Последний воин Соколиной горы

После совещания никто не спешил расходиться по местам, докуривали пачку «Казбека» и ругали немца. Особенно старый Крюков бухтел:

– Надо же было этому свинье Гитлеру, такой праздник испоганить, ведь сегодня Яблочный Спас. Ладно, ребятки, придется навалять этим «черепам», за то, что праздник спортили.

После полудня Литвинов лично обошел, все огневые расчеты и убедился в полной готовности артбатареи к встрече гостей. Было как-то очень тихо. Казалось слышно, как звенит разогретый августовским солнцем воздух, поют птицы. Можно было подумать, что и нет никакой войны. На шестом боевом расчете, Крюков оперся на щит пушки, что-то шептал губами, а рядовой Халил, стоя на коврике, совершал намаз Зухр. Сержант, покусывая травинку, смотрел в сторону дома.

– Здравия желаю, товарищ комбатареи, – поприветствовал Сергей Литвинова.

– Чего у вас здесь происходит?

– Да вот, молятся мои старички, каждый своему богу, а я думаю, смерть она одна и не разбирает мусульманин ты или христианин. Подкатит сейчас эта «Мертвая голова», и нам здесь всем секир башка будет, – рассуждал сержант.

Егор знал, что у него на батарее есть верующие бойцы и не раз получал нагоняй от политрука за такие вот молебны перед боем, но сам он это не осуждал, зная главное, что в бою эти люди его не подведут.

– Я так думаю, товарищ старший лейтенант, мы и есть боги на этой войне, недаром наши войска так зовут, – продолжал Серега, – но моим старичкам я это не как не могу доказать.

– Ладно, давай без лирики. Готовы «Тигров» пострелять, сержант? Мы с этим зверем еще ни разу не встречались.

– Ну, «Пантер» мы с Крюком целый зоопарк набили, думаю и этим кошкам хвост подпалим, – с бравадой отвечал «замковый», – скушайте яблочко. Крюк говорит праздник сегодня.

И он протянул Егору два сладко-пахнущих красных плода «Грушовки».

Но вот корректировщики с высотки доложили, что в их сторону движется пыльное облако. По батарее прошла команда «полной готовности». Литвинов наблюдал за происходящим посредством армейского бинокля. Скоро в пыльном облаке начали проглядываться силуэты грозных машин, и уже можно различить кресты и белые «черепа» на башнях. Вот теперь пора, и он дал команду: «Огонь!»

Шесть орудийных выстрелов разорвали тишину и теперь только, и было слышно вокруг: «Заряжай», «Товьсь», «Огонь» – и каждые пять секунд жерла пушек изрыгали бронебойный дождь в сторону движущейся армады. Из семи десятков машин три закружились на месте, видно, разули их бойцы Литвинова, остальные машины приостановились, развернули башни в сторону батареи и произвели залп.

Создалось впечатление, что небо разверзлось над артиллеристами, но первый залп не был прицельным, и снаряды взрыли курган метров на десять выше батареи, засыпав людей и орудия комьями земли. Пока, слава богу, все были целы, и опять полетели команды: «Заряжай», «Товьсь», «Огонь». Танки изменили порядок строя из шеренги в клин и, прибавив газу, двинулись прямиком на батарею. Теперь они били более прицельно. В эти пару минут, показавшиеся Егору вечностью, от его батареи осталась груда металла, перемешанная с человеческими трупами. Но задачу его ребята выполнили: пять танков выбыли из строя, и главное – наступающие машины перестроились.

В это время заработала батарея Ткаченко. Егор обезумевшими глазами видел эту летящую смерть. Пушки Алексея заставили танки повернуть чуть вправо, сделав их идеальными мишенями для остального дивизиона. Немцы не ожидали такого шкального огня. Уже горело порядка двадцати танков и, поняв, что они попали в засаду, начали прорываться в сторону батареи Ткаченко.

Егор был оглушен сотнями выстрелов, кровь из ушей струилась и щекотно затекала за ворот гимнастерки, от контузии разрывалась голова. Уже не пригибаясь, в полный рост, он бежал от одного огневого расчета к другому, но все орудия были разбиты, и вокруг лежали только мертвые и тяжелораненые.

Когда он увидел ствол шестого орудийного расчета, тот был в боевом положении, туда он и рванул, спотыкаясь, падая и снова вставая. Все три бойца расчета были мертвы, снаряд повредил левую станину, а в остальном орудие было цело и даже заряжено, видно бойцов накрыло именно в том момент, когда они хотели произвести выстрел.

«Ну, что же», – подумал Егор, – «тогда повоюем еще, может Лешке смогу помочь». Поймав в прицеле башню с двумя «зигами», он произвел выстрел, и черный дым повалил из подбитого танка.

– Это тебе за Халила! – заорал Егор, он вспомнил, как старый татарин говорил, что его имя имеет значение – «верный друг». Это тебе за друзей, сука фашистская!

Только он успел перезарядить пушку, как буквально в десяти метрах на него развернул свою башню очередной «Тигр». Конечно, попасть между катками было сложно, тем более на кособоком орудии, но он ведь еще курсантом слыл лучшим наводчиком на курсе. Почти шестидесятитонная машина катила на него, готовая через мгновение произвести выстрел, и тут цель попала в окуляр панорамы, и комбатареи закричал сам себе: «Огонь!» и выстрелил.

Он видел, как из танкового дула вылетел снаряд. Это было, как в замедленной съемке, и сопровождающий белый огонь ослепил Егора.

Глава 4

В этом белом свете, как на экране в кинотеатре, промелькнуло лицо матери, дом на Подсосенском переулке, Валюша в ромашковом платье: с рукавом-фонариком и сильно расклешенной юбкой от талии.

Почему он видел именно это платье, в котором она последний раз приходила в училище на танцы, Егору было не понятно. Но ей оно очень шло, и когда Валя начинала кружиться, юбка раскрывалась, как зонт, и красивые ноги, двигающиеся в такт музыки, уже кружили голову Егора.

Девушка, кружась в танце, поднималась над землей и звала за собой старшего лейтенанта, и вот он уже парил над местом сражения. Егор видел свою разбитую батарею и почти уничтоженную батарею Ткаченко. Интересно жив ли Лешка, но с такой высоты он не мог этого различить. Вокруг горели подбитые «Тигры», наверное, более сорока машин, а остальные уже прорвались за курган и драпали к ближайшей зеленке. Потом он видно поднялся слишком высоко, и белое облако закрыло собой землю, девушка смеялась, поднимаясь все выше и выше, но Егор почему-то больше не мог следовать за ней, и когда она уже превратилась в едва заметную точку, он вдруг начал опускаться на землю.

Но там все изменилось. Он увидел только небольшую группу людей, и не было никакого кургана, горящих танков и разбитых батарей. Вдали мчались пару сотен конников. Опустившись на землю, он обратил внимание, что стоящие плечом к плечу люди одеты, как древние воины и в руках у них копья и мечи, а к левой руке приторочены, небольшие щиты.

Самый рослый из них сделал шаг навстречу Литвинову и представился:

– Я Скил, сарматский вождь. Ты храбрый воин. Я предлагаю тебе стать одним из нас, – указывая рукой на место в шеренге рядом с собой.

– Там вдалеке скачет конница, – начал говорить Егор.

– Да я знаю, это Александр послал фракийцев, и мы дадим им честный бой, – ответил Скил.

Егору вручили короткий меч и накинули через голову кольчугу. Подъехавшие конники спешились и пытались уговорить Скила, и его воинов сдаться. Но в ответ фракийцы получили, короткую атаку мечников, вклинившихся в самую гущу прибывших. Потом, заняв круговую оборону, сарматы налево и направо рубили людей в лисьих шапках и пестрых бурнусах, и тем пришлось спасаться бегством, вслед им полетели копья. Но численный перевес был явно на стороне фракийцев и, выбрав безопасное расстояние метров двадцать, они достали закрепленные на внутренней стороне щита дротики. Сарматов осталась небольшая горстка, и тут Скил протянул Егору яблочко и сказал:

– Ты должен жить, боец.

В это время фракийцы сделали первый залп дротиками и тут же накрыли вторым, сарматы валились с ног под ударами граненых наконечников. Егор видел, как острие дротика летит ему между глаз и инстинктивно отклонился. Скил закрыл его своим щитом от летящей смерти, и теперь он уже кричал в голос:

– Ты должен жить, боец.

Вождь сарматов запустил свой короткий меч в свору фракийцев. Клинок попал в горло предводителю, это выглядело как снаряд, попадающий прямо под башню танка, и тот, заливаясь кровью и хрипя, рухнул на землю. Остальные сарматы с Литвиновым поступили также, кинув в толпу врага свое последнее оружие, они сцепились руками, выставив вперед щиты, и кинулись на врага. Покалеченные и перепуганные фракийцы безудержно метали дротики, и пятились назад.

В руке Егора что-то хрустнуло, он вспомнил, что сжимал яблоко, которое ему дал Скил. В нос ударил запах нашатыря от раздавленного плода, а глаза залил красный свет, как будто упал красный занавес. Ну, вот и все, мелькнула последняя мысль в голове у старшего лейтенанта 234-го гвардейского артиллерийского полка 96-й стрелковой дивизии Литвинова Егора Андреевича. Сознание меркло, он видел огромный зал в огнях и голубое озеро, и вдруг все опять залило красным светом.

– Боец, ты должен жить, – кто-то тряс его за плечи, – очнись, парень, дайте еще нашатыря.

Дышать, от этого запаха, было не выносимо трудно, и Егор спазматически начал хватать воздух ртом.

– Ну вот, вроде, отлыгался родимец.

Он услышал голос над головой, и попытался открыть глаза, но в них словно насыпали песка. Сквозь слезы он все же увидел, склонившегося над собой, бородатого мужика, а рядом с бородачом мелькнуло знакомое лицо. Эти огромные голубые глаза он узнал бы из тысячи.

– Валя, – слабым голосом произнес комбатареи.

– Гляди-ка, Валюш, этот-то тебя откуда-то знает, а вроде, как и не наш боец, может тоже москвич? Ты-то его не знаешь случаем? – спросил «Борода».

– Валя, – опять простонал Егор и попытался приподняться на локтях.

Но глаза вновь залила красная пелена, и он опять потерял сознание.

Глава 5

Конечно же, он москвич. Егор родился и вырос в этом городе, недалеко от Покровского бульвара. Каждый день, перебегал его, спеша в школу №327 на Большом Вузовском переулке. Он увлекался историей, а учитель физики и директор школы в одном лице – Петр Николаевич Степаненко, видел в своих учениках инженеров, строителей и авиаторов.

Литвинов был одним из лучших учеников школы и Петр Николаевич очень рекомендовал ему поступить в Московский механико-машиностроительный институт им. Н. Э. Баумана. Страна строила коммунизм, и Егор решил, что золото скифов может подождать, и послушал директора школы.

Когда он окончил первый курс, началась война, и он со своими товарищами пошел в военкомат, но его тогда завернули, так как брали тех, кому исполнилось 18 лет, а ему восемнадцать было бы только в ноябре. И тогда Егор пошел в рабочее ополчение, и с конца августа до октября он выезжал рыть окопы и противотанковые рвы.

Как только наступило совершеннолетие, он начал проситься на фронт. Наши войска только-только отстояли столицу, и Литвинов хотел быть в тех окопах, которые он рыл в сентябре, но военком дал ему направление в Тамбовское артиллерийско-техническое краснознамённое училище.

Туда уже с «Нового Сормова» поставили новейшие пушки ЗиС-3 для обучения курсантов. Егор еще в институте полюбил предмет «Теория машин и механизмов», и это ему очень помогло во время учебы в артучилище. Он стал лучшим наводчиком на курсе, и вскоре ротный назначил его командиром боевого расчета. Но так как отвалившаяся подошва уложила его в госпиталь, то он не сразу попал на фронт. Зато судьба свела его с прекрасной девушкой Валентиной, и это скрасило его полуторамесячное пребывание в госпитале.