Избранное. Рассказы, основанные на реальных событиях

"Это не чайка, а голубь" – поправил он.

"А ты покажешь мне чаек?– жалобно спросила она.

Андрей кивнул.

"Обещаешь?" – ласково заглядывая ему в глаза, спросила Таня.

"Обещаю!"– ответил он.

А в десятилетнем возрасте Таня переболела менингитом, что повлияло на её рассудок, она  замкнулась в себе, постоянно грустила, но с интересом слушала только морские рассказы.

"Ты покажешь мне чаек?"  – спрашивала она каждый раз, когда Андрей шел с ней гулять, сделав домашнее задание и необходимую работу по дому.

"Покажу"–  говорил он.

"Обещаешь! – недоверчиво спрашивала она.

"Обещаю!" – говорил он. И она, радостно улыбаясь, крепко обнимала его за шею.

Старшие братья после армии разъехались по стране. После школы Андрей окончил военное училище, служил офицером. Таня жила с мамой. Все деньги он отправлял им. После увольнения вернулся домой. И вот ему представилась возможность привезти Таню на море, по которому их отец ходил в боевые походы. Вот тут она и увидела настоящих чаек.

Примечания:

Зыбка – это детская подвесная кроватка, в которой выросли десятки поколений наших предков!

Чей обман круче

В конце пятидесятых прошлого века в нашей деревне приключилась эта история. Клавдия с Василием жили вместе, вели небольшое хозяйство – огород, куры и поросенок. Всё было бы хорошо, если бы не запои мужа, которые повторялись довольно часто. И когда Василий был сильно пьян, он начинал "воспитывать" Клавдию кулаками, и той ничего не оставалось делать, как с воплями бежать из дома и прятаться у соседей. А пил Василий до тех пор, пока были деньги. Чтобы сохранить сбережения семьи, Клавдия постоянно перепрятывала деньги в разные потайные места. А Василий, выгнав её из дома, начинал искать денежную заначку. Обычно он обыскивал все возможные места, где жена могла спрятать деньги. Он обследовал печку, сундук, комод, кровать, подпол, сельник, омшаник, и даже куриные гнёзда в хлеву.

И вот в начале ноября Василий стал входить в очередной запой, начал выпивать каждый день, и требовал водки все больше и больше. Уговоры Клавдии не помогали. В воскресенье с утра он начал требовать у жены денег на бутылку. «Не дам, ни копейки не дам!» – твердила Клавдия. «Не дашь, сам найду!» – заявил Василий и начал поиски.

Традиционно, поиски начались с печки. Василий проверил все печурки, выбросив из них сохнувшие там варежки, заглянул в подпечник, перевернув все пустые чугуны, влез на полати, высыпал лук из корзины и проверил все лежащие там валенки. Даже заглянул в душник самоварника.

Следующим объектом обыска стал сундук. Подняв крышку, Василий стал выбрасывать оттуда вальки новых половиков, постельные принадлежности, свернутые конвертом подзоры, платки и шаль Клавдии, всякую одежду. Причем все имеющиеся в одежке карманы он выворачивал.

Воспользовавшись моментом, когда Василий погрузился в сундук с головой, Клавдия подошла к печке, возле которой на табурете стоял самовар. Сделав вид, что она наводит порядок в подпечнике, она незаметно достала из кармана фартука завязанные узелком в носовой платок деньги и, приподняв колпачок на конфорке, сунула их в холодный кувшин самовара и положила колпачок на место.  Только отошла от самовара, Василий закончил поиски в сундуке и с суровым видом двинулся к Клавдии. У  Клавдии отлегло от сердца. «Успела», – подумала она и облегчённо вздохнула.

" А ну-ка, выворачивай карманы!" – потребовал Василий.  Убедившись, что там ничего нет, грубо ощупал грудь под лифчиком. "Не дашь на бутылку, найду, всё пропью" – замахнувшись рукой на жену, сквозь зубы процедил он. Клавдия знала, пока не пьян, бить не будет, но инстинктивно отскочила в сторону, выругалась на него, и со словами: "На водку не получишь ни копейки", – схватила ведро с помоями и пошла в хлев кормить поросенка.

В хлеву загон для поросенка был отгорожен заборником из досок. В него было встроено деревянное корыто, частично выходящее за пределы отгороженного места. Это сделано для удобства кормления, не надо заходить в загон, чтобы вылить помои в корыто.  Клавдия вылила поросенку вначале половину помоев, чтобы тот рылом не расплескал пойло. Сыпанула решето зерна курам, проверила гнёзда, яиц ещё не было. Вернулась к поросенку. Корыто было почти пустое, Клавдия вылила остатки помоев, это была в основном гуща. Поросёнок опять воткнулся рылом в корыто и смачно зачавкал.

"Жри, жри! Поправляйся, целый месяц тебе ещё жир наращивать! Пудика на два ещё поправишься! – сказала она поросёнку, и тяжело вздохнув, с сожалением добавила – На день Конституции под нож пойдешь". Поросенок, словно понял её слова, не стал доедать порезанную крупными кусками картошку. Он отошел в дальний угол загона, упал на соломенную подстилку и, прикрыв глаза, задремал, переваривая пищу.

Клавдия, взяв пустое ведро, пошла в избу. Когда она переступила порог, её чуть не хватила кондрашка! На самоваре была надета самоварная дымоотводная труба, колено которой было вставлено в душник, и в ней весело гудело пламя, а в окошечках шейки самовара сверкали блики горящей щепы. Её сердце остановилось, а душа ушла в пятки. До неё дошёл смысл выражения: «Деньги вылетели в трубу».  У Клавдии поперек горла встал ком и из глаз полились слезы. Ведь, ни разу за всю совместную жизнь Василий не разжигал самовар!

Ещё не видя её слёз, Василий примирительным тоном сказал: «Я самовар поставил, попьём чайку, может быть, подобреешь и дашь на чекушку». И тут он увидел мокрые глаза Клавдии и спросил: «А что случилось?» Клавдия обомлела, ну как она скажет о сожжённых сбережениях. На ум пришла хорошая мысль: «Да, что-то поросёнок заболел, плохо поел, лежит не поднимается. Как бы ни издох», – соврала она.

Васька пулей вылетел из избы. Пробегая в сенях мимо верстака, схватил торчащий в стене специальный кинжал, которым Василий прирезал в деревне не один десяток свиней. Вбежав в хлев, он сразу увидел картошку в колоде и поросенка, лежащего в углу без движений. Долго не раздумывая, Василий вскочил в загон и привычным движением всадил кинжал прямо в сердце поросенка. Тот громко завизжал, и попытался вскочить, но Василий уверенно схватил его за ухо, уперся коленом в его переднюю лопатку и прижал рыло в угол. Поросенок забился в конвульсиях, но через минуту затих.

Когда Василий зашел в избу с кинжалом, Клавдия уже не плакала, но увидев его окровавленные руки, без сил опустилась на скамейку. «Ну, ну! Не расстраивайся! – попытался успокоить её Василий, – Ничего страшного не произошло, я успел его прирезать, кровь сошла!  Он еще живой был, так дергался!  Ну, я пошел, мужиков собрать надо, вытащить поросенка на огород, опалить, отмыть да освежевать.  А ты не сиди, доставай свою заначку, беги за водкой, да закусь какую-нибудь сообрази. Мужиков угостить надо будет!»  Василий быстро обмыл руки под рукомойником и шагнул за дверь.

«Ну вот, обманула мужика – ни денег, ни поросенка», – горестно подумала Клавдия, и из её глаз ручейком потекли горькие слезы…  А Василий, шагая по деревне за мужиками, достал из кармана узелок, развязал его, выбросил носовой платок, а свернутые трубочкой денежные купюры засунул в дырочку под подкладку телогрейки. «Ну и чей обман круче?» – спросил он про себя как бы у Клавдии, и довольный собой, заулыбался.

Вода всегда очищает душу

Клавдия с Василием  прожили вместе 15 лет, но все эти годы она словно с ним и не жила и не была его женой. Его женой и подругой была бутылка. Ни дня трезвым Василия не видели. А всё война, она проклятая! Сколько горя и бед принесла, сколько народу погубила! Сколько хороших мужиков не вернулось, молодых, красивых, добрых, да и тех, кто вернулся – испортила, пристрастились они к водке. Вот и Василий, до войны каким парнем был! Как ухаживал! Какие подарки дарил! И Клавдия любила его, всю войну ждала. Комсомолка, в Бога не верила, а тут украдкой молиться стала, просить Его, чтобы спас и сохранил ей Василия. И любимый вернулся! Но стал каким-то другим, хмурым и злым,  как будто его подменили.

Отрезвев после затянувшегося праздника в честь возвращения с войны, Василий сделал предложение Клавдии. Свадьба была скромной, перед подругами было неудобно, у многих женихи с фронта не вернулись. Первое время сама водочку наливала, с войны мужик пришел,  каково ему там было, в окопах под пулями-то, и сколько рядом друзей погибло! Жалела его, думала, что со временем всё забудется, и мужик прежним станет,  успокоится и образумится. Но, вот и сын родился, а Василий ещё больше пить стал, и злость усилилась, а иногда и руку на неё поднимать стал, да так, что с сыном к соседям убегать приходилось. А бросить его – идти некуда, да ещё и с ребёнком. Так и терпела, надеялась и опять у Бога помощи просить потихоньку стала.

И вот однажды поздним зимним вечером Василий, проходя с очередной пьянки мимо колодца, почувствовал жажду. Он черпнул ведро воды, поставил его на сруб и попытался из него напиться, но поскользнулся и упал в колодец. Он даже не понял, как оказался в воде. Холодная вода, словно кипятком обожгла все тело. Хмель как рукой сняло. Василий стоял на твердом дне, воды было по грудь. Он резко рванулся вверх, упираясь руками и ногами в пазы между бревнами противоположных сторон колодезного сруба, но валенки скользили по мокрым брёвнам, и он свалился обратно. Он попытался покричать, но время было уже позднее, и он понял, что его никто не услышит. Надежды, что кто-то придет за водой в такой поздний час, тоже не было. Ощущение жара прошло, холодная вода проникла даже в валенки, зубы застучали. Кругом темно, лишь сверху виден квадрат звёздного неба, такой далекий и такой притягательный. Василий сразу вспомнил фронт, как он перед атакой сидел в углу окопа и смотрел на звезды, тогда тоже был квадрат неба.  Невольно вспомнилось то состояние отчаянья и безысходности.  Как тогда хотелось выжить, вернуться в деревню здоровым и невредимым, обнять мать, поцеловать любимую девушку.  Тоже было холодно и страшно, тоже стучали зубы. Тогда неосознанно рука сама потянулась ко лбу, и он перекрестился.  Атака прошла удачно, он выжил. Что его спасло, обращение к Богу или желание обнять любимую? Почему тогда жаждал встречи с любимой, а сейчас ему ближе пьяные друзья? Почему к родным равнодушие и злость? Что произошло, кто виноват, да ни кто, а что! Водка!  «Всё, брошу пить! – прошептал Василий. –  Господи, вот вылезу отсюда и брошу!»  Он ещё раз попытался карабкаться в валенках, и снова свалился вниз. «Валенки мешают» – сообразил он, и с трудом вытащил ноги из валенок, а также сбросил мокрую телогрейку. Новая попытка выбраться из колодца оказалась удачной, пальцы ног глубже входили в пазы между брёвнами и не соскальзывали.  Перевалившись через сруб, Василий упал в снег и несколько секунд смотрел в огромное звездное небо. Колодезная вода словно смыла с него хмельную пелену, очистила душу. Он выжил, как и после той атаки, и в душе также, как там, на фронте, светилась благодарность то ли Богу, то ли любимой.  И уже через мгновенье он бежал домой, не замечая ни холода, ни того, что босые ноги обжигает колючий снег. "Простит! Больше ни капли!" – шептал он на бегу…

Клюква сорок лет спустя

Любимой учительнице, Вере Александровне Махлиной, посвящается.

Вера Александровна с трудом стояла у окна. Вся красота осени терялась за сумрачной пеленой мелкого дождя, и без того плохое настроение стало скверным при виде мокрой безлюдной улицы с высоты второго этажа. Осторожно развернувшись, делая мелкие шажки и переставляя ходунки, она добралась до кресла и с большим трудом уселась в него.

Жила она одна, у сына своя семья в Санкт-Петербурге, но навещает он её часто. Предлагал переехать к ним – отказалась. Предлагал устроить в элитный дом престарелых – отказалась. Нанял сиделку, которая вот уже четыре дня не приходила, наверно заболела. А тут, как нарочно, что-то случилось с сотовым телефоном, а городской уже больше месяца не работал, поэтому никому она позвонить не может. Соседи по лестничной площадке с весны жили на даче. Одна она по лестнице не спускалась и уже года три в магазин не ходила. А продукты закончились, сиделка-то и должна была сделать закупку четыре дня назад. Попросить помощи не у кого, хоть открывай окно и кричи: "Караул!"

Серое, промозглое марево за окном давило на душу, обостряло в груди ощущение одиночества, наполняло сердце щемящей тоской. «Господи, хоть кто-нибудь зашёл бы», – подумала Вера Александровна, смахивая задержавшую на щеке слезу. – А кто зайдет? Заходят первого сентября бывшие ученики, её любимого 10А класса 1971 года выпуска. У них она была классным руководителем. Потом здоровье резко ухудшилось, проработав ещё несколько лет, ушла на пенсию. За прошедшие сорок лет много изменилось, школу перевели в другое здание, все преподаватели обновились, о ней уже и не вспоминали, даже на ежегодный вечер встречи перестали приглашать. Вот только ученики этого 10А класса и помнят. Если бы телефон работал, нашла бы кому из них позвонить».

Спомощью пульта включила телевизор, единственный её собеседник за последние четыре дня. Телевизор не мешал ей задуматься, в памяти всплывали лица её бывших учеников.

«Оля Валина, староста класса, умничка, с золотой медалью окончила школу, поступила в МИФИ, вернулась в городок на ткацкую фабрику и очень быстро добралась до кресла директора.

Володя Копейкин, комсорг класса,  какие интересные стенгазеты оформлял. Сейчас главный художник на фабрике игрушек.

Рая Скворцова, бесшабашная девчонка, всё хотела казаться старше своих лет – прически, помада. Голос замечательный, на всех школьных вечерах выступала, но в артистки не попала. С работой тоже не везёт, всё ищет чего-то, а петь со сцены не бросила, постоянная участница городской самодеятельности.

У Валеры Астахова с Таней Серёгиной детская дружба переросла во взрослую любовь, поженились.

В девятый класс после восьмого пошли не все, но класс пополнился сельскими ребятами, из восьмилетней школы.

Наташа Капустина, боевая, напористая девочка, вышла замуж за еврея и уехала в Израиль.

Таня Петрова с Валей Савиной, скромные и тихие, учились средненько, остались работать у себя в совхозе.

Володя Краснов, прилежный и старательный мальчик, учился неплохо, но не повезло, в МАИ поступил лишь со второй попытки.

Валя Круглов и Саша Баранов, в классе неразлучные друзья, а такие разные. Валя в интернате стал жить, боксом увлекся, планировал в летное военное училище поступать. Саша в интернате жить не стал, каждый день двадцать километров ездил на автобусе в школу и обратно. Потянулся за Валентином в военное училище, но по зрению забраковали. Оба способные, но безалаберные, на уроке, то и дело, игру в морской бой устраивали. Даже на контрольных работах, бывало, увлекутся и спорить на весь класс начинают. – У Веры Александровны даже улыбка проскользнула. – Вызываешь к доске, а у них задание сделано правильно, материал усвоен. Пришлось третий вариант для них подбирать, посложнее, из курса вступительных экзаменов в ВУЗы. К ним в группу ещё несколько учеников посильнее включила, кто дальше планировал учиться. Были и обиды, ведь не всегда удавалось решить сложную задачу, а оценку – то ставила реальную, несмотря на сложность. За всю учительскую карьеру она старалась не выделять из класса «любимчиков». Но деревенские мальчишки вызывали у неё положительные эмоции, несмотря на это, им она делала замечания, чаще, чем другим. Иногда они даже возмущались этому вниманию. Сколько души было отдано чужим детям! Расставаясь, невозможно было скрыть слёзы. Господи, как это давно было! Как быстро пролетела жизнь!»

Не заметив как, она задремала. Но голод не давал покоя, выйдя из забытья, Вера Александровна, с трудом встала с кресла и, пользуясь ходунками, отправилась на кухню. Зажгла газ, поставила на плиту кастрюлю с водой и, порывшись в тумбочке, достала пакет с крупой. Выручает старая привычка, приобретённая в годы развитого социализма,  – запасать кое-какие продукты впрок. Ожидая, когда закипит вода, она присела на табурет. Снова мысли вернулись в 1971 год.

«Все жили небогато, но у каждого была надежда на светлое будущее. Для всех детей были равные возможности поступить в ВУЗ, лишь у медалистов были преимущества. А Оля шла на золотую медаль. И тут учительница химии Нина Петровна, жена директора школы, стала ставить Оле тройки, не понравилось ей, что та недовольна уровнем преподавания материала, мол, только то, что в учебнике. Медаль оказалась под вопросом. Видя несправедливость, 10А класс забастовал, все ученики перестали ходить на урок химии. Это было ЧП районного масштаба. У Веры Александровны, как и тогда в 1971 году по спине пробежал холодок. Приехали из РОНО, пригрозили ей, как классному руководителю, увольнением, если её класс не прекратит забастовку. Пришлось встать на защиту класса. Убедила представителей РОНО проверить знания учительницы химии. Оказалось, знаний круглый ноль, да и справка об окончании какого-то сомнительного заведения оказалась «липовой». Нину Петровну и директора уволили, а ей предложили временно исполнять обязанности директора школы. После этого случая её отношения с 10А стали ещё ближе».

Вода закипела, Вера Александровна всыпала в кастрюлю крупу и представила, как она будет есть эту пустую кашу, без масла и молока. Вспомнила, как в детстве было очень вкусно запивать кашу клюквенным киселём. Мама давила клюкву в блюде стаканом, вываливала полученную массу в марлю и закручивала в ком, выжимая сок. А маленькая Вера терла картофель в кастрюлю с водой и размешивала ложкой. Спустя некоторое время воду с крошками картофеля она сливала и ложкой соскабливала со дна кастрюли белую массу крахмала. Мама соединяла оба компонента, добавляла туда сахар и, быстро помешивая ложкой, вливала кипяток из самовара. Жидкая молокообразная розовая масса на глазах становилась красной, прозрачной и густой.  Пар от готовой каши пахнул ей в лицо, и она наяву услышала запах свежеприготовленного киселя. Внезапно она почувствовала себя маленькой девочкой, оставшейся одной без мамы, голодной и беззащитной. Волна досады и жалости к себе сжала горло, глаза вновь наполнились слезами.

Вдруг в прихожей раздался звонок. «Кто–то пришёл! Господи! Ты услышал мою просьбу!» – промелькнула мысль в её голове. Громко крикнув: «Иду! Иду!» она, погасив пламя под кастрюлей, вытерла слёзы и застучала ходунками в прихожую. Открыв дверь, она увидела улыбающегося мужчину с мешком в одной руке и корзиной в другой. Мига хватило ей, чтобы вспомнить эту простодушную лучистую улыбку.