– Понимаю, Юра.
– Сегодня замечательный день. Давно не чувствовал такого душевного подъема.
– Замечательный. Я тоже…
– Ты не слышала сегодня песню Биттлз «Девушка»? Она несколько часов летала по нашей улице. Я распахнул окно, и она на волне теплого света залетела в комнату.
– И сегодня, и каждый день в последнее время слышу эту прекрасную песню.
– Ты знаешь ее перевод?
– Так, в общих чертах. Но ведь и без перевода можно понять, что там живет боль и радость.
– Мне слышится в песне плач. Сердце откликается на эти стоны и всхлипы.
– Да, пожалуй, плач и я там слышу. Мне эта песня представляется теплой струёй воды, омывающей заплаканное лицо влюбленного. Скажи, Юра, почему любовь всегда несет в себе печаль? Почему? Ведь это самое светлое и высокое чувство человека?
– Наверное потому, что в эту чистую реку мы входим нечистыми и замутняем прозрачность. Мы хотим слиться с чистотой, но не можем по причине собственной грязи.
– Да, наверное, – грустно улыбнулась она. Но потом подняла глаза, сверкнули две молнии и она подняла бокал сухого вина, к которому лишь едва прикасалась губами. – Юра, пусть будет так. Пусть вместе с ней приходит грусть и даже боль. Пусть будут плач и смех сквозь слезы. Все равно это самое лучшее, что есть в нашей жизни. Поэтому, давай поднимем эти бокалы с игристым вином за любовь!
– Давай!
– Знаешь, Юрик, я так разволновалась, что у меня появился волчий аппетит. Давай поедим?
– Давай! Я тоже чувствую голод.
– Скажи, ты ведь что-то хочешь спросить? Сегодня можно всё! Спрашивай, что хочешь.
– Да, хочу. Понимаешь, Дина, если бы это случилось сейчас, когда пришла такая теплая и душистая весна, я бы не удивился. Но я это заметил гораздо раньше, когда было серое небо и лил холодный дождь. Весной каждое живое существо улыбается и распахивает душу всему хорошему. Но меня удивило то, что ты носишь в себе какую-то очень сильную радость. Ты будто светишься вся изнутри. Что это?
– Не что, а кто. – Улыбнулась она загадочно. – У этой моей радости есть имя. Хочешь его услышать?
– Да, если можно.
– Владимир.
– Кто же этот счастливый избранник? – спросил я, чувствуя резкий укол ревности.
– Мой будущий сынок. – Снова улыбнулась она рассеянно.
– Но я не вижу на безымянном пальце правой руки обручального кольца! Будущий отец знает о Владимире?
– Нет, пока не знает.
– Он бросил тебя?
– Мы часто встречаемся. Я ему пока ничего не говорила.
– Боишься? Хочешь я с ним поговорю. Я не минуты не сомневаюсь, что он разделит с тобой радость. Ведь на тебя даже смотреть приятно – ты светишься от счастья!
– Правда? – Вспыхнула она. – Не волнуйся. Скажу, когда настанет время. Спасибо тебе, Юра за участие. Мне это очень приятно. Только, понимаешь, я уже счастлива. Моя жизнь стала такой глубокой и нужной. Если он захочет, пусть присоединится. А если он воспримет нас с сыночком как обузу, – что ж, пусть будет свободным. Лишь бы ему было хорошо. А я в любом случае останусь довольной. Ты не представляешь, каково это – носить под сердцем ребеночка. Там будто зарождается новая вселенная. Это так здорово!
Мы в тот вечер много разговаривали, потом ходили. На Верхне-Волжской набережной, куда высыпали толпы людей, мы дышали свежим воздухом, смотрели на сверкающую воду, на далекие и широкие просторы. Нас обтекала праздная толпа, иногда мне доставались толчки, но Дина своим соседством обогревала меня. Я пытался ее глазами смотреть на мир. Пробовал почувствовать расширяющуюся внутри вселенную…
Раньше я думал, что девушка – это цветок, это сама жизнь, это высший пик женственности. Видимо, я ошибался. Самое лучшее, что может случиться в жизни женщины – это материнство.
Повелительница умов
Погожее субботнее утро. Мы с Олегом решили сдать бутылки. Собрали их в сумки, рюкзак и вышли «на охоту» Среди панельных домов, сзади стеклянного магазина, в зарослях сиреневых кустов затерялся сарай. На фасаде желтела надпись охрой:
Пункт приёма стеклотары
9 – 18
Ниже – зарешеченная витрина с образцами посуды и ценниками. Правее – приёмное окно с широким подоконником.
Мы с Олегом заняли очередь, присели на свободный ящик и погрузились в созерцание под чай из термоса с бутербродами. Олег жил в этом академическом районе почти всю жизнь и знал в лицо едва ли не каждого. Иногда он наклонялся к моему уху и пояснял, кто здесь кем работает.
Подошел преподаватель философии, спросил:
– А кто крайний? – И с облегчением опустил на траву огромные сумки, снял с плеч брезентовый рюкзак. – Кто сегодня ведет приём? – деликатно поинтересовался он.
– Лёля, – вздохнул впередистоящий кандидат наук.
– Это не очень хорошо, – сказал преподаватель философии.
– В конце концов, каждый индивидуум самовыражается по-своему, – сказал замдиректора завода «Спецтехника»
– Это кто там выражается?! – рявкнула из окна Лёля. – Здесь только я могу на вас выражаться. Следующий!
Первый очередник, начальник отдела НИИ «Вакуум», бросился поспешно выставлять бутылки из английской кожаной сумки на подоконник.
– С наклейками не берем. – Отставила три бутылки приемщица.
– Сейчас, Лёлечка, я мигом. – Начальник отдела НИИ поднял из-под ног осколок зеленого стекла и принялся соскребать им наклейку.
Приемщица переставила бутылки с подоконника в ящик, пересчитала и протянула деньги.
– Следующий!
– Лёлечка, а как же эти три? Я быстро!
– Следующий, я сказала! – крикнула Лёля, и начальника отдела НИИ оттеснили в сторону. Тот пересчитал деньги и чуть не заплакал:
– Тут не хватает двух рублей. Мне же даже на бутылку водки не хватит.
– Уберите отсюда этого счетовода, а то закроюсь, – прогудела начальница.