Пёс для миллиардера

Клавдия Максимовна: – Какой вы негодяй! А что напомнить?

Степан Захарович: – Хотя бы то, что я впервые трахнул вас и очень просто, в школьном туалете. Потом мы пригласили друга… Васю. Теперь он, вроде даже, архитектор. Но, правда, спился. Говорят, что умер он от пьянства и от… свинства.

Клавдия Максимовна: – Я про себя плохое всё забыла. Совсем не помню нашей с вами связи. Я церковь посещаю очень часто. А если что и было, то… другое. Романтика! Она… от комсомола.

Степан Захарович: – У нас романтика, а вот у них, у современной молодёжи – разврат (смеётся)! С ума сойти (дружелюбно)! Садитесь рядом! Бобик Демофобик не тронет вас теперь. За это я ручаюсь. Он укусил вас, и сейчас спокоен. Скажите мне открыто, без утайки, болит у вас нога в том месте, где укус. Или уже терпимо?

Клавдия Максимовна (осторожно присаживается рядом с ним, и даже треплет невидимого пса за уши, тот довольно урчит): – Нога болит, горит огнём… безумно. Я чувствую, что мне ещё хромать придётся до райских дней, что нам магнаты строят. Нет, я не правильно сказала. Не строят, а с ухмылкой обещают с трибун больших, с экранов голубых.

Степан Захарович: – Да, долго же придётся вам хромать. Однако же, я очень свято верю, что рана заживёт, как на собаке. Ведь, Клавдия Максимовна, закалка у вас ещё с тех давних… скажу вам прямо, сказочных времён.

Клавдия Максимовна: – Утрировать, Захарыч, не уместно. Вы тоже, извините, не пацан. Чуть-чуть бы раньше, дорогой, вы родились, то с Лениным на Капри пиво пили или со Сталиным чаи гоняли.

Степан Захарович (смеётся): – Я рожею не вышел. Бог не дал. Да, полно! Будет вам! Конечно же, я знаю, что тоже, как и вы, не очень юн и не такой святой. Собачья жизнь…

Клавдия Максимовна: – Да, кстати, о собаках. Как удалось вам вывести породу невидимых собак, нахальных, злых, жестоких? Ведь у меня за разум ум заходит, как я представлю это. Пусть дико и нелепо, но реальность. Удивленна! Мне не прийти в себя! Я знаю, вы кинолог и собачник. Так любите собак, что ради них детей своих сгнобили, из дому выгнали, как будто тараканов… Зато собачкам – радость.

Степан Захарович: – Всё это вздор! Но в чём-то вы и правы. Собак люблю я больше, чем людей. Они не предадут, не обкрадут, не обдерут, как липку. Но все мои собаки передохли. Всё в былом. Была давно овчарка Пятилетка, в честь планов грандиозных так её назвал ещё отец мой. Потом был Бамик. БАМ – считалась стройкой века. Да что перечислять? Собачек много было. Передохли все. И даже этот бобик Демофобик, что теперь со мною. Год назад, как умер.

Клавдия Максимовна: – Не понимаю. Как же так, Захарыч? Ведь пёс подох, но с вами он повсюду. Да это бред какой-то!

Степан Захарович: – Зачем перебивать? Я по порядку про Демофобика подробно расскажу. Назвали мы его сначала Демократом, но вот на эту кличку он откликаться не желал упорно. Как будто понимал, что демократы – фантазия магнатов… залепуха для народа. Я дал потом ему другое имя – Демофобик, что означает…

Клавдия Максимовна: – Это мне понятно. Что значит «демофобия», я знаю… Всё очень ясно – «ненависть к народу», боязнь его и неприятье. Знаю! Не тупая. Пусть вы желали страстно очень меня в обратном убедить. Но тщетно!

Степан Захарович: – Забудем всё! Вы мудрая, допустим. Как цапля на болоте, что жрёт лягушек, выбирая самых толстых. Продуманные твари, эти цапли. Вернёмся же к собаке! Да, был безумно злым мой Демофобик. Сосед его шарахнул табуреткой, когда мой пёс к нему ворвался в дом. Соседа на три года упекли… на зону, за ненависть к друзьям четвероногим. Но год прошёл, и вот однажды ночью явился с того света Демофобик. Ко мне явился, всё такой же злой. Совсем не привиденье. Вы в этом убедились, дорогая, когда трепали за уши его.

Клавдия Максимовна: – Я в этом убедилась чуть пораньше, когда ваш пёс схватил меня за ногу. Какой кошмар (вскакивает со скамейки)! За уши я его, конечно, не трепала и скажу вам: не собираюсь тварь ласкать такую. Ведь бешенство возможно через укус коварный передастся! Не просто бешенство, а из миров… загробных

Степан Захарович (усаживает её рядом с собой, успокаивает): – Какие нужно, я прививки ему сделал. Вам бешенство, поверьте, не грозит. Вот если б вы собачку укусили, то Демофобик, явно б, объективно, сошёл с ума. Ведь, Клавдия Максимовна, все знают, что с головой своей вы не дружили. Вы и теперь остались очень вздорной.

Клавдия Максимовна: – Заткнитесь, чёрт возьми! Сейчас сюда придёт мой внучек, и если пёс ваш гадкий его укусит, то собаке вашей лично не то что пасть порву, а кобеля я гневно загрызу.

Степан Захарович: – Я понимаю, злы вы и жестоки. Но справиться вам с псиною моей не суждено отныне никогда. И никому! Поверьте, это правда. Он невидимка! Зол и беспощаден. Людей он ненавидит безгранично. Впитал в себя он самое плохое от тех мерзавцев, что нагло обобрали наш народ и в нищету вогнали очень скоро. А многих даже в гроб. А то ли ещё будет!

Клавдия Максимовна: – Но надо объяснить всем добрым людям, что с вами рядом ходит нечисть злая, которую, скажу вам, откровенно вам трудно удержать на поводке.

Пёснедовольно рычит. Клавдия Максимовнасмело грозит невидимой собаке пальцем и даже даёт ему затрещину. Демофобик издаёт лай, но больше её не пытается схватить зубами за ногу.

Степан Захарович: – Вот видите, он вас не укусил. Хватило ведь единственного раза моёй собачке славной, Демофобу, чтобы дать понять вам то, что он – собака. Пёс больше вас не цапнет. Всё потому, что вы похожи с ним… характерами, нравом. Вы точно так же ненавидите людей, как бобик Демофобик. Но своё такое неприятье… скрываете усердно. А пёс не может скрыть. Всё потому, что пёс. Собака и не больше. Пускай он запредельный пёс, загробный, но открыт и честен.

Клавдия Максимовна: – А не пойти ли вам, Степан Захарыч, отсюда с вашим псом к едрене-фене! Кто разрешил, в конце концов, спрошу я, бродить по улице со зверем-невидимкой, ходить среди людей… вполне, нормальных?! Вас непременно надо за решётку спрятать, псину – умертвить! (пёс начинает лаять, она обращается к Демофобику). Да, это о тебе я говорю, собака злая. Идите оба к чёрту!

Степан Захарович: – Я с кобелём гуляю, где хочу! И объяснять, кому-то, что-то не намерен. Не все ведь верят в бред, а только вы! А впрочем, я не прав. Зомбирован народ, обманут, жалок… Но вот в собаку-невидимку не поверят. Лишь вам дано, и больше никому.

Клавдия Максимовна: – Конечно, я мудра и понимаю, что всё возможно. Потому и верю. Куда же мне деваться? Быть может, на всю жизнь хромой останусь, укушенная тварью очень странной. Я верю потому, что я умна, интеллигента и всегда культурна. Ведь родилась в самом Санкт-Петербурге, когда он Ленинградом назывался.

Степан Захарович: – Не потому. Вы просто по натуре, как бы сказать, культурней, недалёкий и очёнь даже глупый человек. Таким, как вы, с ума сходить не надо. Я вас, конечно, очень уважаю, но, Клавдия Максимовна, замечу, что дураки с ума почти не сходят. Случается, но очень, очень редко.

Клавдия Максимовна: – Степан Захарыч, жаль, что вы не сдохли (с улыбкой), когда устроил дядька пьяный голод адский, кошмарный, жуткий. Множество народу всех наций, нашей матушки России на грани выживанья находились. Зато родные, близкие его и прочий сброд так жировали, что ни в сказке…

Степан Захарович: – Заткнитесь, наконец, не надо дальше! Всё чётко знают, что вы не патриот родной страны. Досадно, за Отечество обидно! А что касается меня, я ел траву, нуда, в лихие годы. Меня трава спасла, что рядышком с Кремлём, на клумбах пышных. Она ведь там сочней любой капусты, потому я выжил. И скажу…

Клавдия Максимовна: – Довольно! Хватит! Мой внучок идёт сюда.

Перед ними появляется счастливый и улыбающийсяАркадий,и даже внимания не обращает на лай бобика Демофобика

Аркадий (радостно): – Бабуля, всё срослось! Я в копы принят!

Клавдия Максимовна (встаёт с места и загораживает внука собой от опасной собаки): – Я рада! Но, Аркаша, будь осторожен очень! Потому что с нами… невидимое зло по кличке бобик Демофобик.

Аркадий: – Я удивлён, признаться, обалдел, что дедушку так этого зовут. Он чем тебя обидел? Ведь если что, у нас, у полицейских…

Демофобикрычит и умудряется укуситьАркадия за руку. Опять очень ловко «сработал» вилкой Степан Захарович. Аркадийсо страхом прижимает ладонь к губам

Аркадий (хнычет): – Бабуля, старикан меня обидел. Он чем-то острым ткнул в мою ладонь. Как будто, укусил.

Клавдия Максимовнани слова не говоря, даёт затрещинуСтепану Захаровичу, и начинает гневно пинать невидимую собаку, и не безуспешно. Демофобик скулит и старается, как бы, убежать, вырвать поводок из рук хозяина

Степан Захарович (тоже встаёт): – Довольно издеваться над собакой! Иначе не ручаюсь за себя!

Аркадий (в страхе пересаживается на другую скамейку): – Да что же здесь твориться! Объясните! В натуре и конкретно, я не понимаю!

Клавдия Максимовна (успокаивается, садится рядом с ним): – Ты, внучек, не поймешь. Да и не стоит тебе вникать в такие вот дела! Скажу попроще: здесь бардак творится. Всё тайною кошмарною покрыто.

Степан Захарович (встаёт и прохаживается взад и вперёд с невидимым псом, держит его на поводке): – Что тут неясного! Всё очень даже просто. Здесь, вместе с нами, бобик Демофобик. Обычная собачка с того света. Немного злая. Но, вполне, реальна. Невидимая только. Но ведь пёс такой прекрасный!

Аркадий: – А мне плевать! Зачем вникать мне в это, старикан с собакой? Пускай твой Демофобик будет даже принцем даже или депутатом! Но вот зачем кусаться? Правда, одно мне, точно интересно. А чем старик, такую тварь ты кормишь? Ведь жрать-то все хотят. Такое дело. Кто кашу с маслом, кто свинину с хреном… а кто такие блюда, название которых мы совсем не знаем. Такое не дано узнать обычным смертным. Что он жрёт, ответь мне.

Степан Захарович: – Вопросов много. Тут слова юриста, которого учили, скажем прямо, лихие и тупые аферисты. Ну, бог, скажу я, с ними! Вначале доложу, что молоды вы, друг, чтоб так ко мне, по-скотски обращаться. Причём, на «ты». А я – Степан Захарович! Запомнить вы извольте! Скажу ещё, что депутатом Демофобик мой не будет. У нас не выбирают… из народа. Все из сплошных магнатов и чинуш. Причём, их избирает не народ, тут ёжику понятно. Мой Демофобик прост, ведь он – дворняга, и потому не стать ему в России депутатом. Доходов нет, не может он украсть. Обычный пёс. За честность и страдает. Но почему-то невзлюбил народ. Не знаю. Возможно, пёс наслушался речей с телеэкрана, когда был жив и не был невидимкой.

Аркадий (поглаживает укушенную руку): – Ну, хорошо. Я буду к вам на «вы». Хотя, «никто» со мной вы по сравненью и вас зовут «никак»… Вас стоит уважать лишь потому, что вы с такой вот дикою собакой. Так что же пёс ваш жрёт, Степан Захарыч?