<. . . . . . . . >
[Узнав тебя], блаженство я познал —
И счастие мое возненавидел.
Лаиса, я люблю твой смелый, <вольный> взор,
Неутол<имый жар>, открытые <?> желанья,
И непрерывные лобзанья,
И страсти полный разговор.
Люблю твоих очей я вызовы немые,
Восторги быстрые, живые
Лаиса – имя известной греческой гетеры VI века до н. э., ставшее нарицательным во французской поэзии XVIII века. Из этих трех текстов последний в наибольшей степени проникнут чувственностью. Он перекликается со стихотворением Батюшкова «В Лаисе нравятся улыбка на устах…», где есть противопоставление «неопытной красы», «незрелой в таинствах любовного искусства» и вакхической страсти «владычицы любви». В пушкинских набросках подобного противопоставления нет, но в будущем оно прозвучит во многих произведениях Пушкина, вплоть до стихотворения «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…».
1819 год
Русалка
Над озером, в глухих дубровах,
Спасался некогда Монах,
Всегда в занятиях суровых,
В посте, молитве и трудах.
Уже лопаткою смиренной
Себе могилу старец рыл —
И лишь о смерти вожделенной
Святых угодников молил.
Однажды летом у порогу
Поникшей хижины своей
Анахорет молился богу.
Дубравы делались черней;
Туман над озером дымился,
И красный месяц в облаках
Тихонько по небу катился.
На воды стал глядеть Монах.
Глядит, невольно страха полный;
Не может сам себя понять…
И видит: закипели волны
И присмирели вдруг опять…
И вдруг… легка, как тень ночная,
Бела, как ранний снег холмов,
Выходит женщина нагая
И молча села у брегов.
Глядит на старого Монаха
И чешет влажные власы.
Святой Монах дрожит со страха
И смотрит на ее красы.
Она манит его рукою,
Кивает быстро головой…
И вдруг – падучею звездою —
Под сонной скрылася волной.
Всю ночь не спал старик угрюмый
И не молился целый день —
Перед собой с невольной думой
Всё видел чудной девы тень.
Дубравы вновь оделись тьмою;
Пошла по облакам луна,