Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
За потаенными замками,
На ложе сна, в семье родной.
Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник Закон:
Но Брут восстал вольнолюбивый:
Ты Кесаря сразил – и мертв объемлет он
Помпея мрамор горделивый.
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом Вольности безглавой
Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.
О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе —
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.
* * *
Всё так же <ль> осеняют своды
[Сей храм] [Парнасских] трех цариц?
Всё те же ль клики юных жриц?
Всё те же <ль> вьются хороводы?…
Ужель умолк волшебный глас
Семеновой, сей чудной Музы?
Ужель, навек оставя нас,
Она расторгла с Фебом узы,
И славы русской луч угас?
Не верю! вновь она восстанет.
Ей вновь готова дань сердец,
Пред нами долго не <увянет>
Ее торжественный венец.
И длянее любовник<?> славы,
Наперсник важных Аонид<?>,
Младой Катенин воскресит
Эсхила гений величавый
И ей [порфиру] возвратит.
* * *
Я не люблю твоей Кори<ны>,
Скучны<?> любезности<?> картины.
В ней только слезы да печаль
[И] фразы госпожи де Сталь.
Милее мне жив<ая> <?> м<ладость> <?>,
Рассудок с сердцем пополам,
Приятной<?> лести жар<?> и сладость<?>,
И смелость едких эпиграм,
Веселость шуток и рассказов,
Воображенье, ум и вкус.
И длятого, мой Б<езобразов> <?>,
К тебе
* * *
"Хоть впрочем он поэт изрядный,
Эмилий человек пустой".
– "Да ты чем полон, шут нарядный?
А, понимаю: сам собой:
Ты полон дряни, милый мой!"
<В. Л. Давыдову>
Меж тем как генерал Орлов —
Обритый рекрут Гименея —
Священной страстью пламенея,
Под меру подойти готов;
Меж тем как ты, проказник умный,
Проводишь ночь в беседе шумной,
И за бутылками Аи
Сидят Раевские мои —
Когда везде весна младая
С улыбкой распустила грязь,
И с горя на брегах Дуная
Бунтует наш безрукой князь…
Тебя, Раевских и Орлова,
И память Каменки любя —
Хочу сказать тебе два слова
Про Кишинев и про себя. —
На этих днях, [среди] собора,
Митрополит, седой обжора,
Перед обедом невзначай
Велел жить долго всей России
И с сыном Птички и Марии