истина непостижима,Но то истина, что можетВо душе, к любленью нежнойПри вождении рассудка,Привитать и люто зверство.Где ты, Рим, где ты, отчизнаПростоты, смиренья, чести!Добродетели опоры,Потрясенные страстями,Утопилися в ассийскойРоскоши; но се явленье,Удивления достойноВсех веков, всея вселенной:Муж богатства неисчетна,Пышностию превзошедший,Роскошью и велелепьемВсех царей роскошна Встока,И среди распутства, буйства,Наглостей, презренья явнаДобродетели, законов,Возмужался, явил светуСердце чистое и разум,Всей изящностью украшен.Воин храбрый и вождь мудрый,Гражданин среди разврата;Ненавистник ухищрений,Скопов, козней, заговоров;Не алкая властолюбьем,Победитель МифридатаТоржеством шел в Капитольи.Сердце, руки непорочны,Судия всегда правдивый,Истина из уст нельстивыхЛукулла роскошна, пышнаИсходила непорочна.Сын, отец и брат он нежный,Господь щедрый, друг несчастных,Он бы мог стать всех превыше,Кесаря или Помпея,Но иль мало он отважен,Иль не дерзок, иль почтил онМир, покой средь мусс и неги.Марий, проложив кровавыйПуть ко власти высшей в Риме,Сулла, воинов купивши,Показали, что возможноСилой царствовати в Риме;Рим, владыко всех народов,Уж настала та минута,Что ты выю свою гордуПод ярем насильства склонишь.Если муж продерзкий, буйный,Вихрь неистовый страстями,Смелый ум, отважно сердце,Сластолюбец, злодей гнусный…(Зри, ступил, ушел и, в бегствеВырвавшись, мечом дерзает…Но, сражен, он, озираясь,Грозит взором и скрежещетВо отмщение зубами) —Если вольность КатилинаНе возможет испровергнуть,То, спасенный Цицероном,В мрежи ты падешь Помпея.Властолюбец, не терпевшийСебе равного во Риме,Жажду царствия прикрывшиДобродетельной личиной,Он умеренности видомПривлекал сердца и души;Торжества исторгши почесть,Еще юн, не хотел больше,Чтоб его затмил кто в Риме:Победитель и во властиВ Рим вступает гражданином,Но он хитростью то будет,Чего силой не желает.Его честь и добродетельНа лице токмо сияли,Но душа была бесстыдна.Расширитель он пределовРима Ассии до сердца,Он неистово гордился,Презрил Юлия, вещая:«Я воздвигну легионы,Ударяя ногой в землю».Во Фарсальских он долинахИспытал превратность счастья,И предательной десницыСтал он жертвою плачевной.Тако зданье, соруженноХитростью и расточеньем,Властию, умом, стрясетсяИ падет единым махом,Коль найдет во преткновеньеБуйнее себя и дерзче.Се возник тот муж предивный,Удивленье веков поздных,В юности распутен, жаждущЛишь веселья и утехи,Дорогими ароматыНося кудри умащенныИ рача лишь о наряде, —Сей вознесся, да преломитТвердый щит свободы Рима,Но в котором еще СуллаМарьев многих прорицает.Юлий встал – и всё поникло.Ах! что может стать противу,Когда Юлий в селе маломПервым быть желает лучше,Нежели вторым во Риме?Алчба власти необъятна,Совождаема рассудкомТвердым, быстрым, и глубокийУм блестящий, и украшенВсей учености цветами.Слово нежно и приятно,Но и сильно, пылко, стройно,Убеждать равно удобноДушу, сердце жены, война.Предприимчив, смел, отважен,Жив, де́ятелен; чудесныОн намеренья родивши,Исполнял их устремленно;Храбр и мужествен в сраженьи,Мудр, разумен он в советах,Милосерд, прощать обидыОн готов всегда злодеям.Как возможно, чтобы вольностьУстоять могла, шатнувшись,Против Юлья? Муж чудесный,Он все качества изящныСсредоточил, недостаткаНи едина не имевши,Но пороков тьму; рожденныйК управленью, где бы ни был,Победитель был бы тамо,Где б случилось вождать войско.Вольности умыслив гибель,В достиженьи сея целиБдетелен был, трезв, незыблен,Всегда к брани он готовый,Рукой дерзкой и обильнойРассыпал несчетно злато,Покупал наемны душиИ клевретов своих бранныхДелал Крезами, коль нужно.Путь направя ко престолу,Преткновений став превыше,Он себе позволил всё – и,Свято было ль что, не ведал.Так, Помпея победивши,Излиял щедроты всюдуИ явился царь премудрый.Но, или неосторожно,Или гордостью своеюОскорбив любящих вольность,Сей вождь славный, муж великийПал, сражен друзей рукою,Пал, ненужная ты жертваСокрушенныя свободы.И – неслыханное чудо! —Тиран мертв, но где свобода?Во служение поникшийРима дух парить не может.А ты, муж красноречивый,Цицерон, прияв кормило,Не возмог ты Римом править.Ах, Катон, почто исторгнулЖизнь свою ты столь некстате?Ты бы участь зыбку РимаУкрепить мог духом твердым.Стань, сравнись со Цицероном:Монтескье о вас да судит.Цицерон – муж качеств дивных,Но вторым быть, а не первымБыл удобен: ум прекрасный,Но душа нередко низка.В Цицероне добродетельЕсть побочность, а в КатонеОна верх, подпора ж славы.На себя всегда взор первыйВитий славный обращает,А Катон себя не видит;Рим спасти Катон желает,Зане любит он свободу,А муж слова сладка хощетРим спасти из чванства разве;И сей муж неосторожныйИ тщеславный, ненавидяМарк Антония, восставилЮлия в Октавиане.Но, обманутый младенцемПочти, пал, опасна жертваКровожадных триумвиров.Тут воскрес, восстал от гробаНенасытец граждан крови,Сулла: меч носился в Риме,Пожиная всех, кто н́емилИль опасен триумвирам.Так, валясь везде на части,Римска вольность исчезала.Брут и Кассий, побежденныВ Греции, свой меч вонзаютВ грудь свою без пользы Риму;Только слава им осталасьРимляне последни зваться.Потом, Марка победившиОктавьян в Акцьи, трусливый,Царь он стал огромна Рима.И так сей злодей неистый,Без законов и без правил,Хитр, бесстыден, подл и алчен,Благодарности чужд сердцем,Сластолюбец и бездельник,Кровожаждущ, но с насмешкой,Воевода трус и робкий,Но возлюбленный во́инством,Рим исполнивши насильства,Грабежа, бесстыдства, кровиИ насытившись надменноСладострастием позорным,Стал превыше он всех в Риме.Он, в любовь к народу вкравшись,Льстя его свободы видом(Ах, достоин ли свободыТы, который лишь желаешьХлеба, хлеба, игр на цирке?),Основал престол железный,Где воссядет злодеяньеИ с ним гнусные пороки.Тако хитрый сей мучитель,Безмятежным правя царствомДолго, был и щедр и кротокИ, кончину видя близку,С твердостью вещал стоящим:«Се конец игры, плещите!»Но потомство не обманешь,О неистовый счастливец!Блеском своея державыОдолжен ты Меценату,Или Ливьи, иль Агриппе,Иль льстецам твоим наемным,Иль Горацью, иль Марону.О умы, умы изящны,Та ли участь мусс, чтоб славить,Кто вам жизнь лишь не отъемлетИль, оставя вам жизнь гнусну,Даст еще кусок, омытыйВ крови теплой граждан, братьев?Как струя, в своем стремленьиПрепинаема оплотом,Роет тихо в основаньиСвязь подножья его крепка,Но подрыв и отняв силуУ претящия плотины,Ломит махом все преградыИ, разлившись с буйным ливомПо лугам, долинам, нивам,Жатвы где блюлись и злаки,Всё покрыла волной мутной, —Так при Августе власть высшаПодрывала столб свободы,Что Тиверий сринул махом.Тиран мрачный, он подернулПокрывалом тяжким скорбиРим; тогда не злодеяньеВ злодеяние вменялось,Но злодей – кого ТиверийНенавидел или думал,Что опасен он быть может.Действие, невинна шутка,Одно слово, знак иль мысли —Все могло быть преступленьем.Там донос, ночное жало,В бритву ядом изощренно,Носят нагло днем во Риме.Сын отцу и отец сыну,Брату брат, супруг супруге,Господину раб, друг другуЧужды стали и опасны.Оком рыси соглядая,Лютость рыскала по стогнамИ с улыбкою змеинойТо чело знаменовала,Что падет при всходе солнцаИль увянет при закате.Ах, исчезли те сердечныИзлиянья меж друзьями,Что всю сладость составлялиБесед тихих, но свободных,Со пиршеств непринужденноОтлетело уж веселье,Скрыв чело блестяще, алоПод покров густой печали;И доверенность в семействах,И в рабах, хоть редка, верностьИскаженны превратилисьВ недоверчивость, подобнуСтражу люту, что отъемлетУ несчастных услажденьеВ бедстве томном – сон и слово.Дружба там почлась не лучшеСкалы скрытой и подводной,Где корабль при дуновеньиТихого зефира будетВ корысть Сцилле иль Харибде.Откровенность и вид правдыПоставлялися безумьем.И сама, ах! добродетельПочиталася личиной,Но опасной для тирана,Зане вид ее любезныйМог исторгнуть бы из грудиВоздыханье о блаженствеВремен прежних и родиласьМысль, что Рим мог быть иначе.Так вещает муж бессмертныйМонтескье, что нет тиранстваЗлей, лютей, когда хождаетПод благой сенью законовИ прикрытое шарамиПравосудия; подобно,Как бы жалость всю презревши,Отымать спасавшу доскуПретерпевших сокрушеньеКорабля, да гибнут в бездне.Се лишь слабая картинаЦарствия Тиверья мрачна.Сей тиран согбенна Рима,Возгнушавшись его лестьюИль боясь, чтоб не воздвиглоВ нем отчаянье десницуНа карание правдивоВсех его мучительств темных,Отдалился во Капрею,Где, когортами стрегомый,Сластям гнусным предавался,Коих образ даже срамныйИль одно напоминаньеОмерзенье возбуждают.Тамо отроков во сонмеНаслаждался он утехой,Новы сласти вымышляяИ названия им новы;Там, откуда его смрадныСлуги, рыская повсюду,Новых жертв всегда искалиЕго мерзку любострастью;Отрок нежный, возращенныйВ целомудрии, в смиреньи,Исторгался из объятийОтца, матери иль брата.Ах, почто, почто и памятьСих всех гнусностей позорныхЕдко время пощадило!Время, в царствии драгое,Истощая в сих утехах,Исполненье своей властиЗлой тиран отдал Сеяну.Сей, орудье его зверства,Шел во власти и в тиранствеНаравне с каприйским богом.Погубив его семейство,Он уж смелую десницуНа трепещуща тиранаК поражению возносит, —Но сам пал, и тиран лютыйЗлей, лютее стал, дотоле,Что, несчастный, избегаяНе кончины неизбежной,Но терзаний, муки, пытки,Жизнь заранее преторгши,Извлекал из уст тиранаСлово зверское: «Он спасся».Сам Тиверий смертью лютойЖизнь скончал свою поносну.Ах, сия ли участь смертных,Что и казнь тирана лютаНе спасает их от бедствий;Коль мучительство нагнулоВо ярем высоку выю,То что ну́жды, кто им правит?Вождь падет, лицо сменится,Но ярем, ярем пребудет.И, как будто бы в насмешкуРоду смертных, тиран новыйБудет благ и будет кроток;Но надолго ль, – на мгновенье,А потом он, усугубяЯрость лютости и злобы,Он изрыгнет ад всем в души.Кай Калигула таков был:Милосерд, но лишь вначале;Он был щедр – разве в тиранстве.Юнош тихий и покорныйБыл, доколе высшей властиНе имел в своей деснице;Потом тигр всех паче лютый.И достойно называлсяРабом лучшим во всем Риме,Господином злей всех паче.Он, лаская толпе черной,На безумные издержкиИстощил несчетно злато.И се светлое началоПременилось скоро, скоро.Сверженно всё и попранноС наглостью; досель невинный,Нравы, разум и законы,Человечество и честностьПодавив пятою тяжкой,Кай омылся в кровях Рима;Он, мучитель до безумства,Сожалел о том лишь только,Что народ, народ весь римскийНе одну главу имеет,Да, сраженна одним махом,Ниспадет ему в утеху.Пьян, величием надменен,Он царей всех чтил рабами,Храм создал себе, как богу,И велел обильны жертвыПриносить себе, как Зевсу.Блестел молньей, метал громы.Удивиться тому должно,Как мог Рим повиноватьсяДурака сего неистаБешенству толико яру;Любодейца со сестрами,Нагл, насилен и бесстыдноОсрамлял супружне ложе.Лишь стыдился, что АгриппаЕго дед был, и вещает:«Мать мою родивша ЮльяЗачала в объятьях отчихБога Августа». – Безумный!Нет, лишь смех ты возбуждаешь.Но чему дивимся боле:Иль надменности безумной,Или зверству его яру?Глад, иль мор, или пожары,Или бедствия народныЕму были услажденьем.Но дотоль он презрил римлянИли был безумен столько,Что коня в своих чертогахУгощал, как мужа славна.Он нарек его первейшимВо священниках и мыслилНарещи его в сенатеКонсулом. – Но полно, полно,Замолчим… Он жизнь столь гнуснуОстрием скончал Херея.Ах! пребудет удивленьемВо все веки, во все роды…Как Рим гордый возмужавший,Жив столетия во браняхНепрестанных, источаяКровь граждан и кровь противных,Истребляя иль присвояЦарствия, народы, веси,Явив свету мужей дивныхВ добродетелях, в иройстве,Совершивши дел толикоИ великих и блестящих,Быв толико мудр в правленьи,Мудр во бранях и в победахМужествен, тверд, постоянен,Во опасностях незыблем;И поставив от началаПрисвоение вселенной,И намеренье блестящеСтоль умыслив остроумно,Столь исполнив постоянноИ окончив столь счастливо…Но на что ж?.. Дабы злодеев,Извергов, чудовищ пять-шестьНаслаждалися всем буйно…Иль се жребий есть всеобщий,Чтоб возвышенная сила,Власть, могущество, блеск славыУпадали, были гнусны?И рачащие о властиДля того ее лишь множат,Чтоб тому она досталась,Кто счастливее их будет?Во всех повестях народовЗрим премены непонятны.Сенат римский, гордый, смелый,Сонм князей, владык державных,Пресмыкается и гнусен…О властители вселенной,О цари, цари правдивы!Власть, вам данная от неба,Есть отрада миллионов,Коль вы правите народом,Как отцы своим семейством.Но Калигулы, Нероны,Люты варвары и гнусны,Суть бичи небес во гневе,И их память пренесетсяВ дальни веки для проклятийИ для ужаса народам!Кай сражен, сражен Хереем,Что возмнил восставить пакиИстукан свободы в Риме.И се, крояся во страхеВ углу дальном царска дома,Клавдий обретен трепещущ.«Буди царь!» – вещают войны.О Рим, Рим! кто царь твой ныне?Старец дряхлый, но младенецОн умом: ум слабый, глупый;Человек едва ль, зародыш,По названью его родшей.Мягкосерд, но что в том пользы?Раб жены поносной, срамной,Стрясшей стыд, раб Мессалины,Коей имя ввек позорноНарицанием осталосьЖен презрительных, бесстудных.Он, игралищем став гнуснымОтпущенников, злодеев,Иль Нарцисса, иль Палладья,Омывался в крови римлян.В Риме тот был жив, здрав, знатен,Кто их друг был иль наемник.Кто с глупейшим из тиранов,С Клавдием сравниться может?Недовольная, упившисьМессалина сласти гнусной,Пред очами она КлавдьяВо супружество вступаетСо возлюбленным ей Сильем.Но что пользы в том, что смертиПредаст Нарцисс Мессалину?Клавдий слышал и трепещет:«Я ль еще владыка Рима?»Се вопрос тирана слаба.Се жена распутна пакиВоцарилась Агриппина;Но, боясь конца насильна,Ко Локусте прибегает, —И отрава отомщаетПадший Рим кончиной Клавдья.Ах, погибли пораженныВсе останки умов твердых.Зри, жена иройска духаОсужденному к злой смертиМилому рекла супругу,Да рукою своей твердойПредварит он казнь поносну,Но Пет медлит и робеет.И се Ария сталь оструВ грудь свою вонзает смело:«Приими, мой Пет любезный,Нет, не больно…» Пет, мужаясь,Грудь пронзил и пал с супругой.Но се тот уж воцарился,Коего счастливу юностьУправлял Сенека, Буррий;Но который, сняв личину,Каждый день своея жизниИли каждый шаг свой зверскийНачертал убивством лютым;Тот, чье имя ввек осталосьВсех поноснее и гнуснейВ нарицание тиранам,Имя Не́рон, зверь венчанный.Во неистовых утехахПровождая дни и нощи,Он в позорищах являлсяИль возницей, или гистрийВ посмеянье был народу,Но палач он, всем грозящий.Он убийственную рукуПростирал на всех ближайших:Мать, наставники, супруга —Всё сраженно упадалоПод мечом сего тирана,Столь мертвить людей умевша;Насыщался ежедневноИли сластию прегнусной,Или кровью умовенный,Его Рим зрел посягавшаВо жены Пифагораса,И среди затей безумных,В кровях плавая гражданскихИ в хмелю утех неистых,Он возмнил себе представитьПожар, гибель древней Трои,И для сей утехи злобнойВелел Рим возжечь отвсюду…Се довольно, мы скончаемСию повесть, где лишь видноИль неистовство, иль зверство.Убоясь попасти в рукиСвоей страже вероломнойИль сената, погибаетСмертью, красной для тирана:Он мечом сам грудь пронзает, —И погиб, последня отрасльДому Юлия велика.Гальба, Отон и Вителлий,Появившись на престоле,Смертию своей поноснойУступили Веспасьяну,Избранному в цари войском,Трон, омытый своей кровью.Некогда ласкатель гнусныйОн Нарцисса и Нерона,Веспасьян явил на тронеДобродетель: и Рим гибшийОтдохнул – хоть ненадолго.Далек пышности и спесиИ трудясь во управленьи,Воздвигал погибше царство,Где чредою скиптр держалиЗлы тираны, равно гнусны,Равно злобны, или глупы,Или бешены, иль пачеРасточительны безумно.Услажденье рода смертных,Тит, почто прешел ты скоро?Или для того, чтоб знали,Что считал ты свое царствоИзлиянным только благом,Нарицая днем погибшим,Когда счастья не мог сделатьНикому? Но век твой красенЖизнью Плиния Старейша…Заключенный в недрах утлыхОгнь в Везувии, яряся,Всклокотал и хлябь разинул,Разорвав ее холм высший.Огнь, каменья, дым и пепел —Всё летит превыше облак,Затмевая день и солнце.Там рекой струится лава,И всё гибнет, вся окрестностьПогребенною сокрытаВ пепле жарком и ниспадшем.Геркуланум и ПомпеяНизошли совсем в могилу;Бедство, смерть, опустошеньеРаспростерлися далеко.Тут, вождаемый алчбоюСведения и науки,Погибает Старший Плиний.Но ты царствуешь, о сладостьРимского народа! – Тит, зри,Как течет ко всем на помощь:Если жизнь кто спас лишь в бедстве,Тот блаженствует уж Титом.Но, скончав свою жизнь кратку,Тит престол оставил РимаИль чудовищу, иль брату.Домитьан, тиран сей новый,Он тиранов всех предшедшихЗлее был и не смягчалсяНиколи в своей он злобе,Зане робок был, застенчив.И столь гнусно было время, —Тацит тако возвещает, —Ниже молвить, ниже слышать;Рим стал нем, пропало слово,И погибла б даже память,Если б можно было смертнымТерять память во молчаньи.Но мучитель робкий слова,Всех в стенанье приводивший,Пал супруги наущеньем.Но и дни сии столь гнусныКрасились, имея мужа,Жить родившагось достойнымВ лучших днях Афин и Спарты.Се Агрикола с тобою,Домитиан, жил на то лишь,Чтоб ты паче посрамленныйПред потомками явился;Зане истинно и верно,Если сонмы людей славныхМогут красить дни счастливыЦаря мудра или щедра,То один лишь муж великий,В дни родившийся тирана,Его паче лишь унизитЯрым блеском своей славы.Тогда паки воссиялоСолнце теплое для Рима:По чреде там зрели мудрость,Славу, мужество во властиИ венчанну добродетель.Нерва, избранный на царство,Был правитель мудр, но слабыйИ согбен лет тяготою;Но он дал себе опоруИ устроил счастье Рима,В сыны взяв себе Траяна.Его смерть была бы в РимеБедствие, когда б не знали,Что Траян его преемник.Ожил Рим с царем толиким;Судия и воин мудрый,Он имел, что было нужноБыть царем. Алкая славы,Он свой меч победоносныйВ Дакию простер; воздвигнулНа Дунае мост тот славный,Удивлявший столько древних;И оружья славой, блескомОслеплен, понесся в дальноПокорение народов.Но хотя излишня славаПобедительные лаврыЗатмевает, хотя жертвыСладострастия неистаИ возлития обильныХмельну Вакху прикрываютЧерной тению картинуПодвигов, равно блестящих,Царя в брани или в мире, —Вопреки злоречья колкаНавсегда Траян пребудетПример светлый всем владыкам.И тому дивися больше,Что он, разума не красивБлаголепными цветамиИль познаний, иль науки,Мог царем он быть столь мудрым.В том как можно усумниться,Когда дни его златыеЗрели Тацита и Плинья,Ювенала и Плутарха.Когда Тацит, сей достойныйМуж дней Рима непорочных,Со восторгом мог воскликнуть:«Век счастливый наш, где можноМыслить то, что мыслить хочешь,И вещать, что ты помыслишь».Ах, сколь трудно, восседаяВыше всех и не имеяНикаких препон в желаньях,Усидеть на пышном тронеБез похмелья и без чаду.И тот царь почтен достойно,Ускользнуть когда возможетОбуяния неистаСтрастей буйных души смертных.Адриан, на трон вступивший,Строил счастье в римском царстве,И хотя сравниться можетВ добродетелях Траяну,Но надменность и жестокостьБыли в нем души пороки.Гнусной страстью к АнтиноюТлея, в честь ему он строилХрамы, грады; но всю гнусностьСтрасти срамной и пороковОн прикрыл раченьем к царству,Путешествием всегдашнимВ областях пространных Рима.Не пустое любопытствоВ страны дальны направлялоЕго путь, но цель всегдашняПутешествий столько дальныхБыла польза и блаженствоГрадов, областей, народа.Устремляя взоры быстрыВ управление подвластных,Мститель был законов строгийВ лице всех, дерзнувших даннуВласть свою во зло направить.Велелепные и пышныГрады, зданья он воздвигнул,Но не с тягостью народа,Зане многие налогиОблегчал и уничтожил.Хоть достойный сей царь Рима,Злой болезнью одержимый,Жизнь свою прервать не могши,Обратил свою всю лютостьНа казнь, может быть не нужну,Многих; но ему простилиВсё за то, что себе и́збралОн в преемники на царствоАнтонина. Хотя помнимСлово мудра Фаворина,Состязавшась с Адрианом:«Нет, кто тридцать легионов, —Так мудрец друзьям вещает, —Может двигнуть одним словом,Ошибаться тот не может».Но его дни безмятежныВозрастили АррианаИ учителя во нравахСтрога, мудра Эпиктита.Испытав превратность счастья,Он всю мудрость заключаетВ двух словах: «Сноси с терпеньем,Будь умерен в наслажденьи», —Словеса много блаженны,От источника исшедши,Кажется, излишне строга,Но соделавшие счастьеРима, дав ему на царствоВсех владык его изящных.Кажется, напрягши мышцыВо изящность, вся природаВозникала в человеке,Когда мысль образовалаСтоль достойну удивленьяВеков дальных и потомства,Мысль изящную Зенона.И хотя б другой заслугиМудрование столь чудноНе имело, – не оно лиРиму в счастье даровалоАнтонина, Марк Аврелья?Дни блаженные для РимаУже паки воссияли.Се восходит на трон света,Коего любезно имяЦелый век за честь вменялиНосить римские владыки.Мудрец истинный, украшенДобродетели чертами,И порока ни едина.Антонин теченье жизниПосвящал народну благу:Гражданин, не царь, во граде,Се отец благий не титлом,Коим красились венчанныИ злодеи и юроды,Но отец он истым делом.Ах, тот мог ли быть превратен,Кто несчастием ужаснымПочитал, когда бы быть могНенавидимым во Риме;Собственность кто презирая,Расточал свое богатство,Что насле́дил, соблюдаяОн сокровища народны?«Нет, Фавстина, – он вещает, —Я, владыкою став Рима,Собственности всей лишился».Он уснул, и Рим восплакал,И Анто́нин мог забвен бытьТем лишь, избрал что на царствоПо себе в Рим Марк Аврелья.Имя сладостно и славно!Се премудрость восседаетНа престоле цела света.Но он смертный был. БлаженствоРима вянет с Марк Аврельем;И столетия с стремленьемПротекли за ним уж многи;Но на поприще обширном,На ристалище вселеннойВсяка слава и блистаньеВсех царей, владык прешедшихПеред ним суть разве слабыйБлеск светильника, горящаВ полдень ясный, в свете солнца;Перед ним вся лучезарностьПодвигов в сверканьи славыСуть лишь мрак, и тьма, и тени.Когда взор наш изумленныйОбращаем на владыкуНа всесильного, которыйСтоль смирен был во порфире,То во внутренности духаМы таинственно весельеОщущаем, и не можноБез сердечна умиленьяВспомнить жизнь его премудру.Слеза радости исступит,Сердце, в радости омывшись,Вострепещет, утешаясь.Но… смолчим, в душе сокроем,Ах, всю скорбь и тяжко чувство,Что по сладости во сердце,Вспоминая Марк Аврелья,Восстает и жмет в нас душу.Нет, не жди, чтоб мы дерзнулиНачертать его теченье.Всё, что скажем, будет слабоИ сравниться не возможетС той чертой предвечна света,Чем его живописалаВсех веков и всех народовОбраз дивный благодарность.Его жизни описаньеДейство то вливает в душу,Что изящнее возникнутО себе самих в нас мыслиИ равно изящны мыслиО превратном смертных роде.Но надолго ли? – О участь,Участь горька рода смертных!Марк Аврелий уж скончался,Счастье Рима с ним исчезлоИ благие помышленьяО блаженстве рода смертных.Се торжественно и тихо,Спровождаемо всех воплем,Шествие его кончиныОтправлялося во Риме;Но шаг каждый препинаемБыл слезами иль восторгомВсего римского народа:«Се наш друг – ах, паче друга,Се родитель, се кормилец, —Се отец, – се бог всещедрый…»Скорбно в слухи ударялиСловеса сии нельстивыТого, кто вменит за тягостьВсе благие помышленья.И се во броне одеянКоммод грозно потрясаетКопием, и всё умолкло.Шествие идет в молчаньи.Ах, тогда уже познали,Что сокрылося во гробеСчастье Рима с Марк Аврельем.1795–1796 (?)
