Моя ветвь

И в столицу выезжал.

Был маршрут его похожий:

Начинался с пекарей,

После рынок, ещё позже -

Навещал своих детей.

Дрожки ставил под охрану,

На базаре, у ворот,

И под ручку, взяв Татьяну,

Начинал рядов обход.

Выбирал с ней ткани вместе,

Для её занятий шить.

Продолжал ей, как невесте

Украшения дарить.

Расплатившись за охрану,

И покупки в воз сложив,

Снова ехали к дунгану,

На квартиру, где он жил.

Выпив чаю с сыновьями,

Стирку их забрав с собой,

Дав харчей, по рубль – деньгами,

С Фрунзе ехали домой.

Солнце уж до половины,

Опустилось ниже гор,

Как обнявшись семьянины,

Заезжали на свой двор.

А навстречу им детишки,

За гостинцем, впопыхах -

Аня, Маша и сынишка,

Коля с Фросей на руках.

Ты тут стал фигурой важной -

«Кассу» мельничную вёл:

Отсыпал с «пудовки» каждой -

«Гернец», плату за помол.

А ведь возрастом, едва ли,

Перешёл за пятый год,

Но по отчеству все звали,

Жалились на недород.

Часто вижу то именье,

Хоть не жил, не знал тот край,

Но напряг воображенье,

Представляется мне рай.

Вижу дом с резным крылечком,

А вокруг цветущий сад,

С гор сбегающую речку,

Вниз, срываясь в водопад.

Добежавши до долины,

Она выбилась из сил,

И на финише – плотине,

Распласталась в полный штиль.

По инерции толкались

Волны в лежбище пруда.

В водной ряби колыхались -

Дамба, мельница, звезда…

Всё кругом ещё дремало,

Напоённое росой.

Скрепя крыльями, стояло

Мельничное колесо.

Утро первое проснулось,

Разгоняя мрак ночи.

Во все щели потянулись

Золотистые лучи.

И в мгновенье прояснился

Свет в высоких небесах.

Над долиной пар курился,

Испаряясь на глазах.

Утро раннее сияло

Позолотой наносной,

И как будто приглашало

К любованию собой.

Дом давно уже проснулся:

Вижу, мальчик двор подмёл.

А потом мне улыбнулся,

И на мельницу пошёл.

На него теперь всё чаще,

Обращать я начал взор:

Вроде, знал его я раньше,

Но не вспомню до сих пор.

Я его как будто видел -

Ныла вся душа моя:

То, наверно, папа, ты был,

Или, может, это я?

Сказки эти мифом стали,

Из киргизского бытья.

И семейство снова ждали

Неизвестные края.

А началось всё с ареста:

В дом нагрянули с утра

Пять конвойных, трое местных

С комитета «Беднота».

Возглавлял конвой столичный

Гэпэушник молодой.

Был портрет его обычный -

В кожанке и с кобурой.

За очками, близоруко,

Щурил он глаза свои.

На плече висела сумка

С приговором для семьи.

Шёл июль, учёба в школе

Не велась до сентября,

Потому, опять вся в сборе

Была дедова семья.

Кроме Ксени и Алёши…

Он построил всех в рядок,

И достал из сумки с кожи,

Серый,сложенный листок.

Зачитал Постановленье,

Что в такие-то срока,

Подлежали выселенью,

Как семейство кулака.

Что семья вся под арестом

Будет с часу, дня сего,

До прибытия на место.

С конфискацией всего.

Дозволялось взять постели,

Зимнее – с собой везти,

И харчей на две недели,

Чтоб не померли в пути.

Объявил он, что в дорогу

Выезд в пять часов, с двора,

В час, когда спадёт немного

Полудённая жара.

Сборы эти проходили

Под надзором с «Бедноты»:

Они нехотя следили,

Всё топтались у плиты.

И понятно, их смущали

Поручения сии,

Потому как состояли

«На подкормке» у семьи.

Был тут и Кульчар, тот самый,

Но исчез от всех, тайком.

И перед отъездом самым,

Появился он с мешком.

За ним женщина бежала,

С плоским, спекшимся лицом,

В руках торбочку держала,

И курдюк из кумысом.

На возу уже сидела

Детвора, кто слаб и мал,

И Татьяна к ним подсела

Фросю на руки забрав.

Впереди подвода с скарбом,

В ней сидел киргиз Марат.

Дрожки деда были рядом -

Гэпэушный конфискат.

Сам Артём из сыновьями,

Загрузивши груз подвод,

С отрешёнными глазами,

Молча, ждали у ворот.

К ним Кульчар свернул, не глядя.

Но дорогу перекрыл,

На ходу винтовку ладя,

Гэпэушный конвоир.

К ним начальника позвали.

Снял Кульчар мешок свой с плеч:

– «От аула мы собрали

На дорогу детям есть!»

Тот сказал, недоумённо,

Чтоб Кульчар мешок раскрыл:

В нём барашек, разделённый,

И уже просолен был.

Раздраженье шкалить стало.

На киргизке взгляд повис, -

Она сыр в ответ достала,

Показала и кумыс.

– «Не пойму я вас, киргизов-

Враг он классовый вам стал!

Я от вас таких сюрпризов,

Просто-напросто не ждал.

Непонятного тут много:

Он же кровь сосал из вас.

Вы его же как родного

Провожаете сейчас.

Будь по вам, кормите вора,

Видно, он нагнал в вас страх,:

Ничего, поймёте скоро,

Кто вам друг, а кто вам враг.»

– «Говоришь ты про какие

Страхи, что нас взяли в плен?

Были б все враги такие,

Как Артём наш, «тегермен»¹.

И Кульчар взвалил барана,

И к подводе поспешил.

Киргизуха же Татьяне

Понесла кумыс и сыр.

Всё сложив, поцеловала

Руки ей, глаза свела,

На своём запричитала,

И от воза отошла.

____________

¹Тегермен (кирг.)-мельник

Подошёл Артём к подводе,

Где Кульчар стоял с мешком:

– «Не держи зла на народе,

Здесь киргизы не причём.

Не побрезгуй от нас дара

Взять, как дружбы нашей знак.»

И Артём обнял Кульчара, -

Всё, наверно, было так.

Эти речи пробудили

На душе Артёма свет.

И вопросы породили,

И не знал на них ответ.

И с тех пор стыдиться начал

Он себя, перед детьми.

Но не видел, как иначе

Строить жизнь своей семьи.

Свой ответ, ты, папа, позже,

Дал, по поводу тех мер:

«Без них сделать невозможно

Из России – СССР.

Никогда НЭП не построит

«Божье царство» на Земле.

А добро нередко ходит,

Восседаемо на зле».

Всем аулом провожали

Семью деда из двора.

За возами побежала

Голопопа детвора.

Видно, солнце у Кульчара

Слёзы вызвало в глазах:

Он стоял, дрожа плечами,

В сшитых дедом, сапогах.

Но закончу по Кунту я:

Смысл и цель – социализм:

Страна начала вживую

Проводить коллективизм.

Вскоре здесь колхоз создали:

Стал конторой деда дом.

Также на баланс забрали

Мельницу и водоём.

Но весною не спустили

Воды «лишней» из пруда:

Затвор в дамбе не открыли -

И снесла её вода.

Своей мощностью сорвала

С вала мельницы, крыло.

И опять проблема встала -

Где молоть теперь зерно?

Что-то схоже учинили

С Джеламышевским узлом.

Его также загубили

По незнанию своём.

Лишь в Нораде сохранили

В строю мельницу былом,

Потому что возвратили,

Туда Ксению с Петром.

Им тогда ведь дали шансы

Искупления вины.

Теперь мелют не за «гарнцы»,

А как все – за трудодни.

В Фрунзе были к ночи близко,

И на станции Пишпек,

Передал конвой, по списку,

Всех их, девять человек.

Здесь народу много было:

От вокзала до путей

Всю платформу запрудило

Сотни, свезенных людей.

Кое-где костры горели,

Смачный запах дразнил нос.

Молча люди вкруг сидели,

И в глазах стоял вопрос.

О Сибири говорили,

Что везут их пилить лес.

В основном, киргизы были

Раскулаченные здесь.

У платформы разгрузились.

Дед пошёл искать места:

Узнав деда – расступились,

Дав площадку у костра.

На поклоны их – поклоном,

И вопрос, что всех гнобил,

Дед ответил бодрым тоном,-

Что не дальше, чем Сибирь.

Подошёл на шум Алёша,

И узнал свою родню,-

Привезли сюда их тоже,

Но ещё по полудню.

Только не было здесь Ксени-

Мы-то знаем всё вперёд:

А семья про те сплетеньи,

Лишь узнает через год.

Подтащили свои вещи,

Стали есть разогревать.

Снова были они вместе,

Но не знали, что сказать.

Паша грудь дала сынишке-

Он годился мне в отцы.

Мясо жарили мальчишки,

Наткнутое на хлысты.

Закусив таким макаром,

Алексей баян достал,-

В такт стуча, с душевным жаром,

Лихо «Барыню» начал.

Тишь взорвалась словно мина,

Будто умерший воскрес!

Взял Артём баян у сына-

И полился полонез.

Эта музыка сжимала

Человечие сердца.

И ряды плотней сдвигала

Вокруг дедова костра.

Дед подыгрывал душою,

Взгляд уставил – в никуда.

Будто знал, что с той землёю,

Он прощался навсегда.

Утром подали вагоны,

Грузовые, двух осей.

И конвой погнал с перрона

К ним винтовками людей.

По расчёту, разместили-

Пять семей в один вагон:

Семьи многодетны были-

Оттого такой резон.

В обе стороны от двери,

Сбили наров яруса.

А под крышею глядели

Два окошка, как глаза.

Вагон деда оказался

«Попросторнее» других.

Мест в нём ярус оставался

Незаполненных, пустых.

К ним киргизов подвизали,

Чтобы численность блюсти.

Всё же, так и не сказали,

Куда будут их везти.

В три часа отъезд пробили.

И в Арысе, через день,

К ним вагоны подцепили

Из узбеков и туркмен.

И пошёл состав на север,

Вдоль теченья Сырдарьи.

Может, кто и в что-то верил,

Но страшились Сибири.

Даже темой умолчанья,

Сам маршрут киргизам стал.

Дед записывал названья

Станций, что Кузьма читал.

Он Сибири не боялся.

Но возник душевный мир,

Как в названьях разобрался,

Что везут их не в Сибирь.

Братья все в верху лежали-

Кузя с Ваней – под окном.

Час от часу извещали

О событьях за бортом.

И, когда проехав Волгу,

И на запад взял маршрут,

Дед сказал, ложась на полку:

–Нас в Сибирь – не повезут.

При ином бы положеньи,

Им Сибирь – не избежать.

Если б не Постановленье:

«Хлопководство расширять.»

V

На восьмой день, по отбытью,

В Харьков прибыл эшелон.

Приказали людям выйти

Из вагонов на перрон.

У всех заспанные лица,

Смрад разил, как от скота.

Этот город был столицей

Украины в те года.

В Харькове конвой киргизский,

Украинским ГПУ,

Передал людей, по списку,

Под конвой – уже ему.

Также цепью, вдоль состава,

Стал украинский конвой:

В новой форме, шаг расставя,

И с винтовкой за спиной.

А Татьяна, как узнала,

Что – в Украине родной:

– «Далеко ль моя Полтава?»-

Вдруг спросила у конвой.

Отстранились те моментом,

Как не к ним обращено:

– «Нам со ссыльным контингентом,

Говорить запрещено!»

Тут подводы подкатили

С термосами в два ряда.

По составу объявили,

Что привезена еда.

Должен старший по вагону,

Взяв с собой ещё троих,

С вёдрами прийти к перрону,

И обед взять на своих.

Их впервые так кормили,

Со дня выезда с Пишпек:

Три ведра борща налили,

Им на тридцать человек.

На второе – каша с мясом,-

Также дали три ведра,

Ведро ливеру, запасом,

Булку хлеба – на два рта.

Им ещё по булке дали

Хлеба, сахару сто грамм,

И на митинг всех погнали

У вокзала, на майдан.

Там уже чины стояли,

Блестя «шпалами», окресь.

Все на штатского взирали,

Видно, был он главный здесь.

Поднял руку для привета,-

Видно, понял их вопрос,

Что с Пишпека, без ответа,

Этот люд сюда привёз.

Знал он, что слова им значат,

Знал и что сказать, и как,

Потому, наверно, начал

Свою речь, примерно, так:

– «Вы есть спецпереселенцы,

Заключённых нет средь вас!

Средней Азии посланцы-

Хлопок, чтоб растить у нас.»

И продолжил этот в штатском,-

Видя, что ответ дал всем:

– «Много от России царской

Нам досталося проблем.

Вот вопрос – века витает,

Мы должны его решить:

Стране хлопка не хватает,

Чтоб одежду людям шить.

Потому НЭП отменили-

Чтоб проблем не создавать.

Их лишь плановой по силе

Экономике решать.

А при плановом подходе,

В сверхдостаточной стране,

И при грамотном народе-

Вечно быть нам на коне.

Цель великая, большая-

Вехи – пятилетний план.

То дорога столповая

И маршрут на ней – задан.

Даны реперные метки-

Хлопководство развивать,

Чтоб его, в две пятилетки,

Нам индустрию создать.

На селе все снять преграды:

Перемены здесь идут

В сути сельского уклада-

Коллективным будет труд.

Только при единстве целей,

Общих смыслов и задач,

Село станет в полной мере

Государству отвечать.

Кстати, с ленинским Декретом,

О земельных спорах, тех:

Да, крестьянам, но при этом

Им – не лично, а для всех!

Будут созданы колхозы-

Кооперация в селе.

Будут созданы совхозы-

Госхозяйства на земле.

Нам селекция поможет

Зону хлопка расширять.

И в условиях похожих

Хлопководство развивать.

А начнём мы с Украины:

На херсонщине, как раз,

Против хлопка нет причины,

Чтоб не рос он, как у вас.

Но у нас не засевали

Хлопком земли – никогда,

Потому вас и прислали

С Средней Азии – сюда.

Вы о хлопке всё в натуре

Знаете, ведь, почитай,

Вам исконная культура,

Как китайцам, скажем, чай.

Кто вы были – нам известно.

Но забудем навсегда,

Если жить начнёте честно,

Словно с чистого листа.

Создадим хлопкосовхозы:

Ваш долг местных обучать.

А теперь прошу, вопросы

Ваши, мне счас задавать.»

Все расслабленно молчали,

На глазах царил покой.

Может, плохо понимали-

Всё-ж язык им неродной?

Хоть Татьяну подмывало,

В них про родину спросить,

Но, наверно, промолчала,

Душу, чтоб не теребить.

Память, как не жгла Татьяну,

Было ей не суждено,

Увидать свою Полтаву,

Даже с поезда, в окно.

Рано утром, через сутки,

Эшелон пришёл в Херсон.

Дали хлеба по полбулки-

И ссадили на перрон.

В две колонны всех разбили

И на пристань повели,

Там на баржи погрузили

И по Днепру повезли.

У Каховки баржи стали,

Трапы, бросив над водой.

У причала уже ждали

Их подводы и конвой.

Здесь уже конвой херсонский,

Передал по списку всех,

Под конвой теперь каховский

«Спецпереселенцев» тех.

Набежало и каховцев,-

Разузнать, видно, пришли,

Для чего им инородцев

Столько много привезли?

Видно, здесь ещё не знали,

Что им план по хлопку дан,

Оттого их и приняли,

Поначалу, за цыган.

Нам тревога та знакома.

Но пропала без следа,

Когда секретарь райкома

И оркестр, пришли сюда.

Он назвал их в своей речи-

«С братской Азии – друзья»,

Что всех примет, обеспечит

Всем, херсонская земля.

После поднял вверх газетку,

Словно, ставя их на старт:

–«Мы должны за пятилетку

Создать хлопковый гигант!»

Вещи склали на подводы,

С сельсоветов, что пришли,

А народ сам, пешим ходом,

По деревням повели.

Заиграл оркестр, марши,

И до слёз «друзей» пронял.

А конвой, всё ж, как и раньше,

Их винтовкой подгонял.

Наконец, на месте были:

Так уж деду довелось,

В селе крупном поселили,

Что Сергеевкой звалось.

В сёлах рядом, разместили

Весь тот нынешний привоз.

Вскоре, их объединили

В первый хлопковый совхоз.

В них Сергеевка входила,

Каменка и Цукура,

И ещё три села было,

И вокруг них хутора.

А в Сергеевку попали

Лишь узбекский эшелон,

Потому, деда не знали

Здесь, до времени, кто он.

Хоть добрались сюда поздно,

Свет луны чуть редил мглу,

Но довольно расторопно,

Развели всех по селу.

Семью деда с Алексеем

Заселили в пустой дом:

Видно, хлебушка поели,

И свалил, с дороги, сон.

Только утром рассмотрели

Своё новое жильё:

Дом добротный, на две двери,

Также, с садом и землёй.

На фундаменте высоком,

С русской печкой, с лежаком,

Стены выложены с блоков,

Пиленным ракушняком.

Где-то, меньше на треть с лишком,

Был, чем их кунтуйский дом.

Но в отсутствии меблишки,

Места всем хватило в нём.

Ограждали двор, сараи,

Образуя букву «С».

По навозу – в них держали

Лошадей и КРС.

А в углу, под грудой хлама,-

Видно, кто-то прятал в нём:

Два больших чугунных чана,

На трёхведерный объём.

А в другом углу сарая,

Кучей свалены мешки,

Утварь с кухни, кой-какая -

Миски, чашки, казанки.

Осмотрев сараи бегло,

Дед с Алёшей вышли в сад,

(Огород и сад, наверно,

Были соток шестьдесят.)

Одна треть была под садом:

Груши, персик, абрикос.

Детвора вся была рада,

Отъедала перевоз.

Подошла к ним и Татьяна,

Отдав Мише самовар,

Что за стенкою чулана,

Приняла за Божий дар.

Но сюрпризов было мало,

Тому августскому дню-

В огороде всё стояло

Ещё только на корню.

Лук, фасоля, помидоры-

Продолжали здесь расти,

Кабаков пудовых горы,

И картошки – две трети.

Рос участок кукурузы,

И подсолнух зрел, пока,

Были дыни и арбузы,

Даже грядка табака.

– «Почему же не убрали?»-

Глас Татьяны вопрошал.

– «Ну, а нам убрать-то дали?»-

Дед, задумчиво сказал.

Таня глянула на мужа,

Покачала головой:

– «А теперь идёмте кушать,

Паша машет, вон, рукой.»

Под орехом расстелили:

В центре, вдоль – кастрюль ряды,

А тарелки заменили-

Виноградные листы.

Доедали из съестного,

Что осталось от пути.

С огорода ж брать чужого,

Дед, пока что запретил.

Выпив чаю, дед с Алёшей,

Встав, умылись из ведра,

Сапоги надраив замшей,

Быстро вышли со двора.

Надо было торопиться:

Известили их вчера,

Чтоб главам семей явиться

В сельсовет, в девять утра.

По дороге к сельсовету,

Дед вниманье обратил,

Что домов, с десяток, где-то,

Ещё круче, чем их был.

Во дворах ковры сушились.

Как чертята, детвора,

С визгом по двору носились,

Непонятно говоря.

Из дворов шёл запах плова,

Стыл мангал для шашлыков:

Словно, было в путь готово-

Всё, в узбекских кулаков.

Не могли не тронуть, лично,

Ставши как с земли родной-

Азиатские обычья,

Привезённые с собой.

Деду также ясно стало,

Почему вчера, в ночи,

Времени ушло так мало,

Чтоб их группу развести.

Перед входом уж топталось

Два десятка мужиков.

Минут десять оставалось

До назначенных часов.

В тюбетейках все, с брюшками,-

Как готовились родить.

Перед дедом же, бочками

Стали, чтобы пропустить.

Вид у деда, по рассказам,

Был серьёзный, деловой.

И внушало это сразу,

Человек, что не простой.

Ещё деда выделяли

Ладность – сверху до низа.

Ум и юмор отражали

Его серые глаза.

Говорил по делу только,

Не разбрасывал слова.

Компетенции широкой,

В чём бы не зашла молва.

Кроме знаний, что в ту пору,

Уникальных, прадед дал,

Плюс – строительную школу,

Дед в губернии кончал.

Председатель сельсовета-

Далеко не молодой,

Встал, когда увидел деда,

Посадил рядом с собой.

Алексей, за дедом, стоя,

Руки вытянул по швам.

За столами ещё двое

Человек сидело там.

Председатель спросил, есть ли,

В них вопросы по быту,

И вообще, на новом месте,

Приглянулось ли им тут?

– «Знаю я, что нет кроватей,

Лавок нет и нет стола.

И посуды маловато -

Вот и верь теперь словам.

Поздно нас предупредили,

Что вы едете к нам жить.

Потому и растащили.

Да и как тут уследить?

Те дома в порядке были.

И селу – престиж, таки,

В них хозяева ведь жили…

Оказались – кулаки.

Получили как программу-

Разнарядку по домам,

Сразу взяли под охрану.

Комендант, вот, прибыл к нам.»

Указал он на соседа,

Что смотрел графы страниц,

В книге, сидя против деда,

В гимнастёрке, без петлиц.

Тот накрыл листы руками,

Головой кивнул, в ответ:

Плотный телом, сед висками,

А годами был, как дед.

На груди его был орден-

«Красным Знамем», награждён.

Видно, к службе стал негоден,

И сюда переведён.

Была приткнута у стула,

Палка, видно, чтоб ходить.

Председатель же, подумал,

И продолжил говорить:

– «Поздновато мы решили

Охранять дома для вас:

Но городы – сохранили,

Это главное сейчас.

Продпаёк «Переселенца»

Вы получите прям счас:

На себя, всех иждивенцев,

С «Госрезерва» – здесь, у нас.

Вот, товарищ, с «Госрезерва»,

Продпайки привёз сюда»-

Он сидел, напротив, первым,

Сквозь очки в тетрадь, глядя.

– «Продпаёк, своего рода,

Государственный аванс.

Ну, а дальше – с огорода,

Сберегли ж мы их для вас.

В сентябре же, в первых числах,

Создадим хлопкосовхоз.

Цель значима во всех смыслах,

Ей оправдан ваш привоз.

Счас, товарищ даст талоны

Вам на разовый паёк.

Дом, город и всё, что в доме-

Вам даём – на вечный срок.

Огород свой убирайте,

Живность быть должна своя.

Но, в селе приобретайте-

В город – вам пока нельзя!

И детей вам на учёбу,

В школу надо оформлять.

Дальше же, учиться чтобы-

Совхоз будет направлять.

Под детясли нужно крышу,

Сделать в бывший барский дом:

Вы – строитель, как нам пишут,

И с документом, притом?

-«Да, тут значится как мельник,-

Комендант ткнул пальцем в лист,-

И еще: строитель-техник-

Коробов Артем Ильич,

«Раскулачен»-стоит дата,

Мельницей владел пять лет,

Но что был «эксплуататор»,

Доказательств у них – нет».

Это слово, повторяя,

Оторвал глаза от «Дел»,

Все, как будто, понимая,

Он на деда посмотрел.

Не зря, вскоре возникает

Дружба этих двух людей-

Бескорысна, как бывает

В однородных типажей.

Дед ответил, что вся верна

Информация в них тут;

Будет делать, что доверят,

И везде, куда пошлют.

Он хотел спросить за чаны,

Что в сарае увидал:

Но, коль все им передано,-

Видно, он и промолчал.

Комендант продолжил чтенье,

Перейдя на Лешин счет:

– «Тоже, мельницей владенье,

«Раскулачен»– месяц, год.

Письмо местных активистов:

В том, что он и музыкант,

Создал «трио» гармонистов,-

Да и сам большой талант.-

В кишлаке и раз в Пишпеке,

Он с концертом выступал:

Пел о «новом» человеке,

Играл «Интернационал»».

– «Это правду о вас пишут?-

Председатель вспрянул, весь,-

Днем с огнем завклубом ищут:

А он – вот он, рядом, здесь!

И строитель с аттестатом…