Перемена мест

Фигуры святых на картинах Эль Греко вытянуты, мышцы на руках и ногах бугрятся, как у культуристов, повсюду неожиданные ракурсы, условный и мрачный фон, одежды показаны локальными красками, без полутонов. Что-то есть в нём от византийской художественной традиции. Хотя Доменико родился и вырос в католической семье, он, конечно же, разглядывал на Крите православные иконы и мозаики. Немало, наверное, почерпнул и в Италии. Но озарение гения, прокладывающего свободный путь, никому не дано постичь и объяснить.

Эль Греко был отвергнут Просвещением с его культом разума и только в XIX веке был вновь открыт французскими художниками, дерзнувшими отрицать традиционные способы отражения реальности. В XX веке его уже стали превозносить как гения формотворчества.

А что же картина, с которой я начал эту главу? По всей видимости, это был именно Эль Греко – «Вид Толедо в грозу». Я не то чтобы запомнил её, а уловил общее звучание, тональность, схватил детали. На этой картине узнаётся Алькасар, кафедральный собор, мост Алькантара, Тахо с чёрной водой. Топография города изменена: здания нарочито сближены и карабкаются на крутую гору, устремляясь к полыхающему небу, как будто им тесно на земле.

Крест каудильо

Когда едешь из Мадрида в Сеговию, слева, на фоне лесистых хребтов, появляется огромный чёрный крест. Крест столь массивен и величествен, что становится понятно: он поставлен здесь в расчёте на века.

Крестом увенчана Долина павших – колоссальный комплекс сооружений, где похоронено больше 30 тысяч погибших в период гражданской войны 1936 – 1939 гг., независимо от того, на какой стороне они сражались. Мемориал строился по указанию Франко с 1940 по 1958 год, в основном, силами отбывающих тюремное заключение республиканцев. Здесь, в горах Гуадаррамы, шли затяжные кровопролитные бои республиканцев с франкистами, и общий памятник погибшим гражданам страны должен был символически и эмоционально подвести черту под гражданской войной.

В базилике Долины павших был похоронен и сам каудильо Франсиско Франко Баамонде, возглавлявший испанское государство течение 36 лет. Он умер ранним утром 20 ноября 1975 года. Страна была подготовлена к прозвучавшему в 10 часов сообщению: в течение нескольких дней публиковались бюллетени о состоянии его здоровья, включая анатомические схемы и данные о естественных отправлениях.

И всё-таки наутро в Мадриде творилось невообразимое: люди разносили газетные киоски и спешили на Пласа Майор. Очевидец вспоминал: «Мужчины захлёбываются в рыданиях, не могут договорить начатую фразу: «Испания умерла сегодня…» Женщины заходятся в слёзных причитаниях: «Он был величайший человек всех времён и народов… Наш Отец…«» Далее автор публикации, прочитанной мной в журнале «Иностранная литература», продолжает: «Испания подтверждает веру в личность покойного каудильо и, может быть, ещё в большей степени высказывает страх – Испания осталась без Отца… Поражает не столько то, что многочисленные толпы мадридцев стремятся проститься с Франко, сколько искренность их чувств».

Стилистика прощания испанцев с Франко не является для нас чем-то необычным – она отсылает нашу память к мартовским дням 1953 года…

Франко умер давно и, по бытующей в Европе традиции, стал персонажем массовой культуры. То там, то здесь на глаза попадается характерный образ каудильо. В придорожном кафе, обозревая частокол винных бутылок, обязательно наткнёшься на красочную этикетку с униформенным Франко. В сувенирном магазине, наискосок от мадридского музея «Прадо», обнаружишь бюстик генералиссимуса в шеренге военных и гражданских знаменитостей. А в Готическом квартале Барселоны можно потрогать выбоины от пуль на стене средневекового здания – память о гражданской войне. О той войне написаны учёные книги, романы, статьи, сняты документальные и художественные фильмы. Война была жестокой и беспощадной с обеих сторон – достаточно вспомнить «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя. Но всё-таки, правда истории на стороне республики. И Мадрид бомбили не республиканцы, а франкисты, поднявшие мятеж против законного, избранного демократическим путём правительства Народного фронта.

Как и следовало ожидать, единого мнения о значении мемориала не было и нет. Одни видят в нём символ национального примирения, другие – лицемерие, попытку уравнять историческую ответственность той и другой стороны.

    1998

АФОНСКОЕ ВРЕМЯ

Хмурым утром 7 ноября 1995 года автобус доставил нас на пристань Уранополиса. Всю дорогу от Салоник мы были настолько озабочены тем, чтобы успеть к парому на Святую Гору, что напрочь забыли о значении этой даты.

Однако сосредоточенность на желанной цели не помогла, и к моменту нашего появления на пристани паром отвалил, но почему-то болтался на якоре метрах в двухстах от берега. Задержали его, как выяснилось, не из-за наших персон, а по причине более основательной: опоздал грузовик с гравием, предназначенным для одного из монастырей, и капитану приказано было вернуться.

Судовая машина долго не могла выбрать якорь, паром крутился на цепи, словно пёс, а когда, наконец, избавился от привязи, ткнулся в бетонный причал. Поспешив за грузовиком, оказалась на его палубе и наша компания: греческий дипломат Алексис, проживающий в Москве (благодаря его стараниям и состоялось это путешествие), а также два журналиста – Борис и автор этих строк.

Обители на Айон-Орос

На Святую Гору, где находится двадцать православных мужских монастырей, можно попасть при нескольких условиях:

– если вы не женщина;

– если вы не превышаете своей персоной 120 ежедневных посетителей Горы или предусмотренных в их числе 10 представителей нехристианских конфессий;

– если вы получили от властей разрешительную бумагу, играющую роль визы;

– если вы не опоздали на паром, ежедневно курсирующий между Уранополисом и монастырскими пристанями, поскольку другого сообщения с Горой нет.

Святая Гора, по-гречески Айон-Орос, – самый восточный из трёх отростков полуострова Халкидики, выдвинутого в Эгейское море наподобие гигантской клешни. Согласно легенде, персидский царь Ксеркс повелел прорыть в самой узкой части перешейка канал для своего флота, чтобы напасть на Элладу. Теперь чуть южнее этого места проходит административная граница Святой Горы. Вытянутый на восемьдесят километров полуостров часто называют Афоном – по имени горы, венчающей его южную оконечность.

Гора Афон открылась нам с палубы, как только мы отдалились от берега. Её почти правильный тёмно-зелёный конус был покрыт пятнами снега, а у расщеплённой на три пика вершины плавали слоистые облака. Между прочим, заметил Алексис, в древней Элладе эту гору жаловали особым почётом, устраивали там святилища богам.

Согласно церковному преданию, корабль, на котором Божия Матерь отправлялась на остров Кипр, попал в бурю и укрылся в одной из бухт Афонского полуострова. Божия Матерь крестила тамошний языческий народ и взяла Святую Гору под своё покровительство: «Я же буду заступница места сего и ходатаица о нём перед Богом». Поэтому на картинах, изображающих Афон, часто можно видеть Божию Матерь, простирающую над горой свой плат.

Появление первых христианских монастырей на Афоне относят к периоду правления Константина Великого (IV в. н.э.), даровавшего христианам права гражданства и свободу вероисповедания. После завоевания Византии османами Святая Гора сохранила статус самоуправляемой территории, но была обязана платить султану подушную подать. С тех пор и до революции 1917 года большую помощь обителям оказывала Россия.

Берега полуострова круто обрываются в море. Там же, где каменные уступы сменяются пологими спусками, прямо у воды построены монастыри или оборудованы пристани тех монастырей, что располагаются выше, в распадках между лесистыми кряжами. Две греческие обители, куда приставал наш паром, своими крепостными башнями и стенами напомнили мне средневековые цитадели; строения, принадлежащие гражданским властям, угадывались по радарам и антеннам на крышах.

Русский Свято-Пантелеимонов монастырь отличается от своих собратьев менее суровым обликом. Башен и укреплений здесь нет, но при взгляде на мощные стены зданий, образовавших замкнутый многоугольник, не скажешь, что строители не были знакомы с наукой фортификации. Изгибающаяся под острым углом булыжная дорога вывела нас к монастырским воротам, осенённым могучими кипарисами. За воротами открылась уютная площадь – точнее, площадка, образованная фасадом храма Св. Пантелеимона, трапезной и братскими корпусами.

В монастыре мы застали гостей: губернатора и начальника полиции Святой Горы, а также руководителя одного из российских правительственных ведомств (назовём его Официальным Лицом) и его помощника. Зиновий, расторопный послушник, с выражением на лице постоянной готовности услужить, подал чай, сахар, хрусткое печенье, брынзу и хлеб. Алексис взял на себя обязанность переводчика, мы же с Борисом представляли вездесущую российскую прессу.

Беседа вращалась вокруг паломничества, хотя мы отдавали себе отчёт в неточности предмета обсуждения. Хождения на Афон православных из России продолжались века. Но теперь настоящих паломников, устремлявшихся некогда сюда «с молитвой на устах и с посохом в руке», конечно, уже нет. Вместо них круизный теплоход завозит сюда на сутки-другие туристов, осматривающих святые места Средиземноморья. Туристы посещают монастыри, церкви, покупают мелкие сувениры. Поскольку женщинам сходить на берег запрещено[1 - Существует предание, что глас от иконы Божией Матери воспрепятствовал дочери Феодосия Великого царевне Плакидии, приехавшей в 422 г. на Святую Гору, войти в монастырь. С тех пор женщинам запрещён доступ на Афон. Сюда не завозят и самок домашних животных.], кто-нибудь из монахов доставляет в лодке на борт теплохода иконы и мощи, рассказывает об истории Святой Горы. Разумеется, настоящей помощи от туристов – деньгами или посильным трудом – монастырю не приходится ждать.

По мнению Официального Лица, в России нашлось бы немало людей, пожелавших поддержать русскую обитель, и деньги бы отыскались, хотя жертвователей на благие дела у нас пока маловато. Но нужно, чтобы греческие власти пошли навстречу и упростили процедуру оформления въездных документов на Афон. Когда-то, до Октябрьской революции (вот и вспомнилось 7 ноября!), границы были по существу открыты, и нашему соотечественнику, чтобы попасть сюда, достаточно было выразить желание прикоснуться к православным святыням и помочь землякам и единоверцам. Теперь же одного такого желания недостаточно. (Один грек потом шепнул мне: «У нас до сих пор боятся, что русские сделают здесь базу подводных лодок»).

Меня особенно интересовал вопрос о прерогативах власти церковной и власти государственной на Афоне, и губернатор Димитриос Вавакас охотно дал пояснения на сей счёт. Вот что он рассказал.

Монастыри Святой Горы находятся в ведении патриарха Константинопольского Варфоломея, в связи с чем его имя должно ежедневно упоминаться в заздравных молитвах. У каждого монастыря – свой устав, но существуют и общие законоположения, ещё со времён Византийской империи регулирующие деятельность монашеских общин. В Карье, своего рода столице Афона, находится кинот, коллегиальный орган управления монастырями, в котором представлены все двадцать обителей. Однако Афон не обладает никакими признаками государственности и в этом смысле не имеет ничего общего с Ватиканом. Это монашеская республика только в смысле внутреннего самоуправления, но не в смысле государственного статуса; территория Афона – составная часть Греческой республики. Послушник, проходящий предварительные испытания перед постригом, может жить здесь по временному разрешению, если же монах собирается навсегда поселиться на Афоне, он обязан изучить греческий язык, получить греческое гражданство и соблюдать все законы государства, оставаясь при желании и гражданином своей страны.

– Неправильно говорить «русский монастырь», – подчеркнул Вавакас. – Надо говорить: «Монастырь на территории Греции, где богослужение ведётся на русском языке»…

Возможно, такое определение выглядит юридически безупречным, но я всё же стану употреблять «неправильное» название не только из-за его краткости, но и ради исторической справедливости. Ведь всё, что есть в Свято-Пантелеимоновом монастыре, создано православными из России и на русские деньги, и обитают здесь русские люди.

Но вернёмся за стол, посреди которого стоит алюминиевый чайник. Главная задача рабочих и государственных служащих, которых на Афоне около пятисот, продолжал губернатор, – не только строить и ремонтировать здания, но и обеспечивать сохранность имеющихся здесь колоссальных ценностей. Должное уважение к историческим и религиозным святыням питают далеко не все. Случаются дерзкие налёты и ограбления, иногда туристы «берут на память» то, что плохо лежит. Поэтому пришлось завести береговую охрану и таможню, досматривать вещи каждого, кто уезжает с Афона.

Подробности последнего налёта итальянских «гастролёров» мы выслушиваем под шум мотора губернаторского джипа. Ради экономии времени мы не отказались от предложения Вавакаса доставить нас в Старый Руссик, хотя это и не в традициях обитателей Афона, передвигающихся либо пешком, либо на мулах.

Старый Руссик

Добравшись до цели, мы распрощались со словоохотливым губернатором и молчаливым начальником полиции. Сумрачный лес, похожий на тайгу, обступил нас со всех сторон. Ветер раскачивал вершины гигантских сосен и шевелил спутанные травы, покрывавшие двор обители. Если бы не далёкое треньканье колокольчика пасущегося мула, можно было подумать, что находишься в необитаемом месте.

Старый Руссик – второй по времени основания приют русского иночества на Афоне. Первым был скит Богоматери Ксилургу, одноимённая древняя церковь существует там по сей день.

Русский писатель Борис Зайцев, живший после революции в эмиграции, приезжал на Святую Гору в 1928 году. За 17 дней он побывал в нескольких монастырях и скитах, обогнул южную оконечность полуострова, читал сочинения по истории Афона в библиотеке Русского монастыря. О своём путешествии он написал очерковую книгу «Афон». Вот что говорится в ней: «Сохранился акт передачи русским, дотоле ютившимся в небольшом скиту Богородицы Ксилургу (Древоделия), захудалого монастыря Фессалоникийца в честь св. Пантелеимона, на месте несколько выше теперешнего нашего монастыря – где сейчас Старый, или Нагорный Руссик. Русские получили монастырь Фессалоникийца в 1169 г. Вот с каких пор поднял св. Пантелеимон свою целительную ложечку (он с ней всегда изображается) над Русью. Почему монастырь Фессалоникийца, уступленный русским (им, очевидно, стало тесно в скиту Ксилургу), назван Пантелеимоновским и сохранил это название – я не знаю, об этом не упоминается в источниках… Около 1770 г. монахи „оскудевшего“ Руссика спустились от него вниз, к морю, и, поселившись вокруг уже существовавшей кельи иерисского епископа Христофора, основали нынешний огромный монастырь, оплот всего русского на Афоне».

Старый Руссик снова переживает нелёгкие времена.

В молчании обошли мы запертый на замок храм, осмотрели ветхий братский корпус с пристроенной к нему башней из плитняка, обшитой почерневшими, кое-где отставшими досками. На тяжёлых дверях корпуса висел амбарный замок. Третье строение мы определили как склад или сарай. У его стены торчал из травы покосившийся могильный крест. Продравшись сквозь заросли шиповника, я разглядел вырезанные на нём буквы «К» и «В».

Тут громкие возгласы оповестили нас о явлении живой души. Невесть откуда взявшийся сухой сутулый монах, назвавшийся Ионой, радостно приветствовал нас. Он отпер амбарный замок ключом соответствующего размера и повёл нас осматривать параклисы – церковки, расположенные одна над другой на трёх этажах той самой обшитой досками башни, что разглядывали мы снаружи.

– Один вы здесь… – полувопросительно произнёс Борис.

– Один, спаси Господь, пять лет уже, – ответил монах Иона с характерной южнорусской интонацией. – Тяжело одному. Заболел или ещё чего… Всё один.

По всему было видно, что разруха свила здесь гнездо давно и основательно. Монаху хватает сил только на то, чтобы поддерживать в порядке показанные нам старинные церкви во имя великомученицы Варвары, Сорока двух мучеников и Саввы Сербского. Последняя – самая знаменитая и памятная. Растко, сын сербского государя Стефана Неманича, совершая паломничество, остался послушником в Старом Руссике. Из окна той самой башни, где мы теперь находились, он сбросил своё царское одеяние к ногам приехавших за ним посланцам отца и принял монашеский постриг под именем Саввы. Было это давно, ещё в XII веке. Савва, впоследствии ставший сербским архиепископом, – один из самых почитаемых святых в Сербии.

«Сербский след» в истории монастыря встречается ещё раз. В XIV – XV вв., когда на Руси было монгольское иго, именно сербская церковь не дала умереть обители.

Прошлым летом, продолжает наш провожатый, случилась большая беда: провалилась крыша, и дожди залили иконостас. Одному было не справиться. Хорошо, монастырь дал деньги и рабочих, залатали…

– И что же, будет всё это когда-нибудь восстанавливаться? – спрашиваю я, осторожно ступая по изгнившим ступенькам.