Гавилан, охотник на чудищ
Ракшасса разозлилась и попыталась боднуть меня боком, но я закрылся крестовым блоком от ее удара. Мы вновь продолжили обмен ударами, хоть ни один из этих ударов не достигал цели. Теперь, озлобившись, ракшасса не гнушалась заодно стараться пнуть меня или пыталась толкнуть, но все тщетно. От пинков я уходил перекатами, пытаясь подрезать портняжные мышцы чудища, а толчки ракшассы и вовсе уходили в никуда, потому что самому монстру было сложно провести такой удар, не открывшись для моих атак.
Спустя некоторое время я понял, что долго не протяну. Я уже начал уставать, а ракшасса, судя по всему, была еще в тонусе. Удары ее оставались такими же быстрыми и молниеносными, как и в начале схватки.
Чувствуя скорое изнемогание, я откатился назад. Ракшасса подготовилась к прыжку, чтобы сократить расстояние, а я достал бомбу и метнул в монстра. Раздался взрыв, загорелся и тут же погас огонек, запахло паленой шерстью.
Ракшасса взвыла.
– Так нечестно! – Зарычала она. – Подлый ударрр!
– Что ж, – ответил я. – Добро пожаловать на охоту, чудище. Здесь нет честных ударов.
Отдышавшись, я с новыми силами кинулся на ракшассу, но мои глефы встретились с готовыми к отражению атак закрученными лезвиями серпов.
Новые удары ракшассы становились все более яростными. Бомба лишь опалила шерсть на груди чудища, не нанеся никаких заметных повреждений, зато настроение монстра теперь стало невообразимо злобным. Рыча, ракшасса отбивала мои клинки с такой силой, что я еле успевал возвращать их обратно, чтобы остановить новые удары серпами. Наконец, чудище настолько освирепело, что развернулось боком и, наплевав на пропущенный удар и рану, из которой захлестала кровь, толкнуло меня со всей своей яростью и мощью. К такому я никак не мог быть готов, поэтому я отлетел на несколько метров назад и упал на землю, слегка оглушенный. Ракшасса вмиг сократила разрыв между нами. Серпы выпали у нее из лап, и теперь она набросилась на меня со своими когтями. Я лишь успел защитить лицо, но когти ударили в мой бок, от чего я откатился в сторону. Следующий удар тоже попал куда-то в сторону живота, я почувствовал боль в желудке. Мой дублет был довольно прочен, но я не был уверен, что он не прорвался в каком-нибудь месте.
Потом я почувствовал, как меня рвануло вверх. Это ракшасса схватила меня за грудь и подняла.
– Теперрь понятно, каково это – дрраться нечестно? – ощерившись, произнесло чудище.
Внезапный глухой стук заставил монстра расслабить хватку, и я встал на ноги, а ракшасса завалилась набок на землю. За спиной чудища стоял Фенхель с занесенным грифом от сломанной ситары и нервно улыбался.
– Да, теперь я понял, как драться нечестно, – ответил я и добил чудише центральным клинком глефы прямо в темя.
Внезапно с ракшассой стало происходить что-то странное. Она стала вроде как уменьшаться в размерах, ее шерсть стала выпадать ошметками, а звериная морда – сменяться чем-то более похожим на человеческое лицо. В конце концов передо мной и Фенхелем остался лежать почти что обычный человек, в варварской броне, весь окровавленный и с обгоревшей грудью.
– Что это? – удивленно спросил я Фенхеля. – Это человек?..
– Дэто ракшасса, – ответил Фенхель, немного печально глядя на труп. Похоже, что он не был так удивлен, как я, и, заметив это, стал объяснять:
– Ракшасса эсть сначала обычный человэк, только потом он находить гдэ-то проклятье… Дэто может быть другой ракшасса или дрэвний заклятье. Я точно нэ знать. Ракшасса мочь любой момэнт прэвращаться в большой чудищ и обратно в человэк, когда хотэть. Когда ракшасса – чудищ, он очень сильный и быстрый, очень злой и любить кровь. Никто нэ знать, откуда ракшасса сначала браться, и никто нэ знать, что нужно ракшасса на самом дэле. Вот только, – он еще раз посмотрел на мертвого человека-оборотня, – только никто давно нэ видэть ракшасса. Ракшасса нэ появляться в Акинвар давно, исчез раньше, чем звэрь, от которого строить стэна…
– Страшные времена грядут, раз уж такое происходит, – вздохнул я, но тут вспомнил кое-что. – Особенно страшно то, что этот знал мое имя и более того – искал именно меня.
– Дэто означать у нас только одын – ответил Фенхель. – Кто-то хотэть тэбя убить.
Я наклонился к трупу и осмотрел его. У ракшассы с собой ничего не было, никаких записок во внутренней стороне кусков брони, никаких приказов. Я почти отчаялся что-либо найти, но вдруг обнаружил на трицепсе, там, где я оставил рану, какой-то выжженный знак. Это была профессионально заклейменная буква «D». Метку выжгли, закалили и обработали так, что ее никоим образом нельзя было бы ни вывести, ни дождаться, когда она заживет. Насколько я понимал в клеймах, единственным способом избавиться от такой метки было бы разве что отрубание руки.
– Знаешь такое клеймо? – показал я метку Фенхелю. Тот отрицательно покачал головой.
– Эсли бы я разбираться в мэтка, – ответил он. – Я бы давно нэ быть такой путэшествэнник…
К вечеру мы дошли до брода между островом зверя и островом, где начинался Акинвар. Только там мы разбили лагерь. Мы бы уже были бы в пределах империи, но я настоял на том, чтобы похоронить ракшассу. Как бы то ни было, не факт, что чудище действовало только лишь по своему желанию, вполне возможно, что им кто-то манипулировал. К тому же у ракшассы было какое-то понятие о чести, вот только я остался жив лишь благодаря «нечестным» методам. Раньше из-за этого меня бы некоторое время терзала совесть, но я хорошо помнил часто повторяющиеся записи из разных бестиариев, где указывалось, что если бы охотники всегда действовали честно, то ни один не прожил бы и недели. Сила охотников – не только в физической силе, но и в хитростях и иногда подлостях. Всегда надо помнить, что чудища еще сильнее нас, и намного подлее.
По пришествии домой Фенхель чуть ли не сразу стал готовить необходимые приборы для приготовления текилы. Фейхоя еле-еле поспевала между тем, чтобы разобрать походную сумку своего мужа, и тем, чтобы принести разнообразные стеклянные трубки и стаканы, которые от долгого лежания в чулане покрылись толстым слоем пыли, твердо решившей не сдаваться и отстаивать свои позиции на стенках сосудов. Про ситару Фенхель забыл еще во время похода. Когда я осторожно напомнил ему про дедушкин музыкальный инструмент, он отмахнулся, показав мне в глубине вещей еще какой-то инструмент.
– Бабушкин скрыпка! – горделиво произнес он. Судя по всему, у него была еще добрая куча бренчалок от разных родственников, поэтому больше о ситаре я не заговаривал.
Пока в доме готовились к перегонке, я занимался починкой доспехов. Когти ракшассы действительно слегка пробили кожу в некоторых местах, поэтому мне нужен был хороший ремесленник.
Не то, чтобы в Акинваре было трудно найти хорошего ремесленника. Нет, здесь трудно было найти ремесленника, который взял бы плату, соответствующую работе. За те деньги, за которые в том же Энтерберге можно было бы с нуля сшить и закалить нагрудник, в Акинваре предложили бы разве что шнурки подвязать. Но не зря же я столько времени прожил в империи, тем более дома у самого знаменитого (по его собственным словам, правда) путешественника! Подходя к кожевнику, я заранее называл ту цену, которую считал приемлемой. Акинварец, естественно, не соглашался. Тогда я по очереди называл случайные имена, налегая на знакомство с данными людьми, хотя, конечно, никого я не мог знать. На одном из имен рано или поздно ремесленник раскрывал глаза от ужаса, и тут я понимал, что нужно дергать за крючок. Заручившись покровительством мнимого влиятельного человека, я заставлял торговца опускать цену. Не всегда, правда, влияние неизвестного мне акинварца было настолько сильным, чтобы я мог получить хорошую стоимость за ремонт, но за день поисков я присмотрел нескольких кожевников, которые вроде бы неплохо владели производством доспехов. В конце концов, я починил дублет всего за пятнадцать трихем. К слову, изначально этот же ремесленник просил двести семьдесят трихем за ту же работу.
Спустя пару дней я уже был собран для того, чтобы продолжить свое путешествие. Я и так порядком задержался в Акинваре, делать здесь больше было нечего – меня ждали новые земли в Телехии. Единственное, что меня удержало – это обещание Фенхеля за пару дней приготовить самую лучшую на свете текилу, которую мне нигде больше не удастся попробовать.
Возможно, лучше бы я сразу уехал. Вечером Фенхель, весь вспотевший, но от этого не менее довольный, вытащил на наше с Фейхоей обозрение первую готовую бутылку текилы. Текила была яркого изумрудного цвета и пахла кислой травой. Запаха спирта или чего-то похожего, как ни странно, не было совсем. Фейхоя сразу налила себе кружку и почти мгновенно отпила половину, отчего ее лицо сразу зарумянилось и посветлело. Я решил, что надо и мне тоже попробовать, так же налил кружку и отпил половину…
Это была неделя почти в беспамятстве. Я смутно видел то лица Фенхеля и Фейхои, которые весело танцевали под неизвестно откуда доносящуюся музыку, то каких-то знакомых и незнакомых людей, приходящих и распивающих бутылки с разноцветной текилой… Кто-то, по-дружески обняв меня, на чистом всеобщем объяснял принципы физики, при этом упоминая каких-то полумертвых котов и морфогенетические поля. Я видел стражника-брата Фейхои, который, хлопая себя по красным, словно помидоры, щекам, со смехом прощал Фенхелю корову, а Фенхель упорно отрицал это, говоря, что без семи тысяч трихем просто так корову не простит.
Когда я, наконец, очнулся, было выпито уже литров сорок текилы. Использованные не один раз бутылки кучей лежали в углу, а рядом на стуле сидел Фенхель и пробовал на зуб монетки, которые наугад вытаскивал из большого мешка перед собой.
– Семь тысяч трихем, – закусывая монету, мечтательно говорил Фенхель на акинварском. – Кто бы мог подумать…
Поговорив со своим товарищем, я узнал, что на приготовление текилы пока что было потрачено лишь половина кустов разрыв-травы, зато Фенхель уже заработал порядка десяти тысяч трихем и заодно помирился со всеми родственниками, не говоря уже о счастливой Фейхое, которая на данный момент довольно ночевала в спальне.
Порадовавшись за друга, я сообщил ему о своих намерениях. Сначала Фенхель, конечно, немного погоревал, но согласился с тем, что путешественнику незачем сидеть на одном и том же месте. В награду за помощь он дал мне пару тысяч трихем, которые я вскорости разменял на двадцать золотых монет (конечно же, не без помощи надуманных покровителей).
Фенхель с женой провожали меня в порту. На глазах у Фейхои даже искрились слезы. С разрешения мужа она поцеловала меня в щеку и поблагодарила за то, что я следил за мужем (надо сказать, это был первый раз, когда я услышал от нее хотя бы слово). В свою очередь я ответил им, что время, проведенное с ними в Акинваре, было самым запоминающимся в моей жизни, и не соврал. Пара долго еще смотрела вслед кораблю, который увозил меня прочь от империи в сторону полисов Содружества, в Ланир.
В самом Ланире я постарался не задерживаться, слишком уж коробила меня мысль о том, что я могу наткнуться на леди Ингресс и ее полицейских. Не выходя из порта, я пополнил свои запасы реагентов и пищи, и почти сразу же нашел команду торгово-китобойного судна, которое отправлялась в сторону одного из самых холодных владений – владений полиса с суровым и мрачным названием Орлоог.
На следующий день мы вышли из порта Ланира.
Глава 7. Поймать монстра на крючок
Я слегка перекинулся за борт и открыл лицо свежему встречному ветру. Он ласково трепал мои длинные белокурые волосы. Зажмурившись, я чувствовал, как мелкие соленые капельки, поднятые ветром с поверхности моря, россыпью разбиваются о мое лицо.
– Смотри, не рухни с борта, коротышка! – услышал я голос Брамбойта.
Брамбойт Д’Беретт был на корабле одним из бывалых матросов. Маленького роста, с растрепанной бородкой неясного темного цвета, он не упускал случая отпустить какую-нибудь сальную шуточку, будь она к месту или нет. Называть меня коротышкой, несмотря на мой рост чуть выше среднего, он начал с первого дня. Сам Брамбойт был опытным китобоем, ни один кит или кашалот не ушел от него. Он всегда был первый в очереди на место за гарпунной установкой.
Но сейчас судно выполняло торговые цели, поэтому матрос немного скучал, иногда веселя команду корабля различными анекдотами или историями из жизни. Одной из его самых любимых историй, по словам остальных, была охота на большого кита-альбиноса в то время, когда Д’Беретт был молодым и ходил в море еще со старой командой. Мне уже повезло услышать этот рассказ от самого Брамбойта, и я не пожалел об этом. Брамбойт говорил свежо и вдохновленно, и слушать его было одним удовольствием. Сам рассказ был довольно страшен и трагичен, и, несмотря на то, что кит в итоге был пойман, Брамбойт лишился левой ноги почти по колено и половины товарищей по команде.
Судно «Ветроносец» являлось одним из торгово-китобойных кораблей, которые в большом количестве оседали в окрестностях Ланира. Торговля – явление стихийное, сегодня может совсем не быть товаров, а завтра все склады ломятся от достатка. Поэтому многие торговые суда во время затишья были бесполезны, зато во время наплыва товаров их не хватало. Со временем некоторые китобойные суда стали предлагать свою помощь в транспортировке, а какие-то торговцы переделали свои торговые посудины в рыболовецкие, чтобы всегда было чем заниматься. С тех пор все ланирские корабли стали многофункциональными.
Я улыбнулся и слез с борта.
– Приятно чувствовать свежий воздух! – ответил я Брамбойту.
Матрос рассмеялся.
– Если б тут не было свежего воздуха, мы бы давно стухли, – он взял меня за плечо и развернул в сторону, кивая головой на боцмана. – Хотя вот Шедард, по-моему, уже протух.
Стоящие рядом матросы тихонько загоготали, глядя на старого боцмана Шедарда Каппана, который стоял на рулевом мостике и ждал, когда сменится ветер, чтобы отдать приказ снова поднять паруса. Не считая Брамбойта, Шедард был единственным из старой команды «Ветроносца», потому что наотрез отказывался уходить в отставку. Сам он был горбатым одноглазым стариком с вечно сальными спутанными волосами цвета ряски, постоянно шаркающим по палубе в ночное время. Но, в чем надо было отдать ему должное – рука у Шедарда была крепка как в молодости, и штурвал легко слушался его, как не слушался некоторых молодых и сильных матросов.
Я был на судне матросом на полставки, и, честно говоря, для меня какой-либо особой работы не было. Помыть палубу, поднять или опустить паруса – вот, в принципе, и был весь мой ареал задач, даже подежурить на вахте мне не давали. Зато все свободное время я посвящал просмотру морских видов животных и общению с остальными матросами. Торгово-китобойное судно было не ровней обычному торговому кораблю, курсирующему между Ланиром и Акинваром – оно было немного меньше, да и половина трюма была загружена охотничьими снастями, нежели товаром – зато оно шло намного быстрее, залихватски прыгая по встречным волнам. Матросы здесь тоже были сплошь сорвиголовы, с которыми можно было чуть ли не в бой лезть.
Как ни странно, но смотреть на море с китобойного судна оказалось интересно. Между Телехией и Телехскими островами не было такого разнообразия рыб и других подводных животных – видимо, сказывалось непомерно большое количество рыбаков в морях Ланира. Здесь же мне постоянно приходилось спрашивать остальных, что за рыбы появлялись из глубины местных вод. Так я узнал о летучих рыбах, китовых акулах, кашалотах и многих других.
Однако я постоянно замечал, что как бы далеко мы ни отплывали от берега, он постоянно был виден с правого борта. Хоть легонько, на самом краю горизонта, хоть изредка исчезая на пяток-другой часов, он все равно оставался в поле зрения. Меня это немного смущало, и на четвертый день плаванья я спросил Брамбойта:
– Почему мы всегда плывем вдоль береговой линии? Неужели не проще отойти чуть дальше от моря, чтобы меньше менять курс?
– Может, и проще было бы, – согласился Брамбойт. – Когда мы выходим на охоту за китами, мы иногда отходим дальше, чем сейчас. Но есть кое-какая проблема, которую знают все моряки. Эта проблема, собственно, знатно тормозит развитие мореплавания и кораблестроения. Нет, Гавилан, это не ты, – он усмехнулся и развернулся к товарищу, который от нечего делать подошел к нам и как бы незаметно прислушивался к нашему разговору, – и не ты, Закк, хотя я уже начинаю сомневаться!
Закк смутился и отошел. Он хоть и был в команде, но устроился не так давно, поэтому заданий ему давали не сильно больше, чем мне, что и являлось причиной его безделья. Отсутствие должного опыта не позволяло ему ответить шуточкой на слова Д’Беретта, поэтому он сдался в словесной перепалке без боя.
Брамбойт снова обратился ко мне и продолжил:
– Так вот, парень, никому на суше не интересно, но всю Телехию и близлежащие острова на каком-то там отдалении окружает так называемый Тихий пояс. Тихий пояс – настоящий ужас для моряков, зашедших в его воды! По удивительному стечению обстоятельств, таких как подводные течения, климатические зоны и прочее, там никогда не дует ни малейшего ветра. Вечный штиль в безжизненных водах Тихого пояса ожидает попавшие туда корабли. Тупая тишина – вот что ждет моряков до самой их смерти!
– Но подожди! – воскликнул я. – Что такого опасного в обычном штиле? Даже сейчас мы пару раз попадали в штиль, и что? Мы переходили на весла и плыли дальше… Либо просто ждали погоды, но сейчас не об этом…
– Э-э-эх, молодежь! – крякнул Брамбойт. Он встал и пошел к ближайшей бочке с водорослевой настойкой, которая уже была наполовину распита. Настойка по вкусу была противной для неподготовленных и восхитительной для бывалых матросов. Зачерпнув кружку и отхлебнув немного, он продолжил рассказывать: – Если бы было так просто – взять весла и погнать! Нет, все намного страшнее… Тихий пояс таит в себе не только внешнюю опасность, это скорее верхушка айсберга… Кстати, айсберги ты увидишь, когда мы подплывем к территориям Орлоога. Во-о-от, – он отхлебнул еще глоток, – главная опасность – это то, кто живет в водах Тихого пояса. Опаснейшие и огромнейшие твари! Каждая длиной с три больших корабля, не меньше! Лишь единицы видели их, и хорошо, что теперь мы можем знать об этом только из старинных легенд и не заходить в Тихий пояс!
– Что это за твари такие? – удивленно спросил я.
– Наши предки назвали их властелинами морей, – ответил Брамбойт. – По легенде, эти ужасные существа жрали все, что попадало в Тихий пояс, а если пищи не было, то устраивали смертельные схватки друг с другом. Ходила былина, что паре каких-то смельчаков удавалось убить властелина морей, но мне что-то не верится в это…
– А сам-то ты видел властелина морей? – скептически спросил остановившийся у бочки с настойкой Эмиэль, матрос со стажем. Эмиэль каждое плавание не расставался со своим котом Сисселем, которого держал рядом с собой. Остальные мартосы шептались, что в опасные моменты Эмиэль держит Сисселя у своей груди, веруя в то, что кот защитит его от смертельных ударов, а сам выживет благодаря тому, что у всех котов девять жизней, а насколько было известно моряку, Сиссель не потратил еще ни одной.
– Я не видел, и слава Создателю! – ответил Брамбойт. – Зато вот Шедард видел! Тогда корабль подошел слишком близко к Тихому поясу и Шедард заметил вздымающийся плавник чудовища. Говорят, после такого-то он и ослеп на один глаз – на тот, которым увидел монстра!
– Это тебе сам Шедард рассказал? – подозрительно улыбнулся Эмиэль. – Его же хрен разговоришь!
– Я и твоего кота, если хочешь, разговорю, – весело огрызнулся Брамбойт. – Только вот тебе вряд ли понравится то, что он расскажет!
Я смотрел в противоположную от берега сторону и думал о властелинах морей. Неужели никак нельзя прорваться сквозь Тихий пояс? И что властелины морей из себя представляют? Может быть, это какие-то древние чудовища, сохранившиеся с незапамятных времен и развившиеся в нечто ужасное? Поразительно, но чем больше я путешествую, тем больше вопросов задает мне окружающий мир, и не факт, что я даже за всю свою жизнь успею ответить на них.
Все эти мысли не давали мне покоя и позднее, когда мы стали на дрейф и выбрались небольшой группой на лодке чуть поодаль от судна, чтобы наловить побольше разной рыбы. Нам и повезло, и нет одновременно – мы нарвались на большой рыбный косяк. Беда была в том, что это был косяк килек – чтобы накормить досыта всю команду, нужно было бы поймать не меньше пары сотен рыбешек. Правда, стоило отметить, что рыба чуть ли не сама кидалась на крючки, даже не требуя наживки.
Спустя час незамысловатой рыбалки под нами промелькнула какая-то огромная тень. Я судорожно схватился за свою удочку, а сидящий рядом со мной в лодке Эмиэль рассмеялся:
– Думал, властелина морей нашел? Эх, салага! Это же обычный кит!
– Здоровый довольно кит, надо сказать, – заметил Тирион, еще один матрос из команды. – Давненько мы на таких не охотились… Разворачивай, ребята, этот засранец весь косяк пожрал.
– Погоди, может, тут еще где-нибудь рыба есть, – запротестовал Эмиэль. – Того, что мы выловили, дай бог только моему коту хватит.
– Твой кот тогда станет нашим обедом, – буркнул Шедард, сидящий на корме отдельно от остальных. Он был за главного в нашей вылазке, но все это время лишь угрюмо молчал и постоянно оглядывался. – Поворачивай на запад-север-север, – он указал рукой, – там кит не проходил, а косяк имеется.
Шедард оказался прав. Здесь нам повезло гораздо больше – кроме кильки в косяке затесалась сельдь и вскоре мы, до отвала загруженные рыбой, взялись за весла и погребли обратно к нашему кораблю.
– Интересно, а властелинов морей можно поймать так же, как вы ловите китов? – задал я вопрос скорее риторический, но Эмиэль поспешил ответить на него:
– Гарпуном и сетями? Не смеши меня! Это только разозлит такого монстра, как властелина морей! Честно говоря, сам я не знаю, как их ловить, но была какая-то песня, старая, как наш мир, вот только я ее не помню… Там пелось, как ловить властелинов морей. Ну да ладно, сейчас приплывем, спроси Д’Беретта, он должен знать.
Насади огромный череп,
С силой кинь в бурлящий омут;
Лишь один, стоящий в лодке,
Вступит в бой, поймает монстра,
– неожиданно полушепотом полупропел-полупроизнес Шедард, глядя куда-то вдаль. Немного погодя, он добавил:
– Старая песня, которую пели ребята из Орлоога… Никто так и не поймал властелина…
– Конечно, никто не поймал, – прошептал мне на ухо Тирион. – Попробуй найди еще этот череп, да постой один-одинешенек в Тихом поясе… Бред какой-то, а не песня.
Я ничего не ответил. Песня действительно звучала не очень правдоподобно… Но разве гениальные идеи когда-либо звучали по-другому? Брамбойт рассказывал мне про жителей Орлоога. Это были закаленные в холоде и невзгодах люди, которые почти никогда не смеялись и не улыбались. Они пели песни, которые переходили, словно драгоценное наследство, от поколения к поколению, и эти песни всегда описывали их жизнь, суровую и неблагодарную, но вместе с тем почему-то чарующую и завораживающую, и сулящую заслуженный отдых в конце пути. Брамбойт говорил, что никогда не мог понять их песен, но признавал, что только обитатели ледяных пустынь могут оценить по достоинству поэзию Орлоога.
На корабле нас ждала вся изголодавшаяся команда во главе с капитаном, высоким плечистым мужчиной средних лет с широкой ухоженной бородой каштанового цвета. Блод Сабатиан, капитан «Ветроносца», внимательно следил за мной, как, впрочем, он следил и за всеми юнгами-новичками, работающими на судне. Я его видел довольно редко, но матросы уже успели рассказать мне, что заметить его трудно, зато сам он всегда следит за всеми, и никому не удавалось отлынивать от работы, пока капитан находился на корабле.
– Молодец, Гавилан, справляешься, – похлопал меня Блод по плечу, когда я забрался на борт и стал помогать загружать рыбу. – Если бы ты хотел остаться на «Ветроносце» навсегда, я бы не раздумывал.
– Спасибо, может, я как-нибудь подумаю, – ответил я. На самом деле, я не сильно рвался в матросы – за кажущейся свободой и постоянными путешествиями скрывается рутинная ежедневная работа, которая рано или поздно напомнит о себе через непреодолимую скуку.
Закк, стоящий неподалеку, заметно расстроился. Он хотел показать капитану, что достоин своей команды, но Сабатиан словно не обращал на него внимания. На самом деле, я отметил про себя, что Блод просто дает парню привыкнуть и постепенно освоиться. Капитан заметил расстройство Закка и, подойдя к Каппану, сказал ему на ухо:
– Закк уже довольно долго служит на судне. Пусть этим вечером он заступит за штурвал. Покажешь ему.
Шедард кивнул, но я успел застать на его лице мимолетное легкое раздражение. Боцман не очень-то жаловал, когда кто-то другой кроме него вставал за штурвал «Ветроносца». Однако старик понимал, что рано или поздно его не станет, а молодежь кто-то должен обучать, поэтому пусть лучше он воспитает юнг так, как сам считает нужным.