Звёздный янтарь

Скривив пухлые губы, Вася пристально на меня посмотрел и сказал:

– Если что-то пойдет не так, перевязывать нас, холодненьких, будет без надобности. А вот художественно обвести тушки мелом – запросто… Как думаешь, чего стоят жизни одного никчемного ботаника и одного подающего большие надежды молодого историка, когда на другой чаше весов сундук, битком набитый Звездным Янтарем? Если учесть, что грамм вышеуказанного вещества стоит ненамного дешевле грамма стабильного трансуранита, но гораздо дороже грамма платины…

– Лейтенант обещал, что операция пройдет гладко и никто не пострадает, – пробормортал я утешительное заклинание для Васи, да и себя тоже, что уж греха таить. – В ином случае этим подающим надежды никчемным лохам копец… Эх, кабы не обещанная индульгенция, мы бы уже были на канадской границе!

– Ладно, что сделано, то сделано. Будем честно выполнять условия сделки с полицейским: с наступлением темноты и до завтра из модуля ни ногой, – подвел Василий неутешительные итоги. – Еще я очень надеюсь, – добавил друг, – что рожа, которую я мельком увидел – соглядатай Беклемишева, а не наемный снайпер. Какой-нибудь Неуловимый Джо с дальнобойным шпалером…

После этих слов друг вспомнил о каком-то срочном деле, и бормоча под нос проклятия выбежал из модуля.

А я, наплевав на все и вся, решил-таки подремать часика два-три. Ночью, как я понимаю, поспать не получится. Да и вряд ли я смогу сомкнуть глаза, когда в любой момент может произойти что угодно…

Перед тем, как пойти на боковую, я не поленился встать, чтобы глянуть в окно. Интересно же, на что Василий таращился во время разговора. Ага, наши с работы возвращаются. Как раз в это время гудящее облако пыли на окраине лагеря выплюнуло из своего чрева один за другим пару знакомых автобусов. Следом, как шелудивый ишак за скакунами благородных кровей, тащился еще более знакомый – да что там! – ставший практически родным, фургончик Данилыча. Было видно, как под расхристанным тентом развалюхи бултыхались из угла в угол какие-то ящики. Неужели что-то удалось найти? Пожалуй, нет. Такой кричащий апельсиновый колер только у контейнеров с оборудованием. Наверное, чтобы было легче искать по лесам и болотам потерянное по пьяни имущество. Между тем ученый люд, высадившись из автобусов, разбредался по лагерю. По чумазым лицам и учушканной сажей одежде было понятно, что вернулась восвояси бригада с пожарища возле дуба-великана. Интересно, нашли они там чего, или вернулись не солоно хлебавши? Будет обидно, если выяснится, что мы с Васей проворонили что-нибудь эпохальное. Впрочем, после пожара там в любом случае ловить было нечего.

А что за сборище у столовой? Что за Голодный бунт? Ага, это вернулись с нашего участка те бессовестные плагиаторы, которые, я уверен, уже присвоили славу за находку "бассейна" себе. И сразу, даже рук не сполоснув, жрать побежали… Впрочем, их можно понять: жратву начальство отправило туда, где само находилось. То есть на пожарище.

Я бы еще поглазел и на "погорельцев", и на "голодных", но спать хотелось нестерпимо. Хоть спички вставляй. Все, бай-бай… А то вот-вот соседи нагрянут, расспросами замучают, свои приключения начнут пересказывать. А оно мне надо? Не дожидаясь возвращения Василия я плюхнулся на кровать и мгновенно отключился…

ГЛАВА 23. Удивительный сон.

Уснул я как никогда крепко. Под наркозом так спят, наверное. А потом почек недосчитываются… Неудивительно, что мне снилась какая-то галиматья, а не обычная мешанина из обрывков событий прошедшего дня с вкраплениями ярких картинок из детства. Это было странное, местами абсурдное видение, подчас, не побоюсь этого слова – зловещее.

Мне снилось, что я играю с Васей в гольф на поле, затянутом кисельной густоты туманом. Что вдали – ни фига не видно, лишь по краю поля тянется с дюжину исполинских, но неведомым образом подстриженных в виде каких-то абстрактных загогулин, деревьев. Клюшки у нас вполне обыкновенные, только почему-то набалдашники на них, – или как их там нызывают? – туго обмотаны полотенцами. И мячик для гольфа у нас шикарный. Не абы что, а настоящая человеческая голова! Не какой-нибудь ветхий череп, а вполне живенькая такая головенка. Правда, лысая, местами потрепанная, к тому же с одним ухом. Зато бойкая, и, кажется, с прескверным характером. Ишь как злобно сверкает глазищами… Есть из-за чего: на покатом лбу красуется здоровенная шишка, под глазом синячище. Я с ужасом начинаю понимать, зачем мы обмотали клюшки тряпками. Чтобы попусту не портить "мячик". Нет, нам не жалко голову. Просто Вася не без основания опасается, что от его молодецких ударов черепушка не дотянет до восемнадцатой лунки. К тому же шишки ощутимо меняют и так не шибко сферическую форму "мяча". А так как игроки из нас ни к бую годные, корявая голова после каждого удара улетает по непредсказуемой траектории черт знает куда. Чаще всего в гущу колючих кустов… Но мы не унываем: "мяч" всегда легко найти. Даже в тумане. Не ежик поди… Надо просто идти на бесконечный поток брани. Голова на наше счастье обладала даром речи и вовсю пользовалась этим. Правда, когда ее угораздило свалиться в ручей, и рот забился грязью, маты по понятной причине стихли. Что очень осложнило игру. Ведь без озвучивания головой подробностей нашей насквозь извращенной интимной жизни найти ее, блудную, в тумане было не так-то просто. К тому же Васе пришлось с превеликой осторожностью, чтобы не лишиться пальцев, прочистить рот черепушки прутиком. Интерес к игре подогревался тем, что каждый удар по "мячу" приводил к абсолютно непредсказуемому результату. Упрямая голова ни за какие коврижки не хотела падать в лунку. Может, потому что лункой у нас почему-то служила вкопанная в землю по края зловонная кастрюля из под пищевых отходов. А может быть, просто из вредности. В общем, пакостная голова портила игру, как могла. Цеплялась за любую былинку изрядно прореженными в процессе игры кривыми зубами; тормозила движение по газону длинным синюшным языком. При этом голова не затыкалась ни на минуту. На все лады шепеляво материла нас, наших предков до седьмого колена и вообще весь род человеческий…

Между тем игра застопорилась. Бестолковая черепушка умудрилась провалиться в нору какого-то немелкого животного. И Василию, по странной прихоти моего подсознания облаченному в живописный шотландский килт, пришлось попотеть, чтобы выколупать голову обратно на свет божий. Друг нагнулся над больше похожей на берлогу норой и принялся шуровать там клюшкой. При этом тоже Вася не чурался использовать матерки. Благо наш словарный запас подобных выражений хамоватая голова за время игры пополнила более чем основательно. Я хотел было помочь товарищу, но в ужасе отпрянул, как черт от ладана. Дело в том, что под килтом у Василия, в полном соответствии с древней шотландской традицией абсолютно ничего не было! И когда он нагнулся, у него из под килта… Нет, этого я описывать не буду… Скажу лишь, что с омерзением сплюнув, я отошел в сторонку. Встал, оперевшись на клюшку, и старался хоть что-то разглядеть сквозь густой, прямо-таки сюрреалистический туман, надежно скрывающий границы поля. Скоро я понял, что мы с Васей не одни сегодня с ума сошли. Нашлись еще какие-то полоротые фанаты гольфа, готовые бегать за мячами по сырому газону при практически нулевой видимости. Ветерком доносило обрывки человеческой речи и, как мне показалось, птичьи крики. Звуки усиливались. Из чего я сделал вывод, что невидимые игроки приближались к нам. В это время в тумане появился разрыв, и я смог во всех подробностях разглядеть их.

Напротив меня замерла рядом с тележкой для клюшек высокая дама… скажем так, бальзаковского с большим довеском возраста. Меня она пока не видела, потому что ее внимание было приковано к компаньонке по игре. Что это была компаньонка, а не, например, Король Папуассии, я понял, разглядев в туманной дымке стройную длинновосую девушку в голубом платье. Та усердно лупила по мячу довольно странной на вид клюшкой. Было далековато и мешали клочья тумана, но… накажи меня Крокодильи Боги, если клюшка в руках девчонки не живая! Да ведь это просто длинноногая птица! Фламинго! То-то мне чудились птичьи крики…

Неумело ударив брыкающейся птицей по мячу, девушка вновь скрылась в тумане. Мне ничего не оставалось, как вернуться к наблюдению за пожилой дамой. Выглядела она так, будто сошла с какого-нибудь замшелого музейного гобелена. Почему я так решил? В основном из-за ее черного, чернее воронова крыла, архаичного платья. Дополняла мрачноватый викторианский наряд огромная, тоже черная в тон платью, широкополая шляпка. Вдовье одеяние суровой леди резко контрастировало с ее бледным, будто фарфоровым лицом, несколько обезображенным длинным крючковатым носом. Из украшений, помимо многочисленных перстней на затянутых в перчатки пальцах, мне бросился в глаза массивный кулон на цепочке. Цепочка – это мягко сказано. На такой цепи медведя можно держать. Да что там! Яхту на якорь поставить не стыдно будет! А вот камень в кулоне смотрелся дешево, не в тему. Если, конечно, желтый шарик Звездного Янтаря можно назвать камнем. Причем не настоящий самородок, а его кислющая конфетная имитация. Почему-то я знал это точно…

В это время женщина заметила мое присутствие. Таким пристальным, леденящим душу взором на меня в жизни никто не смотрел! У меня чуть сердце не выскочило! Сглазит, однозначно, сглазит, чтоб ей, ведьме, с метлы свалиться… Даже гроза нашего института, майор из военкомата с воистину рентгеновским зрением, не смог бы так пронзить взглядом… А когда эта фурия приложила к глазам увесистый никелированный лорнет, мне вообще захотелось сквозь землю провалиться. Признаюсь, в тот момент я чувствовал себя как микроб, как распоследняя кишечная палочка, корчащаяся под всевидящим оком сильного микроскопа. Мне ужасно захотелось вытянуться в струнку, высоко задрав подбородок. И чтобы у меня на голове был головной убор. Но не какая-нибудь полуспортивная "п..ораска", а непременно высокая шапка из медвежьего меха. Почему из медвежьего, а не, например, из барсучьего или собачьего? Да хрен его знает… Эх, лучше бы я вместо Васи в нору за головой полез!

Обозрев меня с головы до ног, как будто я пришел наниматься к ней в слуги, лощеная аристократка с характерным щелчком сложила лорнет. По брезгливо поджатым губам и презрительному фырканью я понял, что не меня не взяли бы на службу в приличный дом даже подметалой. Куда уж нам со свинячьим рылом… Ну и ладно, мне с этой мегерой детей не крестить. Сделав вид, что ничего не произошло, я отошел в сторонку. Тем самым открыв обзор на Васино… хозяйство. Тот все еще копошился на коленках у норы, пытаясь достать наш своенравный "мяч".

– О! – только и смогла произнести аристократка, так и оставшись, как Щелкунчик, с раскрытым ртом. Позабыв напрочь о приличных манерах, дама невольно подалась вперед. Сделала стойку не хуже гончей. Вот тут и лорнет пригодился как нельзя кстати… Пикантное зрелище не пропустила и молодая компаньонка. Вслед за похрюкивающим грязно-розовым шаром (хм, похоже тут у всех мячики со звуковым оформлением…) на поляну выбежала девушка в голубом платье допотопного покроя. Я не ошибся: вместо клюшки у нее под мышкой был зажат живой фламинго.

По всему было видно, что игра у спортсменки не клеилась. Волосы цвета начищенной бронзы растрепались; белый кружевной фартук был усеян крапинами грязи и зелеными разводами от травы. Тяжело дыша, девица подошла к замершей с лорнетом у глаз спутнице…

Надо сказать, молодая особа подоспела точно к кульминации зрелища. Именно в тот миг, когда Василию удалось таки подцепить голову. Но верткая головенка не собиралась сдаваться за здорово живешь. Потащила друга в глубь норы. Не удержав равновесия, "охотник за головами" отбросил клюшку и нырнул в яму. Килт задрался, и Васино … пип-пип-пип… ну, вы меня поняли…

Рыжая девица тоже вытянула шею в нашу сторону, что твоя цапля. Щечки у нее от беготни и так были как свеклой натертые. А вот зеленющие глаза от увиденного так и вспыхнули. Отреагировала на смачное зрелище девушка не так лаконично, как ее видавшая виды спутница. Признаюсь, такого изумительно сочного "В-а-а-ууу!" мне за всю жизнь слышать не доводилось…

На какое-то время компаньонки окаменели. Прямо как манекены в музее мадам Тюссо. А мне, как назло, приспичило прокашляться. Из-за проклятого тумана, чтоб ему… В горле стоял ком, но я сдерживался. Нельзя, нельзя привлекать к себе внимание! Чтобы старая мегера испепелила меня презрительным взглядом еще раз? Спасибо, что-то не хочется.

Тем временем Василий сумел справиться с непокорной головой. И, схватив ее за ухо, как тиран-учитель накосячившего двоечника, выдернул из на травку. Еще не легче! Оказалось, что голова под землей даром времени не теряла! В ее намертво сжатых челюстях билась добыча: жирный кролик в смокинге, не иначе, хозяин норы. Причем костюм сидел на нем естественно, а не как напяленный на тупую болонку комбинезончик. Было забавно увидеть, как удивительный зверек ловко достал из кармашка часы на цепочке. Посмотрев на циферблат, кролик обреченно сказал:

– Ах, тепегь я точно опоздаю! Ах, коголева велит отгубить мне голову!

Хм… Если бы не упоминание королевы, я бы подумал, что грызун опаздывает на прием к логопеду… А на тот факт, что наша прожорливая башка, несмотря на отсутствие желудка, поедала его задние лапы, кролику было, по-видимому, наплевать. Надо же так бояться какой-то скорой на расправу королевы, что…

Мать мою за ногу, отца за протез! Да ведь эта чопорная тетка и есть королева! Тогда Васе за такое кино отрубят не только голову, но и… Да и мне заодно, как сообщнику преступника, оскорбившего особу королевской крови. Валить, валить отсюда! Быстро!

Но было уже поздно…

ГЛАВА 24. Все тот же сон.

Наша голова, которой кроличьи лапки во рту счастья, видимо, не прибавили, нарушила шаткое равновесие. С шумом извегнув из пасти конечности бедного грызуна, паскудный череп заорал во всю глотку:

– Копыта мыть надо, сволочь ушастая!

И, с отвращением отрыгнув пропитанный слюнями ком шерсти, обиженно добавил:

– Сука ты, а не заяц! Тьфу!

От гнусных воплей очухался фламинго, зажатый под мышкой рыжей девицы. Завертел туда-сюда клювастой головенкой, оглашая поляну яростным попугайским клекотом:

– Что за хр-р-рень? Кошмар-р-р!

От криков бесноватого фламинго переполошились другие птицы, которыми была набита тележка для клюшек.

Дама в черном щелкнула лорнетом и, наплевав на этикет, пронзительно свистнула. Начавшаяся было суматоха мгновенно сошла на нет. Заткнулись и оцепенели фламинго. Выбрался из норы и принял, наконец, приличную позу Василий. Чудом спасшийся кролик откуда-то вытащил шляпу-цилиндр и, выписывая ей замысловатые фигуры, кланялся, как заведенный. Компаньонка суровой аристократки стояла с самым невинным выражением лица, время от времени стреляя глазками в сторону невозмутимого горца. Даже голова прекратила материться. Лежала себе тихонечко на травке, и не рыпалась. Впрочем, это заслуга Василия. Он догадался прижать башку ногой к земле, чтобы не свалила под шумок.

На свист из тумана не замедлил явиться какой-то мужик в алой рубахе с закатанными по локоть рукавами и мясницком кожаном фартуке. Широкую морду незнакомец скрывал под опереточной красной маской с узкими прорезями для глаз… Надо же, по виду – настоящий палач! А какой здоровенный! Вася, сам не далеко не пигмей, был этому маргиналу по плечо. В заросших рыжей шерстью, как у орангутана, руках верзила держал перед собой футляр от виолончели. Мы с Васей недоумевающе переглянулись: что еще за Ростропович по наши души?

Аристократка недвусмысленно чиркнула себя пальцем по жилистому горлу, коротким кивком в нашу сторону обозначив палачу фронт работ. Мужлан изобразил что-то вроде книксена и, не мешкая, взялся за дело. В футляре от виолончели нашлись и топор, и компактная плаха. Палач с любовью протер топор платком и поманил Васю пальчиком, больше похожим на обрубок кабеля высокого напряжения. Мол, иди ко мне. Не бойся, глупый: инструмент стерильный. Чик – и ты уже на небесах…

Ага, Вася так прямо и поскакал вприпрыжку… Губу закатайте! В ответ друг тоже показал палачу и кровожадной даме палец. Средний. И еще Вася что-то шепнул голове, подкрепив сказанное добрым пинком в висок. Голова оживилась и обложила матом незваных гостей, да так, что не только у кролика, а даже у нас с Васей уши в трубочку свернулись. Даму в черном голова окрестила "старой ехидной" и кратко огласила внушительный список ее гнусных деяний в основном на поприще содержания борделей. Потом досталось на орехи и свите аристократки. Рыжую девицу черепушка обозвала "шалашовкой" и "рыжей мандовошкой"; выводок фламинго – "базластыми кочережками" и "розовыми тупорылыми курами", кролика – "вшивой гнидой". (Насчет "вшивой гниды" я, как биолог, засомневался: если точно помню, то гнида – это, кажется, и есть личинка собственно вши. Масло масленое получается…) Больше всех досталось палачу. Понятное дело: наша башка испытывала неприязнь к профессионалу, зарабатывающему на хлеб отделением голов от бренных тел. Наверное поэтому самым безобидным ругательством в адрес работника топора и плахи было " дешевый стриптизер из самого зачуханного клуба, в который ходят исключительно извращенцы".

Палач, если и обиделся, то виду не подал. Поди и не такое доводилось слышать в свой адрес, когда могучей ручищей волочил какого-нибудь острослова на эшафот…

Далее все происходило молниеносно. Детина в красной маске, что-то заприметив в траве, резко опустил топор. Ровно через секунду из тумана, вихляясь, выкатился мяч. С глухим стуком мячик треснулся о широкое лезвие и замер.

Мы с Васей, затаив дыхание ждали, что будет дальше. Палач поднял мячик и демонстративно, как фокусник наивной публике пустую шляпу, предъявил всем присутствующим. Хм… Понятно, почему мячик болтался по полю сикось-накось… Двигаться по прямой ему мешала пара коряг, которые очень напоминали по виду лосиные рога. Сделав очередной книксен в сторону аристократки, палач аккуратно пристроил странное существо на плаху… Неуловимый глазу взмах топором, будто росчерк молнии в абсолютном мраке и, – дело сделано! Мячик, подкинутый лезвием топора, с криками "Ой-ей-ей!" катится себе дальше. А на плахе остались с ювелирной точностью отсеченные "рога"…

Ах, кабы нам знать, что могут творить ловкие руки с казалось бы вполне безобидными предметами! Признаюсь, мы тупо "прощелкали" тот момент, когда палач схватил с плахи чертовы "рога" и метнул их точно Васе в голову. От чугунного лба товарища рога бумерангом отскочили мне в грудь. Да с такой силой, что вышибли из меня дух. "Как это?" – успел подумать я, прежде чем отключился…

Очухался я уже на плахе. Руки и ноги были туго связаны неприятно холодными толстыми веревками. Рядом с ухом из колоды, торчал отполированный до блеска топор. В нем, как в зеркале, мне удалось разглядеть предусмотрительно приставленную к плахе корзину. Сердце ледяным комочком скатилось в пятки. Дело шло к тому, что у нашей головы сейчас появится парочка друзей.

Кое-как вывернув пока еще свою голову в другую сторону, я смог рассмотреть Василия, номера два в очереди на казнь. Он также был надежно связан подозрительно толстыми пестрыми веревками. Мать моя ботаника, так это же змеи! Живые! То-то я думаю, чего это путы такие холодные… Да что же тут у них за бардак! Вместо нормальных клюшек – каркающие под руку фламинго; вместо веревок – гады ползучие. Бр-р-р! Сплошная, блин, зоофилия…

А жить нам с Васей, к слову сказать, оставалось всего ничего. Кролик, поганец, будто из воздуха вытащил свернутый в трубочку манускрипт и, безбожно картавя, по-быстрому зачитал нам, горемычным, приговор. Мегера в черном, слушая обвинения в наш адрес, монотонно кивала. Едва ушастый глашатай управился с последней строчкой документа, подхалимы-фламинго в один голос заверещали: "Виновны! Виновны!" Мерзкий кролик, довольный, что на этот раз голову отрубят не ему, прогундел:

– Именем ее Величества Коголевы пгивести пгиговол в исполнение!

Палач, поплевав на ладони, взялся за топор. Вот теперь нам точно копец…

Помощь пришла откуда не ждали. Очень вовремя за нас вступилась молодая спутница королевы. Отшвырнув прочь птицу, девушка пламенно произнесла целую речь, общий смысл которой сводился к тому, что нельзя, нельзя всем встречным-поперечным рубить головы! Тем более таким приятным молодым джентельменам… При этом девица многообещающе стрельнула кельтскими зелеными глазищами в сторону Василия. (Эпитет "приятный", думаю, предназначался тоже ему. Ну еще бы, после такого-то представления!)

К пылким речам юной правозащитницы черная королева отнеслась довольно снисходительно. Примерно, как к лепету малолетнего ребенка. Даже нотаций о политической близорукости читать не стала. Ограничилась всего одной фразой, произнесенной с умопомрачительным немецким акцентом: