Спасение царя Федора

– Очень хорошо, Ниия, – кивнул незнакомец, – передай там, пусть пришлют мамок и нянек – одеть чадо царское и изготовить его в путь-дорогу. Время не ждет.

Потом он повернулся к застывшему в ожидании Федору и произнес:

– Первый урок, юноша. Не только верные слуги должны заботиться о своем патроне, (сиречь Правителе), но и он должен беспокоиться о них, входить в их положение и оберегать, а не только грести все под себя. В противном случае все может получиться, как у тебя после смерти твоего папеньки. Едва он помер – и крысы толпами побежали с корабля искать тебе господина пощедрее да поудачливее. А все твои дядья и маменька решили обогатить своих родных, раз уж нету за ними сурового царского пригляду. Отец твой умер, а ты сам когда еще вырастешь. Характер у тебя мягкий, и произойди все это в более спокойные времена, вертели бы они тобой как куклой, делая так, что ты царствуешь, а они правят. Насмотрелись, как твой отец делал это во времена твоего милейшего тезки Федора Ивановича, и решили повторить.

– Да, я понял, – растерянно сказал царевич и спросил, – скажи же наконец, добрый человек, кто ты такой, какого роду-племени, кто твой господин и какой у тебя чин, раз говоришь со мной таким уверенным тоном о вещах государевых, ведаемых лишь немногими? Конечно, я вижу, что ты опоясанный воин, получивший меч, пояс и шпоры, быть может, даже боярин или князь, но больше мне о тебе ничего не ведомо, кроме твоих слов о том, что ты пришел спасти меня и моих родных от верной смерти.

– Имя мне, – ответил незнакомец, – Сергей Сергеевич Серегин, правитель Великого княжества Артании, господин тридевятого царства, тридесятого государства, победитель в очном поединке еллинского бога грабительской войны Ареса и сатанинского отродья херра Тойфеля, командующий примерно тридцатитысячной собственной армией, равной которой не найдется в этом мире, уже уничтожившей две злобные варварские орды. А господин мой, дающий мне силы и полномочия – это Творец Миров и Создатель всего Сущего, Бог-Отец и Святой Дух, который, разговаривая со мной, сам себя предпочитает называть Небесным Отцом. Готов поклясться тебе на мече и целовать в том крест, что все, что я тебе сейчас сказал – святая правда и абсолютная истина; а также в том, что моя цель – это спасение Руси и превращение ее в самое мощное государство. Готов поклясться я тебе и в том, что не ищу я у вас себе ни доли, ни удела, ни руки твоей сестры, и от моей помощи московское царство не уменьшится, а только прирастет землями.

– Ух ты… – только и смог сказать царевич Федор, года Серегин плавно извлек меч из ножен и тот засиял жемчужно-белым светом. Затем гость три раза произнес: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!» – после чего поцеловал нательный крест. В ответ князя Артанского прямо на глазах облекло бело-голубое сияние, и в небесах раздался рокочущий гром – тот самый, который «посреди ясного неба».

Едва все это завершилось, как набежали мамки и няньки и принялись одевать-обувать царевича Федора, чисто как малое дите. Правда, европейские короли и принцы в это время были ничуть не лучше – те не только одеться-раздеться самостоятельно не могли, но даже сходить в сортир; и прислуживали им не мамки-няньки, а настоящие дворяне, почитавшие эту службу ничуть не хуже армейской.

* * *

Двести пятьдесят седьмой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский

Эвакуация семейства Годуновых из Москвы 1605 года от Рождества Христова прошла без сучка и задоринки. Стража, стоявшая у старого боярского терема, в котором Борис Годунов жил до тех пор, пока не пролез в цари, так ничего не увидела и не услышала, потому что портал мы открывали прямо внутри дома, и помимо матери и сестры отставного царя, изъяли и всех слуг, прислужниц, приживалок и приживалов, оставив Лжедмитрию и перешедшим на его сторону боярам совершенно пустой дом.

Дальше в той Москве все пошло как по писаному. Самозванец в столицу ехать отказался – а то как же, ему требовались трупы свергнутого царя и его матери, а также живая царевна Ксения для глумления и поругания; а вместо того они исчезли из запертого терема, сбежали-с – и при этом не было обнаружено ни подкопа, ни какого лаза, а насмерть запытанная стража так и не смогла поведать ничего внятного. Поэтому Лжедмитрий I, не доехав до Москвы, расположился в том самом селе Красном, которое первым признало его «государем Дмитрием Ивановичем», а на Москве сейчас «царствует» боярин Васька Голицин, достойный тезка и предшественник (но не предок) другого Василия Васильевича Голицына, орудовавшего во времена смены караула от царевны Софьи к Петру Первому. Что же касается нынешнего Васьки Голицына, то вот как написали про него историки:

«В начале июня 1605 года князь Василий Голицын был прислан Лжедмитрием в Москву как наместник и руководил убийством Фёдора Годунова. В дальнейшем неизменно был на стороне победителей во всех конфликтах, участвовал в свержении и Лжедмитрия (один из организаторов заговора в 1606), и Василия Шуйского (1610). В. В. Голицын участвовал в посольстве к Сигизмунду III (1610), был задержан в Польше как пленник вместе с митрополитом Филаретом. Умер в Вильно, находясь польском плену в 1619 году. Потомства не оставил.»

Пока главным подозреваемым у Самозванца был окольничий Богдан Бельский, заправлявший всем в Москве до прибытия Василия Голицына. При царе Борисе Годунове Бельский находился в ссылке, после смерти царя был амнистирован вдовствующей царицей, с которой он находился в родстве, а как только запахло жареным, он одним из первых перешел на сторону Лжедмитрия. В общем, все основания для подозрений были налицо, тем более, что и стражу возле терема, где содержались Годуновы, выставлял тоже он.

Секир-башка ему была неизбежна и поделом. А то закажешь Ольге Васильевне сделать выборку по биографии такого поца – потом читаешь и дивишься, какую это ловкость и гибкость в членах надо иметь, чтобы от царя Федора Борисыча перекинуться к Лжедмитрию I, от него к Ваське Шуйскому, от Васьки Шуйского к Лжедмитрию II, от Лжедмитрия II к польскому королевичу Владиславу Сигизмундовичу, от него – к Михаилу Романову, и все это с прибытком, новыми вотчинами и денежными пожалованиями. А морда, простите, не треснет? Пусть этот Богдан Бельский будет первой ласточкой, говорящей о неукоснительном претворении на Руси принципов «кто чем грешил, тот тем и ответит» и «по подвигу и награда». А то, понимаешь, привыкли тут к боярской неприкосновенности, и уже измену за измену не считают.

У нас же тут дела тоже идут своим чередом. «Царь» Федор оказался так же пригоден к своей роли правителя огромной мятущейся державы, как и последний представитель династии Романовых на российском троне. Нет, дураком, неучем и негодяем юноша не был – в этом отношении дела обстояли как раз обратным образом – но вот того закаленного стального стержня, какой необходим в любом правителе, чтобы не согнуться и не сломаться под напором внешних обстоятельств, в нем не было. Тут он был не чета великому князю Александру Ярославичу в мире, где мы отразили Батыево нашествие. Тот развивался как правитель и полководец буквально не по дням, а по часам; и горе будет крестоносцам, когда они по наущению папы сунутся на русские земле. «Новый» Александр Ярославич, которому уже не надо будет оглядываться на копошащихся за спиной монгол, их живьем сожрет и костей не оставит.

А это плохо – правители без внутреннего стержня долго не живут. Нет, бывают и счастливые исключения, вроде Людовика XIII во Франции, но там такой стержень имелся внутри кардинала Ришелье, что и помогло Людовику выстоять, а Франции даже усилиться. Здесь же, в окружении Федора Годунова, своего Ришелье нет и не предвидится, скорее наоборот. Тут либо жадные родственники с голодными глазами, гребущие под себя все, что плохо лежит, либо политические проституты боярского происхождения, торгующие собой и Родиной по принципу «а кто больше заплатит».

А вот кто виновен в том, что с Федором Годуновым все получилось именно так, то знает только Бог. Но он молчит, хочет, чтобы я во всем разобрался сам. Скорее всего, как обычно бывает в таких случаях, во всем виновна семья. Папенька, изворотливый как глист, потому что в страшные времена окончания царствования Ивана Грозного сумел не просто выжить, но и взобраться на такую позицию в государственной системе управления, которая сперва сделала его всесильным премьером при полностью отстранившимся от дел царе-богомольце Федоре Иоанновиче, а потом позволила и самому занять трон для себя и своих потомков.

Маменька Федора, дочь Малюты Скуратова, Мария Скуратова-Бельская не сколько властолюбива, сколько честолюбива, и желает, чтобы ее семья была самой-самой-самой, не только на Руси, но и вообще в мире. Но ума, чтобы исполнять роль опорного стержня для своего мягкого как глина сына, Бог ей не додал, а посему все ее требования касаются только внешней, показной, стороны царских обязанностей. И переубеждать ее в ошибочности этого пути бесполезно. Просто не поймет. И никого другого к сыну не подпустит, и даже появись рядом с Федором такой кардинал Ришелье – мамочка будет гнать его всеми силами, ибо только ей принадлежит прерогатива промывать сыну мозги – и больше никому. Тут надо бы посоветоваться с патриархом Иовом и митрополитом, а в будущем тоже патриархом, Гермогеном – умнейшими людьми своего времени и большими патриотами России, настоящими святыми, положившими за нее свою жизнь. Патриарх Иов, кроме всего прочего, был сторонником династии Годуновых и сподвижником в государственных делах царя Бориса Годунова.

И мы посоветовались с Иовом, еще как посоветовались. Дело в том, что патриарх, узнав о чудесном исчезновении свергнутого царя вместе с семьей, сейчас же организовал в Успенском соборе Кремля благодарственное богослужение, призывая православный люд молиться за здоровье и процветание царя Федора Борисовича, царицы Марии и царевны Ксении. Сказать, что это взбесило клевретов Лжедмитрия – значит не сказать ничего. Васька Голицын был еще где-то за горизонтом, Богдан Бельский уже сидел под стражей, поэтому хватать и не пущать патриарха примчались два верных сподвижника вора Лжедмитрия – приятели и братья-акробатья Никита Плещеев и Гаврила Пушкин.

Но получилось очень нехорошо. Едва только эти два криворуких недоделка ухватились за патриарха, чтобы сорвать с него патриаршьи ризы и выволочь из храма (у Лжедмитрия был уже готов свой кандидат в патриархи, некий грек Игнатий), как вдруг в воздухе рядом с алтарем распахнулась дыра, из которой пахнуло миррой и ладаном – и появились обряженные в белые ризы господние ангелы саженного роста (бойцовые лилитки в зимних масхалатах, которые они использовали в мире Батыевой погибели) которые, не обнажая своих двуручных мечей (храм ведь) так наподдали святотатцам, что те кувырком летели до самого выхода. Гавриле при том случае пинком отшибло зад и протащило кувырком до самого выхода, на Никите, схватившемуся за саблю, переломало правую руку в трех местах, а также нанесло многочисленные ссадины и ушибы на наглую морду лица.

Сопровождавшие этих двоих различные блюдолизы и подхалимы не стали дожидаться ангельских тумаков и слиняли из Успенского собора впереди собственного визга. Заработать копеечку мелкими поручениями Самозванца – это они завсегда, а вот подставляться из-за этой копеечки под гнев Господень – на это они не согласные, пусть хватают и не пущают патриарха еще какие-нибудь придурки, которых не жалко, а они лучше поглазеют на это со стороны.

А вслед разбегающимся клевретам Лжедмитрия на вполне внятном и понятном русском языке летели обещания, что если кто еще попробует обидеть этого святого человека, простыми пинками не отделается. Такого святотатца будут ждать адские муки еще на этом свете, а затем смертная казнь через Большую Токатумбу, после чего муки начнутся сначала, и уже навечно. И чтобы даже на пушечный выстрел не смели приближаться к патриаршему подворью. А кто не послушает этого предупреждения – тот пусть пеняет только на себя, судьба его будет печальна на страх другим.

В результате такого внушения ни одна лжедмитриева собака даже близко не смела подойти к патриарху Иову и патриаршему подворью. Рассказы о том, как ангелы господни пинками выкидывали святотатцев из храма, мгновенно разошлись по Москве, а Гаврила Пушкин при случае спускал порты и демонстрировал всем встречным и поперечным святой синячище, возникший у него с благословения господня ангела прямо на мягких тканях седалища, после чего рассказывал как благословил его тот ангел сапожком под это самое место, и как летел он, благословленный, по воздуху до самого выхода, аки голубь, и как он теперь ест только стоя, как конь, и спит исключительно на животе, дабы не осквернить святое благословение прикосновением к обыденности. И все это с шуточками и прибауточками. А чего ему не шутить – вон, Никитке Плещееву ангелы, благословляя, и руку изломали, и морду исковеркали, да так, что мать родная его теперь не узнает.

Вот это я понимаю – сила пропаганды и внушения. Зато у нас появилась возможность спокойно открыть портал на патриаршье подворье, прямо в келью к патриарху Иову, и поговорить с сиим благословенным старцем, обсудив сложившееся положение. На это дело пошли только мы с отцом Александром и юным царевичем Федором Борисовичем, потому что заявляться к патриарху со всем нашим бабьим кагалом было просто неудобно, да и патриаршья келья, как я уже знал, была помещением маленьким, не чета царским палатам – там и три дополнительных человека – настоящая толпа. Царевича Федора мы с собой взяли исключительно для того, чтобы убедить патриарха в серьезности своих намерений и показать, что семья Годуновых у нас, и с этой семьей все обстоит благополучно.

Портал в полутемную патриаршью келью открылся совершенно бесшумно, и так же бесшумно мы с отцом Александром шагнули за порог, сделав юному царевичу знак соблюдать тишину, но патриарх Иов, читавший толстый фолиант в снопе света, падающем через узкое окошко, то ли услышав за спиной какой-то шорох, то ли почувствовав дуновение воздуха, обернулся.

Наверное, ваш покорный слуга в полной воинской экипировке, взятой со штурмоносца, отец Александр в священническом облачении и юный Федор в своей повседневной одежде, были немного не тем, чего патриарх ожидал от такого внезапного визита. Быть может, он думал, что его опять должны посетить ангелы господни, а быть может, ожидал, что к нему на огонек зайдут Иисус Христос и мать его Дева Мария. Впрочем, царевич Федор, который стоял чуть позади, потом сказал, что в тот момент, когда мы шагнули в келью, вокруг нас обоих появилось заметное призрачное бело-голубое сияние, так что у Иова с самого начала не должно было возникнуть сомнений по поводу того, кто зашел к нему; поэтому он встал с деревянного табурета и, опираясь на посох, приготовился слушать то, что ему будет сказано.

Первым тишину нарушил отец Александр; сияние вокруг него набрало яркость, что говорило о том, что Небесный Отец здесь, все видит и слышит, но находится в спокойном расположении духа, потому что яркость свечения ауры оставалась умеренной. То ли дело было, когда он уничтожал адскую тварь при нашем попадании в мир Подвалов. Тогда аура священника полыхала как промышленная электросварка, что глазам смотреть было больно, а голос грохотал так, что закладывало уши. И стоило это ему немало – почти сутки постельного режима.

– Приветствую тебя, сын мой Иов, достойный из достойных, – произнес громыхающим голосом Небесного Отца отец Александр, подняв правую руку в благословляющем жесте, – и благословляю тебя на труды тяжкие во имя истинной православной веры, русского народа и единого российского государства, которое должно объединить все народы, противостоящие Сатане и борющиеся с его земными слугами.

Даже у меня, человека уже привычного к таким манифестациям, по коже пошел мандраж, а чего уж говорить о непривычном к такому патриархе, который, правда, перенес свое волнение стоически, ничуть не показывая охватившего его смятения. Широко перекрестившись в ответ и поклонившись в знак того, что принимает благословение, патриарх, понявший, что сейчас с ним разговаривал отнюдь не простой священник, смиренно произнес:

– Благодарю тебя, Господи, за лестную оценку скромных трудов раба твоего Иова и радуюсь, видя, что отрок Федор Борисович, о судьбе которого я так беспокоился, находится под опекой и защитой твоих верных слуг, как и я, недостойный, которого твои ангелы защитили от хулителей и поругателей, разогнав тех крепкими затрещинами…

– Разве я сказал «раб», сын мой? – удивился Небесный Отец. – Вечно вы, люди, придумываете себе то, что вам никогда не говорилось, стоит мне только отвернуться в сторону. Разве же ты, при рождении нареченный Иоанном, в доме своих родителей был рабом своего отца и своей матери? Разве ж говорили они тебе: «Ты наш раб Ивашка» и держали тебя в черном теле?

– Конечно, нет, Господи, – склонил голову патриарх Иов, – прости мя неразумного, за нанесенную ненароком обиду.

– Да не обидел ты меня, сын мой, а огорчил, – ответил Небесный Отец, – ну да ладно. Как человеку доверенному и отмеченному в стремлении к благочинию, в личном разговоре разрешаю тебе обращаться ко мне «Отче Небесный». Понятно?

– Понятно, Отче Небесный, – согласился патриарх, – я вот тут, между прочим, все жду, когда ты наконец закончишь воспитывать меня, старого, и начнешь говорить о том деле, ради которого вы ко мне и пришли. Не зря же давеча твои ангелы Гришкиных прихвостней от меня затрещинами и пинками разгоняли – только треск стоял по храму божьему.

– О деле, сын мой, – ответил Небесный отец, – с тобой будет говорить мой, как ты выразился, слуга, Великий князь Артанский Сергей Сергеевич Серегин, воин и полководец, выполняющий в разных мирах мои особо важные задания. Рука его тяжела, действия решительны, а войско многочисленно, конно, людно и оружно. Именно его воительницы, на которых лежит мое благословение, не обнажая мечей, выкидывали вчера из Успенского собора клевретов Самозванца, да так, что любо-дорого было смотреть. Но об этом т-с-с-с. Можешь считать князя Серегина ипостасью архангела Михаила, впрочем, в чем-то они с Михаилом пересекаются, а в чем-то абсолютно самостоятельны. Священника, голосом которого я говорю, зовут отец Александр, и он весьма достойный человек и священнослужитель, образованный, глубоко мыслящий и истово верующий, иначе не смог бы он стать моим голосом. На сем наш разговор прекращается, твое святейшество патриарх Иов, будь тверд в своей православной вере, и продолжай делать дальше то, что ты уже делаешь сейчас. Dixi!

– Ваше Святейшество, – произнес я, обращаясь к патриарху, когда тот немного отошел от общения с Небесным Отцом, – дело, с которым мы к вам пришли, в первую очередь касается юного царевича…

– Царя, уважаемый Сергей Сергеевич, – поправил меня патриарх Иов, – пусть он и царствовал очень недолго и безвластно, но все же царствовал.

– Царя, Ваше Святейшество, – ответил я патриарху, – из Федора Борисовича еще предстоит сделать. И дело тут не только в том, чтобы подсадить его на трон да нахлобучить на уши шапку Мономаха. Если бы все было так просто, мы бы к вам не обращались. У меня вполне достаточно вооруженной силы, чтобы в капусту изрубить и самого Самозванца, и всех его сторонников, и сызнова посадить царя Федора Борисовича на трон. Но долго ли он там усидит без нашей поддержки – это вопрос особый, а вечно мы его поддерживать не сможем, потому что Отец наш Небесный дает нам и другие задания, которые мы тоже должны выполнять.

– Вы считаете, – наклонил голову Иов, – что мальчик не способен самостоятельно править? Так это и неудивительно в его-то возрасте…

– Да, неудивительно, – ответил я, – но что хуже всего – Федор Борисович так воспитан, что состоятельно править не сможет и через год, и через два, и через пять, и через десять. Я имею в виду править самостоятельно, не опираясь на постороннее мнение и не спрашивая советов у авторитетов. При этом надо отметить, что мальчик обладает глубоким и острым умом, хорошо образован и прекрасно представляет себе картину мироустройства во всем ее многообразии, любит свою родину Русь и готов все сделать для ее блага. Но эти положительные качества отнюдь не делают Федора Борисовича идеальным правителем.

Одновременно со всеми этими достоинствами мальчик обладает таким тяжелым недостатком, как отсутствие сильного волевого начала, которое необходимо любому государю, для того чтобы подавлять враждебную волю давящую на него со стороны внутренней оппозиции и иностранных государей. Вместо того Федор Борисович крайне подвержен влиянию матери и дядей, которые один раз довели его до края плахи, а также неспособен выдерживать исполнение даже самого простого плана, потому что у исполнителей тоже есть свое мнение, и мнение слабого государя будет колебаться вместе с ним. А так как исполнителей много и у каждого есть свое мнение, то в голове у молодого человека наступит хаос. Хуже того, поблизости от него нет и людей с сильной волей, способных управлять Русью на благо всего государства, а не на благо одного лишь своего семейства.

Иов на некоторое время задумался, потом поднял голову и посмотрел на меня пристальным взглядом.

– И что вы предлагаете, Сергей Сергеевич? – с интересом спросил он. – И почему Отец наш Небесный направил меня к вам, а не повелел, чтобы Федор Борисович обзавелся качествами, нужными каждому правителю?

– Люди, способные править Русью в интересах самой Руси, – сказал я, – в то время когда Федор Борисович будет царствовать, имеются у Русской Православной Церкви. Государство требует от вас принести в жертву всего одного митрополита – одного из тех, чьи кафедры за время их правления сделались процветающими, а сами они полны благочиния и мыслят единообразно с новым государем. Этот митрополит должен будет занять пост главы правительства, оберегая ранимого царя от столкновения с суровой реальностью, и начать управлять московским царством во имя благоденствия всех его жителей и торжества православного христианства и русской государственности. Чем, например, плох митрополит Казанский и Астраханский Гермоген?

– Я вас понял, Сергей Сергеевич, – кивнул патриарх Иов, – а теперь, если вы позволите, я предпочел бы в тишине подумать о том, что вы мне сказали. Рациональное зерно в этом, конечно, есть, но прежде чем я дам свое согласие или откажу, я должен все хорошенько обдумать.

Вот так и завершился наш визит к патриарху Иову. Но в том случае, если он даст свое добро на русского кардинала Ришелье, мать и дядей от юного царя придется удалять, причем случиться это должно будет как бы само собой, или же этим займется митрополит-премьер, который найдет для них свои божественные аргументы.

* * *

Двести шестидесятый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы

Нарзес, личный посланец ромейского императора, препозит священной опочивальни и экзарх Италии