Золотой век русского искусства – от Ивана Грозного до Петра Великого. В поисках русской идентичности

Подражая византийцам, русские мастера увлеченно и с большим мастерством использовали фрески и мозаики для украшения подкупольного пространства, апсид, стен и колонн. Что во многом искупало отсутствие витражей и позволяло «выровнять счет» с Западом (впрочем, витражи были бы просто неуместны в русских храмах, строившихся как цитадели с узенькими вертикальными окнами-бойницами).

Важно отметить, однако, что традиции дохристианской Руси, ее народного быта и творчества уже в этих ранних образцах начинают определять отход от византийского духовного наследия, несмотря на полное заимствование технологий. Эта самобытность проявляется и в травяных орнаментах, и в изображении скоморохов и русалок, охотничьих сцен, воспроизводящих типично русские способы охоты и русских зверей, но что самое главное – в русской, а не греческой или семитской типажности лиц на некоторых фресках (ср.: св. Пантелеимон в центральном нефе Киевской Софии). Отмечу заранее, что в иконе эта революция изобразительной этничности резко проявится позднее, особенно после победы на Куликовом поле.

Сравнив названные храмы с, допустим, наиболее древней сохранившейся церковью Парижа – Сен-Жюльен-ле-Повр (1165—1220), легко отметить, что внушительностью монументальной архитектуры, гармонией пропорций и мастерством кладки русские храмы дают куда более совершенный образец строительства. Правда, в этой неказистой старинной парижской церковке, преимущественно еще романской архитектуры (скругленные, а не стрельчатые арки и часть окон, сводчатый туннелеобразный потолок центрального нефа без нервюр и т.д.), уже просматриваются местами робкие начала готического стиля (ряд окон имеет едва намеченную стрельчатость, на потолке боковых нефов – простейшие нервюры). В этом отразился плавный переход от увядающего стиля – к расцветающему, совершавшийся в течение полувека. Впоследствии, в XIII—XV вв., именно готика достигнет величайших высот и ярко обозначит, как, может быть, ничто другое, всю бездну духовного отличия европейца от русского человека[48 - Достаточно поставить рядом такие эталоны, как Новгородская София и Нотр-Дам де Пари, чтобы это различие ударило в глаза со всей силой очевидности. Как известно, на Русь готический стиль не шагнул. Представляется, что тому есть три основные причины: 1) разделение церквей 1054 года, наложившее печать еретичества на любую новацию, идущую от католиков; 2) татаро-монгольское нашествие и враждебная экспансия Запада на земли ослабленной Руси, что оборвало процесс культурного обмена и превратило политическую границу – в границу цивилизационную, способствовало духовной и научно-технической изоляции и консервации Руси; 3) самобытность русского культурного творчества, закрепленная названными обстоятельствами и сформировавшая иное, чем на Западе, понимание и восприятие истины, добра и красоты. Но обо всем этом подробнее будет сказано в соответствующем разделе.], но тогда, в конце XII – начале XIII века, это отличие было еще еле заметно. И уж во всяком случае, оно не позволяет говорить о каком-то превосходстве западной архитектурной мысли и традиции над русской.

Ранняя икона Древней Руси дошла до нас, к несчастью, в слишком недостаточном количестве (всего около 50 единиц). Мы догадываемся, что в XI—XIII веках уже было создано множество – многие тысячи – икон (известно даже имя одного из первых русских иконописцев, Алипия). Однако пожары, войны и нашествия уничтожили большую их часть. Тем не менее, можно утверждать, что весьма долгое время, по крайней мере до XIII века, не только архитектура и стенная роспись, но и русская живопись (иконопись) также ни в чем не уступала европейской, этот факт налицо.

Во многом это было обусловлено высокой византийской традицией, достаточно взглянуть хотя бы на прославленные флорентийские иконы того времени, чтобы в этом убедиться. Не секрет, что многие из были них сработаны византийскими художниками, бежавшими в Италию от ужаса перед нашествием монголов, так и не настигшем, к счастью, Византию. Но так или иначе, а стилистика и эстетика западного средневековья, отчасти «дотянувшая» и до итальянских примитивов, и даже в чем-то до прерафаэлитов XV столетия, не была еще отделена жесткой границей от древнерусской стилистики и эстетики, как это случилось чуть позже, примерно со второй половины XV века, когда церковная живопись на Западе стремительно «обмирщается».

Правда, в Европе в середине XIV века уже появляется первый живописный светский портрет (французского короля Иоанна Доброго), на двести лет обгоняя рождение данного жанра в России. Но это не значит, что портреты не писались на Руси. Подражая великому константинопольскому образцу, древние киевские художники изобразили, правда, не в мозаике, а на фресках, княжичей – детей князя Ярослава и самого князя с миниатюрным храмом в руке. Пусть не на доске или холсте, но на фресках или в книжной миниатюре (великокняжеская семья в «Изборнике Святослава», Ярополк и его семья в «Трирской псалтыри») русские исторические светские персонажи изображались уже с XI века.

Что можно сказать о прикладных видах искусства[49 - См. об этом: Рыбаков Б. А. История культуры древней Руси. Домонгольский период. – М., 1948—1951; Колпакова Г. С. Искусство Древней Руси: Домонгольский период. – М., Азбука, 2007; Гнутова С. В., Зотова Е. Я. Кресты, иконы, складни: Медное художественное литье XI – начала XX века из собрания Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. – М., 2000; и др.]? Общий вывод таков: ни в ювелирном деле (скань, зернь, чернь, финифть, т.е. выемчатая и перегородчатая эмаль, обработка кабошонов, общий ассортимент и качество украшений и т.д.), ни в резьбе по кости, ни в мастерстве оружейников и вообще кузнецов русские в ту эпоху нисколько не были слабее западных ремесленников. В этом мне довелось убедиться не только по научным статьям и монографиям, но и своими глазами, побывав в 2005 году в Лувре на обширной и содержательной выставке «Романская Франция во времена первых Капетингов (987—1152)» и дополнив свое впечатление параллельно экспонировавшимися в Национальной Библиотеке Франции рукописными книгами с миниатюрами того же времени[50 - Желающие найдут соответствующие материалы в обширном и богато иллюстрированном томе, выпущенном в связи с названной выставкой: La France roman au temps des premiers Capеtiens (987—1152). – Paris, Musеe du Louvre – Еditions Hazan, 2005.].

Что же касается ювелирных изделий, то некоторые древние клады позволяют догадываться об их некогда огромном количестве и выдающемся качестве. Так, незадолго до взятия татарами Киева, между 70-ми годами XII в. и 1240 г., там был зарыт клад, найденный в 1842 г. при строительстве новой Десятинной церкви рабочими строителя А. С. Анненкова. Золотые и серебряные вещи из этого невероятно богатого клада еле уместились в двух мешках. Одних только золотых с перегородчатой эмалью колтов – височных колец – было несколько сотен. Варвар Анненков продал русские золотые сосуды XII—XIII века на переплавку, получив за это тысячи рублей – огромную сумму по тем временам. Поразителен по качеству художественного исполнения т.н. «Рязанский клад», состоящий из ювелирных украшений. И т. д.

Лишь три области прекрасного были развиты в Европе больше и лучше, чем в Древней Руси. Это, во-первых, непопулярная в нашем искусстве домонгольского периода круглая скульптура, напоминавшая о языческих идолах, чья участь после крещения Руси была плачевна. Во-вторых, витраж, которого мы не знали вовсе и завозили к себе из Европы с XIII века, а европейцы научились делать уже в VI столетии. И в-третьих, рукописная книга, самобытная традиция которой не прерывалась в Европе с античных времен; на Руси же письменность получает распространение лишь с X в., с опорой на уже готовую византийскую традицию. Ранние русские книги, даже высокохудожественные, все производят несколько кустарное впечатление[51 - Следует заметить, что раннее искусство манускрипта на Руси отражает нашу близость не только к византийской, бесспорно доминирующей, но и к западной традиции. Так, в главном шедевре русского книгоделания того времени – Остромировом евангелии – мы видим на изображениях трех евангелистов справа вверху их символы (льва св. Марка, орла св. Иоанна, быка св. Луки), которые очень распространены в каролингских и оттоновских рукописях, но совершенно не встречаются в книгах византийского производства.]. Впрочем, о книгах надо сказать то же, что и об иконах: количество сохранившихся несопоставимо с количеством уничтоженных; уцелело не более одного процента. Так что полноценное суждение о них затруднено.

Все сказанное позволяет однозначно утверждать: домонгольская Русь была вполне полноправным участником «европейского концерта», ни о каком «догоняющем развитии» ее по сравнению с Западом мы говорить не можем. Несмотря на определенное своеобразие русской эстетики тех лет, связанного, во-первых, с византийским, а не римским, влиянием, а во-вторых, с традицией русской деревянной резьбы и орнаментики, никакого особого «разрыва» с Европой не усматривается. Если истоки двух культур – русской и западноевропейской – нельзя назвать вполне идентичными, то и говорить об их противопоставленности, противоположности тоже нельзя. Они, несомненно были, выражаясь биологически, – близкородственными. Поскольку близкородственны вообще все потомки кроманьонца – белые европеоиды, а значит и общие биологические основы их социальности: языка, культуры, веры в первую очередь.

Однако этот разрыв вскоре наметился в связи с разделением церквей. А в течение 250-летнего татарского ига он становится определяющим, экзистенциальным явлением. К концу XV века Русь, пройдя путем вынужденной изоляции и форсированной дивергенции (расхождения признаков), подошла уже в качестве не только политического, но также идейного и во многом эстетического анагониста Запада. Ее изначальные небольшие отличия от Западной Европы, которые были заметны и до нашествия татар, вызрели и сконцентрировались до состояния кодов, знаковых культурных перегородок, а между тем ряд подобных перегородок возник также своим путем и с другой, западной стороны.

Следует прямо говорить о причинах этого, а также о причинах русской цивилизационной катастрофы, обрекшей нас на догоняющий путь развития.

Изоляция – зло или благо?

Данный вопрос неоднократно имел право быть поставленным в ходе изучения многих цивилизаций и локальных культур. Поскольку в мире достаточно примеров, когда та или иная цивилизация или культура вызревала в условиях длительной вынужденной или добровольной изоляции.

Такими, например, были цивилизации Индостана (как вначале дравидийская, так затем и индо-арийская), отделенного от остального мира труднопроходимыми Гималаями, пустынями и водами Индийского океана и морей.

Такой в значительной мере была цивилизация древнего Китая (народа хань), покоящаяся в сознании собственной самодостаточности и совершенства Поднебесной. Недаром возведенная при первом императоре-объединителе Китая так называемая Великая китайская стена, весьма уязвимая с военной, фортификационной точки зрения, играла колоссальную символическую роль границы, отделявшей мир китайской гармонии и культуры – от мира всеобщего хаоса, несовершенства и варварства.

Такова локальная культура евреев, для которых роль незримых, однако совершенно непроходимых Гималаев сыграла религия иудаизма, бескомпромиссно отграничившая «богоизбранный народ» иудеев от гоев (всех неиудеев). Их этническая формула, отчеканенная в иудейском «Законе» («Торе»), говорит за себя: «Вот народ, живет отдельно и среди народов не числится». Недаром, как отмечает современная гебраистика, стены всех гетто всегда строились с двух сторон[52 - См.: Яаков Кац: 1) Евреи в средневековой Европе (Замкнутость и толерантность) (Иерусалим, 1992); 2) Кризис традиции на пороге Нового времени (Иерусалим, 1991).].

Такова локальная культура японцев, вызревшая в 260-летней изоляции. Которую я бы назвал добровольно-принудительной, поскольку она была установлена волевым решением сегуната Токугава, но вплоть до середины XIX века воспринималась японцами как морально-политически оправданная мера.

Такова цивилизация ацтеков…

Словом, примеров хватает.

Что происходит с народами, оказавшимися в изоляции и, таким образом, подвергшимися длительному «вывариванию в собственном соку»? Понятно: происходит концентрация, «возгонка» всех отличительных черт и свойств данного народа, даже тех, что были когда-то в зачаточном состоянии или вовсе не просматривались до начала изоляции. Именно тогда любая особенность, даже дефективная, усиливается и начинает играть роль этнического маркера, и в этой связи воспринимается данным этносом как перл творения. Поскольку подобная изоляция всегда сопровождается ростом представлений о собственном превосходстве и/или исключительности. Особенно, если период изоляции этноса был отмечен какими-либо выдающимися политическими или культурными достижениями, как оно обычно и бывает.

Для русского этноса таким периодом изоляции стала четверть тысячелетия, на которую растянулось татарское иго – господство чужого этноса, радикально и необратимо изменившее русскую судьбу (инерция изоляционизма тянулась еще почти два века). Именно в эту четверть тысячелетия сложились и закрепились во всем своем своеобразии русская государственность, русский национальный характер, русская этика и эстетика. Сложились феномен и концепт Святой Руси. Словом, именно из этого горнила испытаний мы вышли истинно русскими – отдельным народом, новым субъектом мировой истории. И этот новый субъект уже сильно, а местами и принципиально отличался как от себя самого, домонгольского, так и от своих западных братьев по расе.

Диалектика этого процесса была такова, что в русской культуре и ментальности за годы ига сложился сложный, неоднозначный баланс потерь и приобретений, о котором сейчас и пойдет речь.

«Русь Ордынская»[53 - Выражением «Русь Ордынская» я считаю необходимым и возможным заменить выражение «Владимирская Русь» в той части русской истории, которая началась и окончилась вместе с татарским игом. Поскольку ни о каком суверенитете Владимирского княжества в условиях ига и прогрессирующей раздробленности говорить не приходится. Кроме того, историкам вряд ли удастся провести четкую и определенную временную границу, за которой гегемония среди русских городов переходит от Владимира к Москве. В то время как полный и окончательный переход суверенитета от Орды к Москве датируется 1480 годом вполне определенно и однозначно. Соответственно, именно с этого момента Ордынская Русь (1237—1480) уходит в прошлое, а будущее открывается перед уже Московской Русью вплоть до Петербургского периода нашей истории.]. Диалектика татарского ига

Вначале поговорим о том, какими культурными, духовными потерями и убытками обошлось нам столь долгое и жестокое владычество инородцев – людей, глубоко чуждых нам не только расово-антропологически, но и по своей культуре, религии и языку, по цивилизационной принадлежности.

Прежде всего отметим, что базовый слой русской культуры – культура собственно Киевщины, вотчины полян, самого большого, сильного и цивилизованного из летописных племен – оказался снесен под корень. Ликвидировано оказалось само это главное русское племя, племя-гегемон, в своем, как сказал бы Гумилев, «вмещающем ландшафте» – или, в терминологии биологов, экологической нише, ареале расселения. Большая часть полян в результате падения Киева в 1240 году была просто уничтожена физически. Как повествует русская летопись: «Взяша Киев татары, и святую Софию разграбили, и монастыри все, и взяли иконы и кресты и узорочье Церковное, а людей, от мала до велика, всех убили мечом». Хорошо известно также независимое свидетельство папского легата Джованни Плано Карпини, направленного святым престолом в ставку великого хана Гуюка с дипломатической миссией. Путь лежал через ставку Батыя Сарай, а до него приходилось ехать через бывшие земли Киевского княжества, где, по словам этого свидетеля, «большая часть людей Руссии была перебита Татарами или отведена в плен». И далее Карпини отмечает о татарах: «Они пошли против Руссии и произвели великое избиение в земле Руссии, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руссии, и после долгой осады они взяли его и убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие на поле; ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве. Подвигаясь отсюда, они сражениями опустошили всю Руссию». К началу XIV века киевлян оставалось всего не более нескольких сот человек.

Если вспомнить, что прежний Киев насчитывал от 50 до 80 тыс. жителей, то станет понятен масштаб потерь. Судя по изысканиям современных антропологов и генетиков, полян на киевщине после Батыя практически не осталось. Из тех, что уцелели, часть бежала на край света (то есть, к берегам Белого и Баренцова моря, на Мезень и Печору, к Каргополю, на Новгородчину, на Кольский полуостров и в район Вятки, где пролегала тогда северо-восточная граница русского расселения), а часть укрылась на острове Хортица за днепровскими порогами, положив начало этногенезу запорожского (впоследствии кубанского) казачества. Именно этими обстоятельствами объясняется тот факт, что на территории бывшего Киевского княжества не сохранилось и не было записано фольклористами ни одной древнерусской песни или былины (они записаны, напротив, именно на Русском Севере от потомков тех переселенцев), не осталось ни одной каменной постройки домонгольского периода (кое-что сохранилось лишь в перестроенном в стиле «украинского барокко» виде)[54 - Претензии современных украинцев на наследство Владимира Святого совершенно беспочвенны: этот относительно новый народ никакого отношения к реальной Киевской Руси и ее достижениям не имеет, украинский этногенез начался не ранее XIV в. и только после татарского разорения, в результате обширной и интенсивной метисации покинувших леса древлян, а также чигов, чигиринов, черкасов, берендеев, бродников, выходцев с Карпат, обитателей днепровских и донских плавней, беглого элемента и проч.].

Между тем, именно с полянами и Киевом связаны и наиболее важные исторические вехи первых столетий русской государственности, и наиболее важные культурные достижения (в том числе письменная литература), и цивилизационная, в том числе религиозная, ориентация на Византию – иными словами, главные основы древнерусской национальной идентичности. А с учетом того факта, что сам Киев и другие города Западной Руси оказались – в связи с общерусским разгромом от татаро-монгол – беззащитны перед лицом польской и, особенно, литовской экспансии, они попали в орбиту западной цивилизации, выпав из процесса становления собственно русской локальной культуры и русской культурной идентичности.

Таким образом, вполне правомерно в связи с татаро-монгольским нашествием и последующим игом ставить принципиальный вопрос не только о геноциде, но и об этноциде древнерусского народа, каким мы знаем его к середине XIII века. Попав под иго, этот народ обладал одной национальной идентичностью, одним национально-культурным обликом, а сбросив иго спустя четверть тысячелетия, оказался совсем с другим лицом. Это во многом был уже физически и ментально другой народ. На мой взгляд, мы можем говорить в связи с татаро-монгольским нашествием о частичном перезапуске с XIII века процесса русского этногенеза.

Попробуем детализировать этот важный вывод.

* * *

Человеческие потери, жертвы. Кровавый и разрушительный поход Батыя на Русь был не первым и не последним опытом татаро-монгольской агрессии на наши земли. Всего в общей сложности историки насчитывают за 1237—1472 гг. не менее 55 только крупных походов монголо-татар на русские княжества, сопровождавшихся сокрушительными погромами русских городов, массовыми убийствами и уводом в полон русских людей. Не считая малых набегов татарских феодалов, каждый из которых, конечно же, также оборачивался для русских материальным уроном и людскими потерями. Татарские набеги продолжались и после того, как само по себе иго было сброшено Иваном Третьим, только теперь пальму первенства у Орды перехватили вначале казанские, а затем крымские татары, в особенности после установления над последними турецкого сюзеренитета. Последний крымскотатарский набег состоялся в 1769 году, всего за два года до падения Крыма; тогда в полон было уведено 20 тыс. русских людей.

Из наиболее страшных, разорительных татарских походов на Русь следует назвать кампанию 1237—1241 гг. под руководством Батыя. Тогда от разгрома и опустошения из всех древнерусских княжеств уцелели только Смоленское, Пинское, Витебское, Полоцкое княжества и большая часть территории Новгородской феодальной республики. Все остальное было сокрушено. А южные Переяславское, Киевское и Черниговское княжества фактически перестали существовать.

А затем последовали т.н. «Неврюева рать» 1252 года, когда «татарове же рассунушася по земли… и люди бещисла поведоша до конь и скота, и много зла створиша»; разгром юго-восточной окраины Руси и разорение Курска в 1275 г.: «татарове велико зло и велику пакость и досаду створиша христианом, по волостем, по селам дворы грабише, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили, и облупившие нагого пустят»; 1281 год, когда большая рать Ковдыгая и Алчидая разрушила Муром и Переславль, разорила окрестности Суздаля, Ростова, Владимира, Юрьева-Польского, Твери, Торжка; 1285 год, когда «князь Елторай Ординский, Темирев сын, приходи ратию на Рязань, и воева Рязань, Муром, мордву, и много зла створиша»; страшный, памятный 1293 год: «в лето 6801 Дюден приходил на Русь и плени градов 14 и пожьже», в том числе Муром, Москву, Коломну, Владимир, Суздаль, Юрьев, Переславль, Можайск, Волок, Дмитров, Угличе-Поле. «Того же лета царевич татарский Тахтамир приеде из Орды на Тверь, и многу тяжесть учини людем». По пути через владимирские земли этот отряд «овех посече, а овех в полон поведе». Тогда от Мурома до Твери татары «положиша всю землю пусту»; 1322 год (разорение Ярославля); 1327 год (разорение Твери и городов Тверского княжества); 1382 год, когда хан Тохтамыш сжег Москву, погубив многие десятки тысяч москвичей; 1408 год (татары под предводительством Едигея разоряют Серпухов, окрестности Москвы, Переславль, Ростов, Юрьев, Дмитров, Нижний Новгород, галицко-костромские и белозерские земли); и мн. др.[55 - Каргалов В. В.: 1) Освободительная борьба Руси против монголо-татарского ига // «Вопросы истории». – 1969. – №2—4; 2) Феодальная Русь и кочевники. – М.: 1967; 3) Конец ордынского ига. – М., 1980; Кучкин В. А. Русь под игом. – «Панорама», 1991; Тюрин А. В. Война и мир Ивана Грозного. – М. 2009.]

Никогда нельзя забывать, что рассказывая о татаро-монгольском нашествии и всех упомянутых выше событиях, мы по сути дела ведем речь о геноциде, состоявшемся в средние века в отношении русского народа. Даже если вспомнить только первый приход Батыя, следует отметить, что в одной лишь Московской земле погибло 2/3 всех селений, в лесистой долине Оки – 9/10, ну, а в степных и лесостепных районах, где татарской коннице было легче разворачиваться, истребление русского народа было еще страшнее. Кое-что о судьбе, например, Киевщины сказано ранее.

Что собой представлял обычный набег татар на русские города и деревни? Даже в гораздо более поздние времена, когда ига как такового уже давным-давно не было, набеги татар все еще носили страшный – смертоносный и разорительный характер. Так, в 1680 году была составлена ведомость о разорении Белгородского края от крымских татар, она рисует вполне типовое событие: «Всего взято и побито и позжено в приход воинских людей Крымскаго хана с ордами в Белгороде и в иных городах… руских людей и черкас и жен и детей и всяких чинов людей три тысячи двести пятьдесят восемь человек… И всего недорослей мужска и женска полу восемьсот сорок человек… Да у них-же взято двадцать четыре тысячи сто девяносто три скотин, 4828 ульев с пчелами, да у них сожжено 4 церкви да 688 дворов, 4 мельницы, 8 хуторей»[56 - Цит. по кн.: Тюрин А. В. Война и мир Ивана Грозного. – М. 2009.].

Нужно помнить также, как справедливо замечает А. В. Тюрин, что «если монголы сжигали поле или увозили хлеб, это означало для деревни голодную смерть, и прятки в лесной чаще несли высокую смертность для слабых… Каждый набег, помимо увода пленников, сопровождался уничтожением тех, кого нельзя увести в плен – в первую очередь, младенцев и стариков». Что говорить, если даже для русских князей в ряде случаев поездки в Орду кончались смертью (черниговский князь Михаил Всеволодович, великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович, князь из подмосковного Дмитрова, в XIV в. на протяжении 20 лет в Орде казнили трех тверских князей, до этого убили рязанского князя и т.д., всего около десятка).

Татары вообще отличались исключительной беспощадностью – и не только на Руси, но и везде, где являлись как завоеватели. Ряд народов (например, тангуты) был ими вообще истреблен, сведен под корень. Чудовищной резней на грани геноцида сопровождался разгром Хорезма и т. д. Русские как народ уцелели, но…

Что касается непосредственно тех недоброй памяти столетий, что связаны с игом, тут, как полагает историк С. А. Ершов, суммарные людские потери русских от врагов-иноземцев с 1237 по 1500 гг. составляют свыше 6,5 млн человек[57 - Ершов С. А. Великая Русь. Народонаселение и войны I—XX вв. – М., Феникс-Плюс, 1997.]. Из них абсолютное и относительное большинство относится к периоду, заканчивающемуся взятием Москвы в 1382 году Тохтамышем (включительно). Понятно, что в эту цифру включены и потери от столкновения с западными соседями – немцами, шведами, поляками, литовцами. Но львиная доля приходится, конечно же, на татаро-монгол[58 - Нужно понимать, что только войны с татарами носили катастрофический характер русского разгрома и были для нас особенно кровопролитны и абсолютно убыточны во всех отношениях.].

Что означает эта цифра – 6,5 млн человек в масштабах Древней Руси? На момент приход татар население Владимира и Рязани составляло, по разным оценкам археологов, от 15 до 25 тысяч человек, Новгорода – порядка 30 тысяч. Население всего вообще Владимиро-Суздальского княжества оценивается историками максимум в 800 тысяч человек. А в целом все древнерусские земли в период нашествия Батыя насчитывали порядка 5—7 миллионов обитателей. Так что ущерб следует считать громадным. Прикинем также к названной цифре потерь количество русских детей, которые могли бы родиться от всех убитых и уведенных в полон, но так и не родились в своем исконном ареале обитания, на Руси…

Необходимо понимать, что высокая плотность населения – есть важнейший экономический фактор, толкающий страны на путь интенсивного развития вместо экстенсивного. На Руси все произошло строго наоборот: экстенсивное развитие вместо интенсивного стало для нас роковым обстоятельством, до сих пор обусловливающим экономическое отставание России от т.н. «развитых стран». Корни этого явления следует также видеть в обстоятельствах татарского нашествия и ига.

Следует подчеркнуть, что разные летописные племена, еще сохранявшие свою отдельность, свои особенности, пострадали от нашествия по-разному. В меньшей степени пострадали словене, дреговичи и кривичи, в наибольшей – поляне, северяне, вятичи, уличи, радимичи. На них пришелся основной удар татаро-монгол, они понесли самые страшные и невосполнимые потери. Особо следует иметь в виду, что убивали в бою (и после боя), а также уводили в полон наиболее сильных, здоровых, красивых человеческих особей, в результате чего русский генофонд терпел непоправимый ущерб, а русский народ в целом испытывал биологическое захирение, захудание.

Святое Писание недаром утверждает: «Кровь есть душа». Человеческие утраты таких масштабов предлагают задуматься о том, что на смену одному народу, русскому по названию, пришел под тем же именем физически другой народ. Последствия чего сегодня, например, болезненно и даже трагически сказались на Юго-Западе Руси, именуемом ныне Украиной. Ну, а если говорить о тех далеких временах, то приходится ставить вопрос об изменении биологической основы, а с ним – о перемене национального менталитета, а с ним – собственной этнической идентичности.

Попутно необходимо заметить, что сами по себе татаро-монголы не оставили следа в русском генофонде. Этот факт сегодня признан и не оспаривается всеми этнологами. Татары не жили на Руси, они не держали в наших княжествах постоянного войска, расселяя только баскаков для сбора налогов, в сопровождении небольших отрядов – и то обычно вне черты русских городов и крупных сел, в т.н. «татарских слободках». Расово-этническое смешение на русской земле было минимальным, поэтому монголоидный компонент вообще никак в нас не отразился. Это установлено как антропологами, так и генетиками, которые согласно утверждают: «Базовый, главный вывод, который следует из проведенного изучения русского генофонда, – это практически полное отсутствие в нем монголоидного вклада»[59 - Е. В. Балановская, О. П. Балановский. Русский генофонд на Русской равнине. – М., ООО «Луч», 2007. – 416 с., илл. – С. 298.].

Но эти важнейшие для истории русского этноса наблюдения о соотношении евпропеоидных и монголоидных компонентов следует здесь, однако, воспринимать апропо. Они не могут отменить того факта, что в средние века в течение столетий татарами был проведен геноцид русских, объективно изменивший их физическую природу.

* * *

Утрата городов, изменение их облика. Весь образ жизни Гардарики-Руси резко изменился в связи с нашествием. «Страна городов» потеряла значительную часть своей столь важной самобытности и привлекательности, своего цивилизационного преимущества.

Первый же мощный удар татаро-монгол – вторжение Батыя – обернулся разорением множества больших и малых русских городов; примерно две трети крупнейших было разрушено. Для некоторых из них главная беда была не в разорении, а в полном исчезновении (например, древний Курск, прославленный в «Слове о полку Игореве», в результате набегов совершенно запустел в XV в. и был повторно основан лишь в 1568 году). Четырнадцать городов, уничтоженных татарами в XIII веке, исчезли навсегда. Пятнадцать городов из перспективных торговых и ремесленных центров превратились в небольшие села. На Дону от многих былых городов к концу XIV остались лишь городища – остатки поселений. На грани исчезновения бывали такие многократно разрушенные и разоренные города, как Перяславль-Залесский (подвергся разорению пять раз), Владимир (разорялся три раза), Рязань, Муром, Суздаль. Неоднократно сжигалась и вырезалась Москва – в 1238, 1293, 1382, 1571 гг., не считая похода Едигея в 1408 году, который саму Москву хоть и не взял, но опустошил окрестности. Подобным опустошительным, разорительным образом были еще в 1237—1239 гг. лишены былого значения 49 русских городов, среди них стольный Владимир, Старая Рязань, Суздаль, Переяславль-Залесский, Волок Ламский, Кашин, Тверь, Ржев, Дорогобуж, Вязьма, Стародуб-на-Клязьме, Боголюбов, Торжок, Коломна, Москва, Муром, Нижний Новгород. На восстановление этого значения уйдут столетия, огромные силы и средства русского народа.

Особенно важно отметить, что упадок русского градостроительства, причиненный нашествием, принял глубокий и затяжной характер. Обложив русских тяжкой данью и регулярно уводя в полон в Орду русских ремесленников, татары затормозили все экономическое развитие Руси в целом, а названную сферу, требующую слаженного труда больших специализированных коллективов, в особенности. Доктор исторических наук В. А. Кучкин отмечает, что «в первые 50 лет ордынского властвования на Руси не было построено ни одного города»[60 - Кучкин В. А. Русь под игом: как это было? – М., 1991. – С. 23.]. А американский исследователь Д. Миллер в 1989 году опубликовал статистически обработанный материал о каменном строительстве в русских городах с 1138 по 1462 г.: выяснилось, что домонгольский уровень удалось восстановить только 100 лет спустя после Батыева нашествия[61 - Miller D. Monumental Building as an Indicator of Economic Trends in Northern Rus’in the Late Kievan and Mongol Periods, 1138—1462 // The American Historical Review. Vol. 94. №2. 1989. P. 368, 384.]. Скольких трудов и жертв это стоило…

Между тем, для деревянной Руси, чьим постоянным несчастьем, роком и бичом были пожары, каменное строительство имело важнейшее принципиальное значение. Но городская Русь оставалась деревянной вплоть до XVIII века (а местами и до нашего времени), терпя от этого колоссальные убытки и культурные потери. Приостановка и деградация каменного строительства сказались, разумеется, и в области русской архитектуры как искусства. «Благодарить» за это мы должны татар.