Холодная война 2.0. Стратегия русской победы

2. насыщение экономики и рынка качественной денежной массой в объёме, необходимом для их полноценного функционирования и развития;

3. создание условий, обеспечивающих интенсивное образование конкурентоспособного национального финансового капитала, номинированного в национальной валюте;

4. обеспечение финансовой самодостаточности и безопасности России;

5. создание национальной экономике условий для осуществления финансово-экономической экспансии.

Для реализации заявленных президентом целей темпы ежегодного прироста ВВП должны составлять не менее 8 %, что требует прироста инвестиций не менее чем на 15 %. Для этого необходим опережающий прирост кредита, что, в свою очередь, предполагает ремонетизацию экономики. Мировой опыт успешного перехода национальных экономик из отстающих в передовые свидетельствует о необходимости увеличения нормы накопления до 35–40 % ВВП, что всегда достигалось соответствующим увеличением объёма кредита до 100 % ВВП и выше. Этот скачок Россия вполне могла бы совершить, опираясь на имеющийся научно-технический потенциал и сверхприбыль (природную ренту), получаемую от экспорта сырьевых товаров. Для этого предприятия должны иметь возможность привлекать кредиты для финансирования инновационных проектов и необходимые для развития инвестиции.

Следует отметить, что Россия обладает уникальными возможностями, способными обеспечить ей достижение перечисленных целей. В первую очередь это её огромные богатства, большинство которых, в отсутствие необходимых для этого инфраструктурных и правовых условий, не формализованы, не капитализированы и не вовлечены в процесс экономических отношений, соответственно, не создают добавленной стоимости, что существенно снижает эффективность национальной экономики в целом [8 - Там же]. Именно эти богатства, вовлечённые в экономику, и должны стать «лошадью», которая вытянет «телегу» реиндустриализации.

Санкции США и ЕС дают уникальную возможность исправить перекосы в российской финансовой системе с огромной выгодой для нее. Ведь Россия является донором, а не реципиентом мировой финансовой системы, и отказ от этого донорства позволит существенно увеличить внутренние инвестиции.

Владимир Овчинский, Елена Ларина

Холодная война 2.0

(Доклад Изборскому клубу)

В мировом информационном пространстве, от масс-медиа до академического дискурса, – всё чаще мелькает знакомый из прошлого термин «холодная война». Он понемногу входит в обиход российских «фабрик мыслей», выступления политиков, сообщения телевизионных и интернет-новостей. Представляется, что возврат термина «холодная война» имеет две стороны. Одна из них связана с его удобством для фиксации обществом и различными структурами власти реального состояния дел в мире, усиления конфронтационных тенденций между Россией и Западом, резкого нарастания их конфликтного потенциала. В таком коммуникативном плане характеристика нынешней ситуации как «холодной войны 2.0» вполне оправдана и эффективна.

Однако есть и вторая сторона дела. «Холодная война», как известно, представляла собой вполне определенный, детерминированный историческими обстоятельствами, тип острого конфликта между мировыми капиталистической и социалистической системами. Этот конфликт базировался на отказе от традиционных прямых вооруженных столкновений между сторонами конфликта, на их переносе в иные регионы и сферы соперничества с использованием идеологических, экономических и иных инструментов. Сегодня ситуация коренным образом изменилась. Появились такие летальные вооружения, которые никак не связаны с традиционными видами оружия и могут использоваться скрытно, в том числе без обнаружения реальной стороны, стоящей за применением этого вооружения. Наиболее известный пример такого оружия – кибератаки. На подходе – психофизиологическое, климатическое оружие и т. п.

Произошли также тектонические изменения в экономической, социальной политической и иных конфигурациях мира. В докладе Центра разработки концепций и доктрин Министерства обороны Великобритании «Глобальные стратегические тенденции – 2045» (Global strategic trends – out to 2045), опубликованном в сентябре 2014 года, особо отмечено, что за ближайшие 30 лет ситуация на планете станет значительно более взрывоопасной, а количество зон конфликтов и локальных войн будет только возрастать.

В этих условиях термин «холодная война», по сути, описывает вчерашнюю реальность и скрывает существо дела. Как отметил в сентябре 2014 года ведущий военный теоретик, консультант Пентагона и правительства Израиля Мартин Ван Кревельд: «В современном мире больше нельзя провести грань между войной и миром, и в этом смысле привычные нам понятия горячей и холодной войны утеряли смысл. Мир всё в большей степени перманентно оказывается в ситуации непрекращающегося, но в значительной мере скрытого насилия» [9 - http://www.martinvancreveld.com/index.html].

Соответственно, можно сделать вывод о том, что массированное использование на Западе термина «холодная война» является средством психолингвистического воздействия на российское экспертное сообщество и российский политический класс, элементом рефлексивного управления: мол, вы проиграли в прошлой «холодной войне», значит – обязаны проиграть и в этой. Поэтому, используя термин «холодная война», следует помнить, что он – всего лишь обертка, внутри которой прячется новое, принципиально иное содержание, гораздо более опасное для России.

Отличие связано прежде всего с тем, что приход к власти администрации Б.Обамы означал принятие на вооружение правящей элитой США радикальной доктрины американской исключительности. Об этой исключительности Барак Обама сказал в первой же своей речи в качестве президента США и с тех пор не устает повторять этот значимый термин во всех ключевых выступлениях.

Иногда даже искушенные аналитики за рубежом и в России делают вывод о том, что американская исключительность – это не более чем пропагандистский штамп и риторический прием. Однако, это не так. В соответствии с американской политической традицией частое использование столь значимых терминов показывает на появление принципиально новой внешнеполитической доктрины. Эта доктрина представляет собой следующий и еще более, если можно так выразиться, фундаменталистский вариант привычной концепции однополюсного мира.

Концепция однополюсного мира, лежавшая в основе практических действий на мировой арене администраций Б.Клинтона и Дж. Буша-младшего, предполагала иерархическую, пирамидальную структуру строения субъекта политического действия. На ее вершине в соответствии с завещанием, сформулированным в знаменитой книге Джона Уинтропа «Город на холме», написанной еще в 1630 году, должны находиться Соединенные Штаты. Ниже – их союзники «первой руки», еще ниже – союзники «второй руки», а в самом низу – поверженные соперники и противники, которые должны при малейших признаках неповиновения наказываться. Пирамидальная конструкция однополюсного мира не исключала и даже предполагала наличие на всех своих этажах субъектов, обладающих политической волей и возможностями к действию.

Доктрина американской исключительности предоставляет право быть субъектом стратегического действия только лишь США. Остальные страны, в конечном счёте, должны выполнять роль инструментов в реализации исключительного права Америки устанавливать идеалы, сформулированные в ее Декларации о независимости.

Нетрудно заметить, что доктрина американской исключительности появилась и была обнародована вскоре после исторической Мюнхенской речи В.В.Путина. Разумеется, post hoc non propter ergo hoc («после того – не значит вследствие того», лат.), но в значительной мере «доктрина Обамы» была именно ответом на сформулированное Президентом РФ видение современности и будущего как сложного, взаимозависимого существования и развития равноправных цивилизационных миров, каждый из которых имеет собственную логику развития, ценности и суверенные права. По сути, выступление В.В.Путина явилось обнародованием первой за столетие российской внешнеполитической доктрины, основанной на традициях отечественной геостратегической мысли, восходящей к работам К.Леонтьева, Н.Данилевского и ряда других авторов.

С этого момента правящие элиты не только США, но и Запада в целом, прилагают все усилия к тому, чтобы не допустить формирования Росси как самостоятельного субъекта стратегического действия. Когда эти усилия внутри нашей страны («болотный» проект) не увенчались успехом, упор был перенесен на внешнеполитическую арену. Ключевой момент «доктрины Обамы» состоит в том, что её невозможно реализовать без ликвидации России как реального и потенциального субъекта стратегического действия, без превращения нашей страны в политический объект, в инструмент для правящих элит Запада.

На войне как на войне

В уже упомянутом докладе экспертов Министерства обороны Великобритании «Глобальные стратегические тенденции – 2045» отмечено, что в прогнозируемый период Россия, скорее всего, будет оставаться сильнейшей державой европейского континента и будет сохранять значительные и боеспособные вооруженные силы для проведения региональных интервенций. Поэтому ключевой вопрос сегодня – это вопрос о неизбежности противоборства России с Западом. На этот счет нет единого мнения ни в российском политическом классе, ни среди экспертно-аналитического сообщества, ни внутри субъекта стратегического действия. Тем не менее, без ответа на этот вопрос, без понимания сути процессов, глубинной подоплеки событий, невозможно использовать энергию перемен в собственных интересах. Единственным уделом не знающего и не понимающего причин конфликта субъекта оказывается нескончаемая борьба со следствиями, потеря темпа и, в конечном счете, поражение. И – vae victus! («горе побежденным!», лат.)

Положительный или отрицательный ответ на вопрос о неизбежности противоборства России и Запада в значительной степени зависит от определения причин, его порождающих.

На поверхности лежат причины, существующие столько же, сколько существуют государства и противоречия между ними, обусловленные конкретикой текущего времени, конъюнктурой межгосударственных отношений, иногда – вплоть до особенностей личных контактов лидеров стран и блоков. Такого рода противоречия существовали, и будут существовать до тех пор, пока на международной арене имеются различные государственные акторы.

Однако они не объясняют очевидного и скачкообразного нарастания враждебности к России, Китаю, а в ближайшей перспективе – и к Индии со стороны значительной части элит США и Евросоюза, а также немалой части правящих кругов исламского мира.

В определенной степени обострение противоречий и ужесточение противоборств можно объяснить тем, что мы живем в условиях усложнения социальной, экономической, политической и культурной реальности. Нарастание сложности и разнообразия неминуемо ведет к расширению масштабов и обострению противоречий между различными акторами, включая государственные и негосударственные субъекты различного рода.

Однако, всё это – несомненно, серьезные, но не определяющие факторы ужесточения противоречий между Россией и значительной частью элиты США и Западной Европы. Уже многие исследователи [10 - Наталия Нарочницкая «Россия и русские в современном мире», М.: Алгоритм, 2009; Фурсов А.И. «Русский интерес» М.: КМК, 2014] справедливо делают вывод о том, что столь стремительное нарастание отчуждения и враждебности между Россией и Западом не может быть объяснено лишь конъюнктурными соображениями, и предлагают свои объяснения для причинно-следственных связей наблюдаемых процессов. Как правило, эти причины они видят в исторической традиции, в принципиальной разнице культурно-цивилизационных кодов у основных акторов современного мира.

Бесспорно, такой подход справедлив и отчасти перспективен, однако он также не дает адекватного ответа на вопрос, почему обострение произошло «скачком» и именно сегодня, а не вчера или позавчера. На наш взгляд, ответ состоит в том, что причины кроются не только, а в значительной степени не столько в прошлом, сколько в будущем.

Сегодня мы живём в мире «черных лебедей» [11 - Нассим Николас Талеб, «Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса», КоЛибри, 2014.], «королевских драконов» [12 - Сорнетте Д. «Как предсказывать крахи финансовых рынков: критические события в сложных финансовых системах», SmartBook, 2008.] и других диковинных артефактов – в мире экспоненциально возрастающей неопределенности, динамичной турбулентности, ветвящихся и обостряющихся противоречий и конфликтов, где с каждым днем всё чаще фиксируются нелинейные эффекты, непредсказуемые последствия и резонансные процессы. На наших глазах усложняется, квантуется связь времен, изменяется сама природа и структура социального времени. Будущее перестает казаться линейным продолжением прошлого. То, что работало вчера, не всегда справляется с задачами дня нынешнего и уже очевидно будет неприменимо для решения завтрашних проблем. Исторические аналогии всё чаще и трагичнее подводят. Стратегии, которые трактуют будущее, как функцию настоящего, почти гарантированно являются проигрышными. Плывя по реке времени, мы можем определить или хотя бы предчувствовать приближение водопада, хотя выше по течению ни с чем подобным еще не сталкивались.

Несомненная нынешняя враждебность Запада к нашей стране связана с тем, что нынешнее российское государство и нынешнее российское общество являются результатом адаптации к мировому кризису позднего индустриализма. Мы уже прошли определенную часть своего тяжкого пути, приобрели неоценимый опыт и многому научились.

Традиционно катастрофу, постигшую Советский Союз, маркируют концом так называемого «короткого» ХХ века, начавшегося Первой Мировой войной и закончившегося в 1991 году. В рамках подобного подхода Советскую трагедию связывают в первую очередь с внешними происками, внутренним предательством и иными причинами такого же порядка. Отсюда делается закономерный вывод о том, что СССР проиграл США в «холодной войне» и был ликвидирован. Согласно взглядам сторонников подобной точки зрения, в результате этих событий на основе СССР образовалась конфигурация государств, которым суждено в исторической перспективе лишь угасать, подобно долгой гибели обломков Римской империи.

Известная доля истины в подобном взгляде на вещи присутствует. Однако она касается лишь поверхностных, верхних пластов исторической динамики и не ухватывает существа дела. По нашему мнению, СССР был наиболее сложным, высокоорганизованным и низкоэнтропийным [13 - Переслегин С.Б.»Будущее, которое мы потеряли» // http://www.archipelag.ru/ authors/pereslegin/?library=191] обществом своего времени. При всей отсталости некоторых секторов и отраслей хозяйства, Советский Союз обладал не только внушительным военным потенциалом, но и передовыми секторами науки и техники, развитым производством, собственным, отличным от других образом жизни населения. В этом плане крушение СССР представляло в главных и сущностных своих чертах не результат поражения в «холодной войне», в том числе из-за предательства элит (это было дополнительным, ускоряющим фактором), а следствие того, что СССР первый вступил в системный кризис мировой индустриальной системы.

Как убедительно не только показали, но и статистически доказали гениальные советские исследователи В.Глушков [14 - Глушков В.М. «Кибернетика. Вопросы теории и практики». – М.: Наука, 1986.], П.Кузнецов [15 - Кузнецов П.Г. «Идеи и жизнь». – М.: Концепт, 1999.] и С.Никаноров [16 - Никаноров С.П. «Исторически нерешенные проблемы как факторы возникновения, развития и угасания СССР». – М.: ПЦ Александра Гриценко, 2012], Советский Союз, столкнувшись с системным кризисом сложности, разнообразия и, как следствие, управляемости, – не смог его разрешить и в результате дезинтегрировался. При этом произошло естественное для таких процессов упрощение воспроизводственных, экономических, социальных, политических и иных структур, а также их частичная деструкция.

Если подобный подход верен, а тому есть множество документальных доказательств и расчетных подтверждений, то Россия, при всей тяжести и трудности испытаний, которые выпали на ее долю за последние 25 лет, оказалась не в аръергарде, а, как это ни парадоксально, в авангарде мировой динамики. Россияне, население Белоруссии, Казахстана, не просто первыми вошли в фазу жизни в условиях тотального системного кризиса, не только смогли выжить, но и, более того, создать условия для перегруппировки и нового мобилизационного рывка. Иными словами, Россия, как государство и социум, является в настоящий момент самым «продвинутым» продуктом адаптации к системному, мировому кризису индустриализма. И в этом качестве наша страна получила эффективный иммунитет против системно-кризисных явлений с уникальными, пока еще в полной мере не осознанными и совершенно нереализованными преимуществами, которые связаны с умением жить и развиваться в условиях системного кризиса.

Всем другим мирохозяйственным системам и цивилизационным платформам еще предстоит пройти свой путь на Голгофу, столкнуться с жесточайшими последствиями кризиса мирового индустриализма, отягощенного деструкцией глобальной хозяйственно-финансовой системы и распадом универсального неолиберального жизненного устройства. Причем, избежать этого не удастся никому: ни Америке, ни ЕС, ни Китаю, ни Японии, ни другим странам мира.

Таким образом, геополитическая и геоэкономическая конкретика, коренящееся в исторической традиции несходство культурно-цивилизационных кодов и, наконец, принципиальная асимметрия потенциалов адаптации к существованию в условиях системного и структурного кризисов, – делают жесткое противостояние России и значительной части элит Соединенных Штатов и Европы практически безальтернативным и неотвратимым.

Как долго продлится это противоборство? Представляется, что длительность «холодной войны 2.0» будет зависеть, прежде всего, от характера и динамики системного кризиса позднего капитализма в форме финансизма, существующего на базе глобальной индустриальной платформы и реализующего универсальное неолиберальное жизнеустройство.

Однако возникает вопрос: с кем конкретно противоборствует Россия? Зачастую противная сторона отождествляется с теми или иными странами, их союзами и даже с этническими группами или представителями тех или иных конфессий. Представляется, что это путь в тупик, поскольку поиск врагов по географическому, национальному, конфессиональному и другим подобным признакам не раз приводил нашу страну к серьезным неудачам и поражениям.

На наш взгляд, геостратегическим противником России выступает сегодня значительная часть правящей западной элиты и контролируемых ею структурных элементов не только западных обществ, но и всего мира, которые связали свою судьбу с финансизмом, проще – с «империей доллара». Отсюда следует, что, во-первых, любое противоборство с этой, внешней по отношению к нашей стране силой, автоматически предполагает и противоборство с теми социальными паттернами внутри России, которые объективно связывают свою жизнь с существованием финансизма.

А во-вторых, поскольку на Западе – так же, как и на Востоке, – отнюдь не все национальные и наднациональные паттерны связывают свое будущее с финансизмом и поздним индустриализмом, они объективно являются в той или иной мере, на тот или иной период времени, союзниками российского субъекта исторического действия. Поэтому, используя термин «Запад», надо всегда помнить, что Россия противоборствует не с Западом как таковым, а с определенными паттернами западных элит и социумов. Сводить сложность субъектов противоборства к теоретическим концептам, например, «народов моря и народов суши», к «исконно враждебным» между собой конфессиям, государствам и т. п., – является пропагандистским упрощением, крайне вредным на практике.

В условиях нарастающего системного кризиса позднего индустриального общества преимущественно капиталистического типа, война стала выполнять несколько иные функции, чем ранее, в чем-то на новом витке исторической спирали возвращаясь к своему первобытному прототипу. Она становится не только и не столько способом насильственного решения различного рода противоречий между субъектами мировой политики, к которым относятся как государственные, так и негосударственные акторы, сколько способом выиграть время и ресурсы для того, чтобы выжить в условиях системного кризиса, и, по возможности, перейти в следующую стадию. Для этого необходимы время, технологии, ресурсы, и что крайне важно, максимальное ослабление всех потенциальных конкурентов. Причем, лучшим способом ослабления является не нанесение им тотального поражения, а лишение их субъектности. Иными словами, превращение государств и негосударственных акторов в инструменты для достижения целей победителя.

Тем самым «холодная война 2.0», «холодная война нового типа», имеет со своим прототипом не больше общего, чем дельфин с ихтиозавром: форма почти идентична, но содержание принципиально иное.

Глобальное доминирование США: концепция, инструментарий, результаты

Без малого 25 лет назад, как уже не раз случалось в истории с разными политическими акторами, подавляющая часть американской правящей элиты приняла желаемое за действительное, приписав себе победу над Советским Союзом. Характерно, что книга П.Швейцера, долгие месяцы державшаяся в числе международных бестселлеров, получившая все возможные премии и переведенная на множество языков, включая русский, называлась «Победа» [17 - Петер Швейцер. «Победа». – М.: АВЕСТ, 1995]. Она была написана на основе десятков интервью с видными фигурами из администрации Р.Рейгана, и частично – Дж. Буша-старшего, и рассматривалась как своего рода документальная летопись завершающего и ставшего самым успешным для США этапа «холодной войны».

В итоге иллюзии заместили собой реальность, что породило выдвижение американским правящим классом концепции безусловного глобального доминирования и однополюсного мира Pax Americana. Кстати, не далее, как летом 2014 года Б.Обама, не считаясь с опытом реализации этой концепции, по сути, подтвердил её верность тезисом об американской исключительности [18 - «Американская исключительность: США настаивают на праве решать, какие народы можно бомбить, оккупировать и наказывать санкциями» – http:// mixednews.ru/archives/59576].

В сфере традиционных войн доктрина глобального доминирования должна была обеспечиваться инструментарием «сетецентрических» войн, в сфере культурно-информационной – инструментарием «мягкой силы», в сфере геополитической – инструментарием «управляемого хаоса», а для жесткого политического противоборства и наказания непокорных предусматривался инструментарий «цветных революций».

Поскольку сердцевиной концепции глобального доминирования являются Вооруженные Силы США, начать анализ целесообразно с так называемой сетецентрической революции в военном деле.

Авторами концепции сетецентрической войны считаются вице-адмирал Артур Себровски и старший офицер Джон Гарска. В 1998 году они опубликовали работу под названием «Сетецентрическая война: ее происхождение и будущее» [19 - Cebrowski, Arthur K. and John J. Garstka. Network-Centric Warfare: Its Origins and Future. U.S. Naval Institute Proceedings, January 1998.]. Статья произвела эффект разоравшейся бомбы в военных и научных кругах США. Заложенные в ней идеи легли в основу перестройки американских вооруженных сил.

Нельзя не отметить, что основные принципы и многие конкретные направления сетецентрического способа ведения войны были разработаны более чем за 10 лет до американcких авторов Маршалом Советского Союза Н.В.Огарковым [20 - «Сетецентрическая война. Дайджест по материалам открытых изданий]. При этом, в отличие от американских теоретиков и практиков, он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что речь идет не о революции в военном деле или в методах ведения войны, а об объединении усилий средств разведки, управлении войсками и огневым поражением на основе новых методов сбора, обработки и передачи информации.