Злой человек

Я бы остался с Алисой в этот вечер. Я бы провел с ней все свои дни будь у меня пара лишних таблеток лекарства. Но я облажался. Иногда так бывает, ведь я не один внутри моей головы. Этим утром там был кто-то еще. Он долго глядел на меня и решил, что фундаментальные штуки, из которых построена жизнь: любовь, привязанность, принадлежность, отношения, никогда со мной не случались. Ни друзей, ни подруг, ни семьи. Я плохой человек. Это нужно исправить. Чужак выбросил все таблетки и слил мою жизнь в унитаз.

Вот уже несколько лет он рвется наружу. Заключенный в сетке нейронов, он хочет жить в полную силу. Его воля несгибаема, жажда воплощения неутолима, и однажды он победит.

Мне нужно спешить. Я должен достать хоть немного лекарства. Аптеки, врачи, подпольные фабрики, химики-одиночки, почти все под контролем службы надзора, но я надеюсь на Михаила. Он получит все, что скачала Радость-17 из памяти продавца, и в обмен на информацию, даст мне таблетки.

Я слышу щелчок внутри головы. Обратный отсчет, как предвестник забвенья. Сейчас я исчезну, и кто-то другой в моем теле вернется домой, бросит курить, устроится на работу, оплатит долги, купит машину, обзаведется семьей. Чужак найдет себе место в этом кошмаре.

Город уходит на дно. Словно нарисованный сквозь занавеску на кухне, которая отделяет коридор от прихожей, он полыхает миллионами окон. И свет, размытый, дрожащий, разобранный на оттенки от белого-желтого до красного-синего-черного, превращает ночь в сумерки, сквозь которые я различаю проблемы.

Двое полицейских в конце улицы идут мне на встречу. Значок службы надзора у них на груди похож на лицо человека без глаз, рта и ушей. Символ безликого правосудия. Не способное в общей своей слепоте, глухоте и в безмолвии быть персональным, личным, исходить от кого-то конкретного, призванное защищать общество столь же серое и обезличенное во благо всех и никого. Когда-то полицейские были людьми, но теперь это слуги закона.

Я озираюсь по сторонам. Нужно бежать. Спрятаться. Затаиться. Но вокруг только стены, столбы, остановки, машины, двери и магазины. Мне некуда деться. Я псевдо-крыса внутри лабиринта из железобетона! Будь проклято все. Трижды сгори до рассвета.

Я бегу к подворотне.

– Эй! – кричит полицейский, – Ну-ка стоять!

Я падаю на колени, руки кладу на затылок, подбородок прижимаю к груди. Вот и всё. Это конец. Я не могу ничего изменить. Врачи ковырялись во мне слишком часто, и теперь я подчиняюсь приказам. Пожелай полицейский со мной разобраться, мог бы просто запретить мне дышать.

Шаги становятся ближе. Звук, встающих на место цилиндров полицейской дубинки, словно шелест змеи за спиной. Я вбираю голову в плечи. Жду удара. Негодяям вроде меня никогда не будет пощады. Я угроза порядку. Люди всегда ждут от меня чего-то плохого. Все мои интересы за пределами общего блага. Все, что я делаю нарушает текущий порядок вещей. Я навсегда останусь убийцей.

Полицейские проходят мимо меня. Я им не нужен. Их привлек кто-то другой. Краем глаза я вижу в куче мусора под стеной человека. Словно червь, на мокром асфальте, он ползет в подворотню, подальше от яркого света. Его лицо, когда-то разбитое мощным ударом, похоже на маску. Кожа и мясо срослись кое-как. Ноздри срезаны, будто ножом, рот без зубов, череп сплюснут в правую сторону.

– Хватит скулить, – говорит полицейский и достает из кармана Радость-17.

– Не крутись.

Человек подчиняется, и полицейский включает прибор.

– Ненавижу бродяг.

Второй полицейский смеется.

– Гляди. Это копия.

Я испытываю отвращение ко всему, что происходит. Мерзкий дождь, крики и голоса, гул машин, шелест колес по асфальту, стук дверей и грохот вагонов метро, и плеск океана, и смех полицейских, и жалкий скулеж человека с разбитым лицом. Все опротивело мне. Я должен быть дома. Смотреть телевизор.

Я достаю из кармана таблетку.

Чужая воля слабеет и приказ полицейского больше не действует на меня. Стиснув зубы, я поднимаюсь с колен и ухожу вдоль стены в подворотню. Красная пелена закрывает глаза, приступ боли давит виски, и кровь вот-вот разорвет мне башку. Кто-то чужой вместе со мной улыбается моим ртом. Мысль о выпуске новостей вызывает у нас умиленье. Мы вспоминаем, что после восьми идет сериал, в котором женщина полицейский безжалостно и со знанием дела убивает мужчин. Они сбежали из тюрьмы на высокой орбите планеты и теперь пытаются скрыться от службы надзора, затерявшись в самых неблагополучных районах. В каждой серии умирает кто-то один. Преступники похожи на обычных людей, но у женщины дар. Ей достаточно посмотреть на человека, сказать ему пару слов, и картина ясна. Убийцы все как один: огромные скулы и челюсть, зубы, похожие на клыки, тонкие губы, холодный расчетливый взгляд. Насильники с длинными волосами, их глаза вечно блестят, а движения женоподобны. Вор смотрит на мир сквозь щелки-глаза блуждающим взглядом, его руки подвижны и никогда не находят покоя. Примеры приведены, доказательства собраны, приговор подлежит исполненью.

Дождь никак не утихнет.

Город лишился красок, потерял привычные звуки и стал пахнуть водой. Где-то во тьме шумит океан. По улицам бродит эхо прибоя, и шаги его гулко звучат среди стен. Ветер швыряет в лицо соленые брызги, не даёт прикурить. Сквозь завесу тумана я натыкаюсь на остановку робо-такси.

2

Я ввожу свои данные и маршрут.

Машина с минуту переваривает информацию и проверяет меня в базе службы надзора. Наконец, убедившись, что я не числюсь в розыске и могу заплатить за проезд, робо-такси открывает заднюю дверь. Продавленное миллионами задниц сиденье, опускает меня до уровня земли, и я прикрываю глаза. В дождливые дни мне всегда хочется спать. Иногда я весь день лежу на диване и слушаю, как за окном льется вода. Но кто-нибудь обязательно припрется поговорить об Иисусе.

Мой пресвитер всегда читает одну и туже молитву:

– Это большое утешение для меня помнить, что Бог, к которому я приблизился в скромной и искренней вере, пострадал и умер для меня, и что он будет смотреть на меня в любви и сострадании.

Я не знаю, откуда берутся все эти люди, мне кажется, они приходят пожрать и остаются поговорить. Продавцы с разноцветными брошюрами и поучительными рассказами из личного опыта. Пьют мой чай и говорят об Иисусе так, будто знакомы с ним лично. Большинству глубоко наплевать. Служба надзора платит им деньги за каждого грешника, вставшего на «праведный» путь.

Все они знают постыдную правду.

Я плохой человек.

Люди видят во мне отъявленного негодяя.

Когда-то я жил в старом доме на окраине Индустриального района 135. Там ездили грузовики, шумевшие так, что временами закладывало уши. Я часто просыпался ночью под скрежет тормозов и взрывы выхлопных газов, проникавших в дом с улицы, и потом долго не мог уснуть, представляя, что за окном началась война и люди гибнут, убивая друг друга по нелепым причинам. Я видел внутренним взором, как женщины стреляют друг в друга из ружей и всегда попадают соперницам в лица, срывая кожу и мясо, обнажая уродство костей. Любви к человечеству я не питал. Уснуть не давала странная мысль: сколько красивых задниц, ног, ртов и грудей исчезает из жизни каждый день навсегда и к ним больше не прикоснуться.

По утрам, не выспавшийся, уставший и злой, я готовил кофе на кухне, размышляя о своем безумии. Одиночество меня не смущало. Оно стало привычкой. Друзей у меня не было. Мужчины казались мне бесполезными взрослыми людьми, одержимыми идеей. И не важно какой, лишь бы за ней ничего не видеть. Иногда я замечал рядом с собой алкоголиков, наркоманов, футбольных болельщиков, заядлых автолюбителей, бизнесменов, философов и врачей, но предпочитал не иметь с ними ничего общего. Мужчины меня не привлекали, я не испытывал к ним никакого сексуального влечения, а потому слегка недоумевал, когда кто-то звал меня в бар выпить после работы и поболтать о пустяках. Иногда я соглашался, но делал это лишь потому, что так, наверное, было принято у мужчин.

Я многое делал лишь потому, что сумел догадаться – город полон шаблонов. Главное было знать где какой применять. Эта шарада меня забавляла. Я смеялся и чувствовал что-то похожее на восторг, когда мне удавалось водить людей за нос, когда они считали меня своим, приписывали мне качества, которыми я никогда не обладал и никогда не смог бы в себе развить. Общительность, отзывчивость, доброта, верность, терпение, нежность, романтичность, ответственность. Нет. Я сама пустота.

Женщины нравились мне без одежды. Я любил смотреть и трогать. Я любил их трахать и обладать. Они приходили и уходили. Они исчезали, потерявшись где-то в каком-то из дней за углом местной кафешки, в кинотеатрах, по пути в туалет. Почему? Я не знал. Я не помнил имен, сколько из них были замужем, а сколько носили чужие тела. Я любил их ноги, кожу, волосы, грудь, ягодицы, все возможные трещины-дыры. Я считал их всех без исключения самыми красивыми в мире вещами.

Каждое утро я заливал в себя две-три чашки крепкого кофе, одевался и ехал в центр. Медленно двигаясь в пробке, я подмечал, как старость и океан разрушают город. Улицы и дома в грязи, в сетке морщин, затерты в потоке автомобилей. Я чувствовал себя единственным человеком, который это видел и понимал.

Я всегда опаздывал. Даже если выходил из дома на час раньше. Как-то так само собой получалось. Работа была нудной и неинтересной.

Сидеть целый день за монитором и набирать никому не нужные протоколы, приказы, уведомления, составлять ответы на письма, направлять запросы и собирать информацию об инвестиционных проектах, требующих городской поддержки. Я отвлекался. Искал статьи о катастрофах, пожарах, убийствах, перечитывая по нескольку раз списки погибших. Странное занятие для городского служащего, никак не связанного с работой службы спасения и страхованием.

В сети редко встречалась информация по всем жертвам, но больше всего меня интересовали женщины. Особенно те, которые не могли купить новую оболочку. Я оправдывал себя тем, что занимался расследованием причин и обстоятельств, которые привели к гибели людей, но подозревал, что на самом деле испытываю неподдельную страсть к именам и возрасту женщин, погибших в рухнувшем доме, при взрыве на фабрике, в автомобильной аварии, покончивших с собой. Десятки раз я перечитывал статью о крушении сверхскоростного поезда, уделяя особое внимание составу бортпроводников. Я твердил имена четырех женщин, погибших на рейсе, как молитву: Светлана, Ольга, Александра, Ленура.

Я желал их.

И некрофилия была здесь ни причем. Я хотел их живыми. За день, за месяц, за год до катастрофы. Я хотел их до того дня, часа, минуты, секунды, когда они из плоти и кожи превратились в ошметки и фрагменты человеческих тел. Ведь они были потеряны. Исчезли. Перестали существовать. Их красота уничтожена и навсегда стерта из мира. Я чувствовал их трагедию только так и никак не иначе. До остальных мне не было дела.

Я отдавал себе отчет в том, на сколько такое увлечение отклонялось от нормы, но не испытывал никакого сожаления или стыда.

Однажды ночью я проснулся от крика.

Мне снился сон, в котором была зима. Толпа людей шла по улице мне на встречу. Незнакомцы кричали, смеялись и поздравляли друг друга с победой в войне и в футболе. Они не замечали грязи на лицах и под ногами, холода и мрачного неба над головой. Их счастье отдавало злорадством, будто то были убийцы свободные от наказания. Я стоял на пороге какого-то дома и хотел убраться с холода в тепло, спрятаться от чужой радости, но все двери были закрыты. Я посмотрел в глубь улицы, надеясь укрыться от толпы в подворотне, но вдруг очутился на земле, ткнувшись лицом в мокрый снег, сбоку что-то заполыхало и потом грянул гром. Кто-то вскрикнул.

Я вскочил с постели.

За окном горел свет и тени играли на шторах. Во власти кошмара я бросился из дому прочь и оказался на улице голышом. На углу перекрестка валялся автомобиль. Колеса крутились по воздуху, словно машина цеплялась за жизнь, падая в пропасть. Багажник открылся, разбросав по дороге одежду, пакеты с едой и какие-то банки. Крыша прогнулась и почти полностью скрылась в асфальте. Двигатель заглох, но из выхлопной трубы валил белый дым. Яркий, игривый огонь скользнул из-под капота и побежал по днищу автомобиля.

Я медленно двинулся к месту аварии.

Мужчина был мертв. Он лежал на водительском месте, воткнувшись плечами в крышу, неестественно выгнув голову под прямым углом влево. Его мозги и кровь разлетелись по всему салону, окрасив обшивку в темный багровый цвет. От него шел запах дерьма и тухлятины, словно тело, не успев умереть, уже начало разлагаться. Из открытого рта сочилась кровь и слюна, два передних зуба сломались и остались торчать в прокушенном языке, который вывалился наружу и напоминал распухшего земляного червя. Мужчина смотрел куда-то вперед и, казалось, был счастлив.

Женщина едва дышала. Она была вся в крови. Красивая, как порно-актриса из рекламы корпорации «ОЗМА». Они были похожи. Тот же рот, те же глаза. Я влез внутрь автомобиля через разбитое окно и прикоснулся к ней. Провел рукой по лицу, убрал волосы и только тогда заметил, что у нее с левой стороны полностью содрана кожа от виска к подбородку. Я попытался прилепить ее обратно, весь измазался кровью. Пошарил по салону в поисках какой-нибудь тряпки и наткнулся на ребенка. Мальчик лет девяти лежал позади на перевернутой крыше и внимательно следил за мной. Он был напуган и плакал, но не кричал, не звал взрослых на помощь. Может быть думал, что оба мертвы. На нем был надет вязанный свитер с забавным оленем, танцующим под луной, которая желала всем «Счастливого Нового Года».