221b. Холмс и инопланетянин. Рассказы

Огромная картина вставлена в массивную раму. В верхней части полотна, как и подобает небожителю, на облаке Иисус Христос разгневанно потрясает молниями. По правую его руку Дева Мария в голубой одежде пытается увещевать сына, слева и выше Бог Отец спокойно смотрит на происходящее. Внизу много людей, неправедная жизнь которых, собственно, и вызвала гнев Иисуса.

В правом нижнем углу изображена Земля, очень похожая на школьный глобус, повёрнутый к зрителям Средиземным морем с прорисованным сапогом Италии. Возле глобуса изображены две фигуры святых, одетые в длинные бурые плащи. Полами плащей Святые прикрывают Землю, а свободные руки повернули ладонями вниз, также пытаясь прикрыть её от молний. Они не молят Бога, их лица суровы, рты сомкнуты, взгляды обращены вверх. Фигуры как-бы говорят зрителю:

– Нет, мы не дадим уничтожить Землю!

Холмс и Ватсон присели на мягкие диванчики, поставленные напротив картины, и долго сидели, молча глядя на полотно. Служитель ушёл, в зале не было других посетителей. Тишина, музейный запах старых картин и пыли удивительным образом создавали атмосферу раздумий, когда становилось очевидным, что «слово изречённое – есть ложь».

На другой день Ватсон отправился посмотреть мастерскую жаккардовых тканей, а Холмс снова вернулся в музей. Они так и не обсудили картину. Только через неделю, уже в Лондоне, на Бейкер-стрит, устроившись в креслах у камина, Холмс начал разговор о поездке.

– Благодарю Вас, дорогой друг, за то, что до сих пор не говорили со мной о посещении музея. Мне нужно было спокойно подумать, прежде чем прийти к определённым выводам. Признаться, меня очень интересует ваше впечатление от картины Рубенса.

– Холмс, я видел то же, что и Вы. Аллегорию. Фигура Иисуса Христа очень мало общего имеет с обычным изображением в соборах. Она похожа на Зевса из греческой мифологии. Для Рубенса эта фигура была олицетворением сил природы. Люди, которые изображены внизу, все прекрасны. Среди них нет образов злодеев, а ведь, по идее, именно их преступления разгневали Бога. Поэтому, вероятно, Рубенс изобразил вообще не Иисуса, а образ слепых сил природы в мужском обличии. Мы не видим блестящих от гнева глаз, так как лицо повёрнуто вниз. Везувий засыпал раскалённым пеплом Помпею и Геркуланум, наводнения, землетрясения, ураганы, штормы унесли тысячи человеческих жизней, не разбирая, кто праведник, кто грешник. Другой вопрос, почему именно так Рубенс назвал своё полотно? Думаю, что всё дело в реформации церкви, которая происходила в тот период.

До пришествия на землю Иисуса кары небесные обрушивались на людей за всякие отступления от Заповедей. Чего стоит один Всемирный Потоп. Кстати, археологи находят свидетельства существования цивилизаций сотни тысяч лет назад, в то время как Сын Божий по историческим меркам родился совсем недавно. Он принял на себя грехи людей и, тем самым, отнял у них право карать. Смертный человек должен любить своего ближнего, а кары на грешников падут в аду. Наверное, это главный вывод.

– Глубокий анализ Ватсон, однако, противоречивый. Зачем же карать одновременно всех живущих на земле, если для каждого есть Божий суд на небе. И, потом, центральная фигура не Зевс, а именно Иисус, о чем однозначно говорят другие небесные персонажи. Картину Рубенс написал по заказу местного епископа, портрет которого тоже присутствует среди народа. Вспомним, что в Париже Рубенс заполнил залы Лувра огромными полотнами с историей королевы, где были использованы персонажи греческой мифологии. Поэтому, проект в Лионе, скорее всего, коммерческий, а фигуры шаблонные. Все, за исключением двух Святых. Обратите внимание на них. Как Вы думаете, есть ли хотя бы один шанс спасти людей на Земле, если их решил уничтожить Бог?

– Очевидный ответ, Холмс, нет шанса!

– Верно, Ватсон, это прекрасно понимал и Рубенс и, тем не менее, он нарисовал двух человек, которые взяли на себя невыполнимую миссию и бросили вызов ради любви к людям. И я буду рекомендовать французам выставить картину для свободного доступа, как высокогуманное произведение, имеющее огромное воспитательное значение.

Понимаете, дорогой друг, деяния человека, сама возможность обрести счастье зависят от того, где он по жизни ставит запятую в предложении «Любить нельзя убить».

СТАРОЕ ДЕЛО ХОЛМСА

Командировка в Лондон прошла на конференции. Супруга днём осматривала город, а вечером мы встречались под скульптурой коней, запряжённых в колесницу на Вестминстерском мосту, или возле кафе в парке Сент-Джеймс. Наступила суббота, и было решено провести два дня перед отъездом из Англии в Кембридже, так как там у нас образовалось небольшое дело. Собственно, дело заключалось в посещении выставки картин голландских художников, которая проводилась в местном историческом музее. Выйдя из музея, зашли пообедать в ресторанчик, расположенный на противоположной стороне улицы. Наверное, этому заведению было не меньше трёхсот лет: толстые стены, маленькие окна, почерневшие дубовые балки под потолком – всё говорило о почтенном возрасте. Легко было представить, что здесь могли обедать мои любимые герои – Холмс и Ватсон.

– Отличная рыба, Холмс!

– Да …, думаю, что её доставляют на баржах с побережья, проверим. Хозяин! Рыбу сами поймали на уикенд?

– Что Вы, сэр, это морская рыба, сегодняшний улов, доставляется прямо из Кинг-Линн!

– Спасибо, очень вкусно! Вот так, Ватсон. Стоит слегка задеть самолюбие и Вам расскажут всё. А Вы никогда не задумывались, дорогой друг, над тем, как со временем искажается восприятие событий. Зачем, например, древние римляне строили во всех завоёванных ими городах амфитеатры – дорогие и сложные сооружения?

– Думаю, Холмс, это того стоило. Христианства тогда ещё не было – и вот, вместо веры в божественную природу власти требовалась вера в правителя-идола. Поэтому периодически под предлогом развлечений все жители города собирались в амфитеатре, где ощущали себя единым народом. А наместник, назначенный императором, вот он – на почётной трибуне. И даже сам император здесь, в виде каменной фигуры, возвышающейся над всеми. Для поддержания уважения к власти одних легионеров мало. Это местные варвары подчинялись из страха, а для римлян нужна была вера.

– Прекрасный анализ, Ватсон! Однако, учтите, что борьба за власть приводила к частой смене императоров. Что делать со статуей? Заказывать новую? Но это долго и дорого. Вот тут мы и встречаем пример ханжества и прагматизма вместе! У статуи меняли только голову, которая насаживалась на железный штырь, вделанный в шею. Фигура, задрапированная в тогу, оставалась прежней. Понимаете, приходит новый император «на многие лета», все ему клянутся в верности, а меняют только голову, так как думают, что скоро придётся снова её менять. Сейчас конец XIX века, а люди те же… Вот скажите, как называется модель кресел, в которых мы сидим дома, на Бейкер-стрит перед камином?

– Знаю! Эта модель называется – «вольтеровское кресло».

– Верно. А почему?

– Думаю, Холмс, что из-за подголовника. Вольтер ведь был мыслителем и в старости, наверняка, любил сидеть в таком кресле и размышлять. Если нечаянно заснёшь, то не беда – голова удерживается подголовником и не падает ни вправо, ни влево.

– Это было бы хорошее объяснение, мой друг, если бы не было ошибочным. Я видел подлинное любимое кресло Вольтера, есть даже его прижизненный скульптурный портрет в этом кресле. Так вот, спинка кресла едва достигает середины спины человека. В старости Вольтер был энергичным, мысли свои записывал. И это он бы заснул, размышляя в кресле? А модель кресла так назвали, чтобы тешить самолюбие обычных людей. Сидит такой человек и дремлет. Переваривает сытный обед, вся кровь прилила к желудку, голова ничего не думает вообще. Но если он сидит в кресле, и вы знаете, что это кресло «вольтеровское», то со стороны, кажется, что умный человек погрузился в глубокие думы. Так реклама потакает мелкому самолюбию, а желание продать товар приводит к искажению фактов. Прагматизм и ханжество двигали поступками большинства людей во все времена. Кстати, мы сюда приехали именно для расследования дела, в основе драматических событий которого лежат эти понятия. Если закончили трапезу, то пошли.

Солнечный день создавал иллюзию лета, хотя был конец ноября. Друзья направились к большому белому дому по булыжной мостовой, камни которой были крепко вбиты в землю тысячами ног, копыт и колёс. Ограда дома оказалась низкой, но изобиловала кованными острыми изогнутыми штырями, назначение которых было не совсем понятно, так как человек мог свободно пролезть между ними. Возможно, архитектор хотел предотвратить только подъезд лошадей к дому.

– Ну вот, мы и пришли… Перед вами, Ватсон, музей Фергюссона. Это здание построено полвека назад специально как музей на деньги этого господина. Редкий случай, когда человек, даже весьма состоятельный, жертвует большую сумму на строительство именно музея. Притом, что он не был учёным или собирателем древностей. Любопытный факт, не правда ли? Вам станет ещё интересней, если я скажу, что ко мне обратились его родственники с просьбой выяснить, чем вызвано такое решение их предка. Подозревают семейную тайну. Конечно, просто увековечить своё имя в названии музея хороший мотив, но потомки не хотят иметь «скелеты» в своём шкафу. Как Вам такое дело? Ни погонь, ни Скотленд-Ярда.

– Интересно, Холмс, но ведь прошло много лет. Дело давнее. Преступления, скорее всего, нет, улик нет, следов и очевидцев тоже нет. Но хорошо уже то, что мы прокатились сюда за счёт заказчика! Спасибо, что взяли меня с собой. Приятно вынырнуть из лондонского тумана хотя бы на денёк.

– Давайте присядем на эту скамью у входа. Прежде чем мы начнём осмотр музея, Ватсон, хочу пояснить, что возможно преступление, все-таки есть, а улики могут храниться как экспонаты. Дело в том, что пра-прадед господина Фергюсона был очень набожным человеком, далёким от коммерции. Он был священником в небольшом приходе в маленьком городке в Суррее. И вот его сын, получил от отца в наследство кругленькую сумму, на которую он начал весьма прибыльную в то время торговлю чаем и другими колониальными товарами. Успех сопутствовал ему, и, в свою очередь, его сын – господин Фергюсон, продолжил дело. Он построил здание музея, а затем много лет оплачивал приобретение экспонатов и содержал музей, который потом передал в дар городу. Моя рабочая гипотеза заключается в том, что большие деньги достались бедному священнику преступным путём и два поколения его наследников хранили тайну. Последним хранителем и был господин Фергюсон, который не сообщил её детям, однако попытался успокоить совесть, построив музей. А теперь давайте пойдём и посмотрим экспонаты. Дорогой друг, прошу обращать внимание на какие-либо детали, вызывающие ассоциации со словами «прагматизм» и «ханжество». Потом поделимся впечатлениями.

Войдя в высокую парадную дверь, Холмс и Ватсон остановились у стойки, за которой сидела приветливая пожилая дама.

– Добрый день, джентльмены. Вход бесплатный. Благотворительные пожертвования приветствуются. Советую начинать осматривать музей со второго этажа. Прошу пройти вверх по этой лестнице.

В просторном вестибюле справа и слева высокие двери вели в залы, а на второй этаж поднималась широкая лестница. Около часа друзья осматривали экспозицию, охватывавшую период от средневековья до начала XIX века. Больше всего Холмса заинтересовал зал на первом этаже, расположенный справа от входа. Он был уставлен высокими застеклёнными шкафами с доспехами и различным старинным оружием.

Выйдя из музея, друзья подозвали кэб и поехали на железнодорожную станцию. Уже когда поезд подъезжал к вокзалу Кинг-кросс в Лондоне, Холмс вынырнул из глубокой задумчивости.

– Ну, на что Вы обратили внимание, Ватсон?

– Доспехи. Какая тонкая ювелирная работа – сделать прочный железный костюм подвижным за счёт множества пластин сложной формы, закреплённых на шарнирах. Просто чудо инженерной мысли. Они чем-то похожи на часовой механизм. Наверное, точностью подгонки деталей. Даже не верится, что такое могли делать ремесленники четыреста лет назад. Но это, по-моему, никак не относится к ханжеству. Вот ещё, меня впечатлила шпага длиной около двух метров. Я подумал, что сражаться таким оружием было бы очень неудобно, и специально поговорил со служителем. Он объяснил, что такие шпаги использовали всадники до распространения огнестрельного оружия. Большая длина шпаги позволяла не подпускать врага, что обеспечивало преимущество в бою. Кроме того, на седле делали специальный зажим, фиксировавший шпагу вправо или влево. Что при быстрой езде, иногда, позволяло ранить противника или его лошадь. Но, как я думаю, это тоже не совсем то, что мы искали.

– Дорогой друг, конечно, доспехи и шпаги – это вооружение. Тепло, тепло. Но как я вижу, со словом «ханжество» вы их не связываете. Спасибо, что нашли время съездить со мной в Кембридж. Думаю, что Ваши пациенты ждут своего доктора. Буду рад, если завтра Вы зайдёте на Бейкер-стрит. Я как раз наведу кое-какие справки, и мы подведём итог этому делу.

На другой день, в Лондоне стояла обычная погода – серое небо и холодный туман. Возле галереи мадам Тюссо бойко шла рождественская торговля, хотя до Рождества было ещё много времени. Повернув направо на Бейкер-стрит, Ватсон увидел, что на противоположной стороне улицы у дома 221b стоит дорогой экипаж.

– Наследники Фергюсона пожаловали, – подумал Ватсон.

Дверь открыла миссис Хадсон:

– Проходите доктор, Вас уже ждут.

В креслах перед камином сидели Холмс и незнакомый человек, одет он был безупречно. Человек встал, а Холмс остался в кресле.

– Познакомьтесь, Ватсон! Это Генри Фергюсон. Генри, это доктор Ватсон.

Рукопожатие было крепким, ладонь сухой и тёплой. Приятное впечатление довершила открытая улыбка.

– Рад знакомству, сэр. Я с интересом читал Ваши публикации о мистере Холмсе и считаю Вас выдающимся писателем. Однако, прошу не описывать подробности этого дела для широкой публики. Понимаете, у меня есть сын и если что не так, то я сам ему расскажу. А родственникам и знакомым дела давно минувших дней из истории нашей семьи знать ни к чему.

– Согласен, даю слово не использовать в печати материалы Вашего дела.

– Спасибо, доктор.

Генри сел на стул, а Ватсон расположился в своём любимом кресле. Миссис Хадсон принесла поднос с тремя бокалами шерри. Тепло и уют разлились в комнате.

– Я рассказал мистеру Фергюсону о нашей поездке и как раз собирался продолжить рассказ о том, чего Вы, Ватсон, пока не знаете. Честно говоря, выходить на улицу в такую погоду мне не хотелось, поэтому работал дома. Мне прислали подборку «Норс суррей обсервер» за интересующий нас период. Кроме того, Лестрейд прислал старые дела из архива, которые я ему должен вернуть. И ещё, пока Вы, дорогой друг, увлечённо беседовали со служителем музея, я отлучился и переговорил с директором. Оставил требуемый залог и вот, мне сегодня доставили для изучения интересный экспонат из музея, который мы с Вами осмотрим вместе чуть позднее. Доверие директора объясняется тем, что он также, как и я является членом Королевского исторического общества и, кроме того, читал мой труд о методах реконструкции личности египетских фараонов по содержанию их гробниц. Так вот, век назад, когда пра-прадедушка Генри Фергюсона был священником в приходе своего городка, в радиусе примерно 40 миль был совершён ряд дерзких ограблений. Преступника не нашли.

– Вы хотите сказать, мистер Холмс, что мой предок был грабителем?!

– Нет. Не волнуйтесь, у Вашего предка не было такой возможности. Он был очень занят службой в церкви. Всё время на людях. Ездить за 40 миль, выслеживать, грабить и при том, оставаться незамеченным он просто не мог. И ещё, он был очень набожным человеком, серьёзно относился к акту покаяния. Даже когда случалось уходить из мира отпетым преступникам из тюрьмы, расположенной неподалёку, они просили пригласить именно отца Фергюсона, чтобы он помолился об их душах и напутствовал в последний путь. Это доказанные факты, не вызывающие сомнений. Жил он скромно, на несколько лет пережил свою супругу. Скончался от сердечного приступа на руках у взрослого сына, который по заранее подготовленному отцом завещанию, получил в наследство крупное состояние. Интересно, что наследство представляло из себя чемодан, набитый денежными купюрами. Об этом писали в местной газете. Сыщики пытались связать эти деньги с грабежами, но не смогли. Пришли к выводу, что они достались священнику от дальнего родственника, который несколько лет назад гостил в его доме. Известно, что он ушёл в очередной рейс на судне «Голубая звезда» и пропал. Собственно, пропало судно. В конторе Ллойда, по прошествии положенного времени, ударил колокол – судно было официально признано погибшим.

– Это всё интересно, Холмс, но не томите нас, на конторке я вижу таинственный свёрток. Это его Вам доставили из музея?