Гавилан, охотник на чудищ

Солнце тихо садилось, и я поторопил своего напарника, потому что не хотел ночевать посреди пролива, пусть даже и мелкого. Уже к сумеркам мы вышли на берег острова. Я пошел чуть поодаль, а Фенхель захлюпал своими насквозь промокшими сандалиями с таким громким звуком, что распугал птиц, засевших стайкой в кустарнике, который рос неподалеку от береговой линии. Кое-как распалив костер и повесив сушиться промокшую одежду, мы наспех перекусили припасами и легли спать, решив с самого раннего утра продолжить путь.

Утром мы продолжили наше путешествие. Почти сразу после кустарника, где мы делали привал, рос дикий тропический лес, наподобие того, который находился к северу от Акинвара и обрамлял вулкан. Но если лес, растущий на плодородных вулканических землях, выглядел ярко и свежо, то на этом острове он был темнее и издавал какой-то затхлый запах, создавая ощущение дикой, непроходимой чащобы, куда нога человека не осмеливалась ступать. Было страшно нарушать первозданное спокойствие нетронутой природы, и хотя места для прохода было достаточно, я все же достал глефу, нутром ощущая немое желание леса не пускать нас дальше. Даже далекие звуки диких животных, птиц и насекомых практически исчезли и не были слышны. К моему счастью, даже Фенхель, порядком надоевший своей игрой на ситаре, убрал инструмент за спину.

– Дэто нэ просто тихо, – шепотом сказал он мне. – Мы входить в зэмля звэря.

– А мы точно идем туда, куда надо? – спросил я.

– Да, – кивнул Фенхель. – Я же говорить, что разрыв-трава расти там, гдэ звэрь.

Чем дальше мы шли, тем темнее становился лес. Нет, солнце так же просвечивало сквозь кроны деревьев, но сама листва стала вместо ярко-зеленого цвета темно-серой, словно мы находились в болоте. Запах гнили становился сильнее, к нему примешался ярко выраженный аромат плесени.

– Какой ужас, – ответил я. – У меня ощущение, будто здесь все умерли.

– Тс-с-с, – прошептал мой товарищ и ткнул пальцем вперед. – Смотрэть туда…

Впереди показались болотные кочки. Вернее, так мне привиделось вначале. Присмотревшись, я обнаружил, что это были никакие не кочки, а серо-бурые коконы, густо покрытые зелеными прожилками.

– Что это? Кладка зверя? – спросил я. Фенхель кивнул:

– Да, – ответил он, – дэто звэрь. Только он пока нэ вырос большой-большой.

– А где тогда большой зверь? – уточнил я. Фенхель пожал плечами.

– Нэ знать, – сказал он. – Может, нэдалеко, а может, и нэт пока большой звэрь вообще.

Меня слегка передернуло. Жаль, что я нигде не видел бестиария, где мог бы описываться этот зверь, и не знаю ни его повадок, ни его слабых мест. Вообще, зверь может оказаться каким угодно, и я даже могу его не услышать, если он вдруг сейчас крадется к нам. Я насторожился и прислушался. Вокруг было тихо, если не считать почесывающего ноги Фенхеля.

Коконы лежали на своих местах без движения, лишь иногда жилы, окутывающие их, мерцали ярко-зелеными всполохами да подергивались, словно от биения чьего-то сердца. Запах от странной кладки был похож на испортившийся хлеб, который лежал на полке, забытый всеми, не меньше месяца.

– Подожди, – сказал я в сторону Фенхеля. – Я хочу посмотреть.

Я вытащил небольшой кинжал и вскрыл кокон. Тугая и толстая мясистая кожица нехотя, еле-еле, поддавалась, но все же лопнула, обнажив внутренности. Из кокона вылилась какая-то кашица, больше похожая на непереваренную листву. Я поковырялся кончиком клинка внутри и вытащил какой-то розоватый шарик. Шарик смахивал на зародыша. Он был почти что идеальной сферической формы, с недоразвитым глазом прямо в центре и четырьмя тоненькими конечностями там, где, по идее, должен быть низ. Но это меня не смутило. Гораздо больше удивления у меня вызвала пасть, находящаяся почти что аккурат под глазом. Хотя весь зародыш явно должен был еще долго развиваться, пасть, казалось, уже была полностью сформирована. Она была огромная по сравнению с размером всего зародыша, с ровным рядом тоненьких, красновато-желтых заостренных зубов.

Я заинтересовался и надрезал тельце. Странно… Никакой пищеварительной или дыхательной системы я не нашел. Черепа или другого хранилища для мозга я тоже не заметил, тело выглядело так, будто мозг целиком сросся с мышечной тканью существа. Подумав о черепе, я решил отрезать также и одну из конечностей. Поразительно, но конечность тоже не имела никаких костей и суставов. Иными словами, существо из кокона не имело скелета и систем поддержания жизни и было, по сути своей, просто куском мяса с огромной зубастой пастью.

– А-а-а, – протянул Фенхель, наклонившись ко мне. – Дэто гогуля.

– Гогуля? – переспросил я. – Это и есть твой зверь?..

– Нэ совсем – ответил акинварец. – Гогуля – первый, кто расти из звэрь.

Фенхель взглянул на мое лицо и, наверное, заметил мой недоуменный вид, поэтому пояснил:

– Сначала быть много-много трава. Потом расти гриб. Потом гриб гнить и начать появляться споры. Споры расти в кокон, из кокон вылупляться гогули. Гогули не умэть кушать и скоро умирать, кидать споры. Споры расти в кокон, кокон расти. Из такой кокон вылупляться другой гогули или пэщерник…

– Пещерник? – уточнил я. Фенхель кивнул.

– Да, пэщерник, – ответил он. – Дэто такой мэлкий зэленый малышок. Пэщерник растить гогули, ухаживать, кормить, а гогули кушать, драться и умирать. Откушанный гогуля давать большой кокон, из который точно расти пэщерник или другой звэрь – рвотник. Рвотник умный, но эще мэлкий. Зато рвотник быстро давать расти гогули и пэщерник, на вэсь остров. Когда рвотник умирать, он кидать споры. Из дэти споры расти новый рвотник и…

Тут Фенхель протяжно рыгнул и замолчал.

– И… кто? – переспросил я.

Фенхель снова рыгнул.

– Я тебя не понимаю, – ответил я. – Тебе плохо, что ли?

– Нэт, – сказал Фенхель с искренне непонимающим выражением лица. – Из споры рвотник расти новый рвотник или… О’к.

– Кто? – не понял я. – Орк?

– Ну да, – кивнул мой напарник. – Орк. Орк расти и кушать гогули, которые эму давать пэщерник и рвотник. Иногда орк расти и кушать много гогули, а эще и пэщерник с рвотник. Эще прэдки знали, что расти такой орк, который кушать другой орк.

– И против орка вы и поставили стену? – догадался я.

– Да, против вэсь дэтот звэрь, – ответил Фенхель. – Орк очень любить драться и тащить весь звэрь к Акинвар. Вэсь орк, вэсь пэщерник и рвотник, даже вэсь гогули собираться у стэна. Дэто быть тяжелый врэмя…

Фенхель вздохнул так несчастно, будто сам когда-то участвовал в обороне Акинвара. Похоже, бремя, лежащее на плечах имперцев, настолько тяжело, что даже всегда веселый путешественник-любитель чаев не может вспоминать об этом без скорби.

– Ладно… – я попытался перевести тему. – Куда идти дальше?

– Прямо – ответил Фенхель. – Все также прямо. Тут нэдалэко должен остаться.

Мы шли мимо коконов с растущими гогулями. Поразительно, сколько их всего было здесь. Запах гнилых листьев и грибов забивал нос, практически не давая дышать. У меня родилась фантастическая мысль, что это был запах самих гогуль, которые, возможно, были животноподобным видом растений или грибов.

На самом деле, рассказ Фенхеля меня сильно заинтересовал, пробудив во мне любопытство, так что я особо не обращал внимание на гнетущее окружение и пугающую обстановку. Если верить словам акинварца, то получается, что один вид изменяется несколько раз, с каждой такой реинкарнацией становясь больше и агрессивнее. В этом имелось какое-то сходство с насекомыми – они должны сначала прожить жизнь как личинки и куколки, прежде чем стать имаго, взрослым насекомым. Другое дело, что, похоже, пещерники, рвотники и орки были не выросшими гогулями, а новорожденными существами на основе своего погибшего предка. Еще меня смутил факт того, что «звери» питались себе подобными, в итоге создавая абсолютно замкнутую систему.

Можно ли назвать этих существ чудищами и можно ли их уничтожить? Да, конечно, это чудища – взрослыми особями движет только ярость, иначе акинварцам не пришлось бы ни с чего строить такую большую и крепкую стену. Уничтожить одного – без проблем; весь вид – лишь теоретически, скорее всего, потому что придется избавиться от каждой, абсолютно каждой споры, из которой может вырасти даже самая хилая гогуля. Хорошо, что пока Телехские острова являются своеобразной тюрьмой для этих чудищ, иначе бы они уже давно заселили весь мир.

Мои мысли прервал внезапный голос Фенхеля:

– Мы прийти.

Я очнулся и увидел, что мы стоим на продолговатом утесе. Я подошел к краю утеса и глянул вниз. Далеко внизу с шумом били волны, с треском ударяясь о каменный обрыв.

– Эм-м-м, – промямлил я, – а где разрыв-трава?

– Там, – удовлетворенно улыбаясь, Фенхель ткнул пальцем вертикально вниз. Заметив мое недоумение, он пояснил: – Там находиться большой пэщера, в пэщера должен расти много-много разрыв-трава.

Я вновь посмотрел вниз. Волны невозмутимо омывали покрытый тиной утес. Если упасть с такой высоты в воду, то вряд ли получится выжить – слишком уж яростным был прилив. Я вздохнул и достал длинную веревку. С собой у меня был прочный железный крюк, который я при случае «позаимствовал» у стражей акинварской стены. Привязав крюк к веревке крепким тройным узлом, я стал искать, за что бы его зацепить. Решив, что дерево, растущее ближе всего, пусть и слегка подгнило, но тем не менее стоит достаточно крепко, я стал обматывать конец веревки с крюком вокруг этого дерева. Фенхель тем временем копошился в своей сумке, попутно вываливая все барахло – спальный мешок, кастрюли, мешочек с запасом разных сортов чая. Наконец, он достал из сумки прочные перчатки.

– Дэто ты взять, – сказал он мне. – Хороший пэрчатк, есть на сторона ладонь малэнький крючки! Ты хорошо цепляться за выступ, эсли надэть дэтот перчатк!

Я взял перчатки, кивнув Фенхелю и сразу же надел их. Обвязавшись свободным концом веревки и еще раз проверив, достаточно ли прочно крюк держит узел на дереве, я объяснил Фенхелю, что надо делать:

– В общем, все просто – ты держишь веревку и постепенно ее разматываешь, пока я не залезу в пещеру. Если я дерну, ты останавливаешься. Дерну еще раз – продолжаешь ее разматывать. В пещере я освобожусь, скорее всего, и дам знак, дернув два раза. Потом, собрав травы, обвяжусь веревкой заново и снова дерну два раза – тогда ты начнешь поднимать веревку.

– Ясно, – ответил Фенхель. – Я желать тэбе удача!

– Кстати, я совсем забыл, – спохватился я. Фенхель вопросительно взглянул на меня. – Как вообще выглядит-то эта твоя разрыв-трава?

– Ты ее лэгко найти, – ответил путешественник. – Разрыв-трава сам малэнький, но с большой круглый желтый цвэток, совсэм как бусина, который расти прямо в центр травка. Главное – срывать вэсь травка, а нэ только цвэток, потому что иначе будет быть бум-бум!

– Как ты тогда из нее текилу гонишь? – поинтересовался я.

– Я нэ вырывать цвэток, я только отрэзать листья, – ответил Фенхель. – Но листья надо сразу варить, потому что они быстро тухнуть отдэльно от вэсь трава. Когда они тухнуть, они вонять и тэрять свой тэкил свойств.

– Я понял, – ответил я. – Что ж, – я проверил, хватит ли мне места в сумке для достаточного количества разрыв-травы, – пора лезть в пещеру.

Фенхель держал моток веревки, а я подошел к обрыву. Да уж, страшновато спускаться. Я повернулся к обрыву спиной и опустил ноги. Найдя опору, я согнул их в коленях и стал искать выступы для рук.

Я быстро оценил перчатки Фенхеля. Если для ног нужно было искать более-менее широкие выступы в утесе, то руки легко цеплялись почти за любые неровности. Крючки врезались в камень почти так же, как если бы это была слегка влажная земля. Я довольно быстро слезал, практически не задерживаясь. Фенхель в это время терпеливо стоял и равномерно разматывал веревку.

Я нашел следующий уступ и, посмотрел вниз, проверить, сколько еще осталось. К моей радости, до дыры в утесе, ведущую, в пещеру, оставалось всего ничего, не более полуметра. С новыми силами, возникшими от второго дыхания, я продолжил слезать. Внезапно меня что-то немного дернуло за спину, и веревка натянулась.

Я попробовал сам дернуть веревку, думая, с чего бы Фенхель перестал ее разматывать. Ничего не произошло. Я поднял голову наверх и увидел маленькую фигурку своего напарника.

– Что случилось? – я постарался перекричать свистящий рядом со мной ветер. – Опускай ниже! Тут немного осталось!

– Ниже уже нэкуда! – донесся до меня крик Фенхеля. – Я уже даже нэ дэржать вэревка – она вэсь натянуться!

Его фигура еле заметно помахала руками, наглядно показывая, что длины веревки не хватает.

– Ладно! – ответил я. – Тогда попробую решить по-другому!

Я ослабил узел, крепивший веревку к моему поясу, и стал разматываться. С каждым оборотом я опускался чуть-чуть ниже. Взявшись одной рукой за висящую часть веревки, второй я совсем освободил узел. Конец веревки упал вниз, а я, ухватившись за нее обеими руками и помогая себе ногами, стал спускаться дальше.

Получившейся пары метров веревки как раз хватило, чтобы поравняться со входом в пещеру. Слегка раскачавшись, я спрыгнул в сумерки свода.

Насколько пещера была глубокая, я не мог оценить – она уходила далеко вглубь, где было черным-черно. Ближе к дыре стоял полумрак, но этого света вполне хватало, чтобы различать предметы. К счастью, я обнаружил вокруг себя множество небольших, примерно с ладонь размером, кустиков разрыв-травы. Вокруг большого желтого шарообразного цветка росли пучки зеленых листиков какого-то странного прямоугольного вида. Каждый куст разрыв-травы содержал почти несчетное количество листьев.

Я стал собирать траву, осторожно срывая кинжалом кусты почти у самого корня и складывая их в наплечную сумку, которую мне перед этим отдал Фенхель. Сумка была особая, травническая, с кучей наружных кармашков и ремешков с веревочками, чтобы подвязывать отдельные снопики. Несмотря на то, что сумка изначально была бежевого, холщового цвета, она уже давно перекрасилась в салатовый, а ткань изнутри пропахла терпким травянистым запахом. Принюхиваясь, можно было распознать ароматы одуванчика, душицы и мяты, остальные же запахи терялись в общей обонятельной вакханалии.

Неожиданно для меня тишину пещеры прервало недовольное ворчание. В темноте свода что-то зашевелилось и заверещало. Я насторожился и вытащил глефы, приготовившись к возможному нападению.

– Кто там? – на всякий случай спросил я, хотя и понимал, что более глупого вопроса здесь, в одинокой пещере, не найти. Ворчание раздалось снова. Мне показалось, что на этот раз оно усилилось многократным эхом. На свет, шаркая четырьмя неуклюжими ножками, вышло странное шарообразное существо, ростом едва доходившее мне до колена. Я пригляделся, и то же самое сделало это животное, изучая меня своим большим единственным глазом, занимавшим почти всю переднюю часть его тела.

По своей форме существо очень походило на вылупившуюся гогулю, как ту, которую я вскрыл в лесу. Но ведь у той гогули был большой рот, а у этой нет! Зато в остальном все было похоже – еле-еле обтянутый кожей мозг, корявое, морщинистое туловище. Рта не было видно, но ведь чем-то эта гогуля верещала.

Сомнения мои в принадлежности к виду сразу рассеялись, когда существо вдруг растянулось вверх, распахнув откуда-то снизу гигантский рот с торчащими в три ряда десятками тонких и длинных, как у хищных глубоководных рыб, зубов. По сути, рот был сопоставим размером со всем остальным туловищем – тело гогули страшно согнулось в обратную сторону, чтобы полностью распахнуть пасть и показать свой малоразвитый пищевод, который у нерожденной гогули отсутствовал. Гогуля издала пронзительный рык, и тут же из темноты выбежали еще несколько похожих гогуль. Похожих – потому что они не были одинаковыми. У одной были подлиннее ножки, другая вместо темно-зеленого была бирюзового-синего цвета, а у третьей на затылке, укрывая часть мозга, росли черненькие жиденькие волосы. Зато в чем они все были похожи, так это в здоровой пасти, начиненной зубами.

И эти зубы скопом набросились на меня.

Гогули не отличались ни силой, ни тактическим мышлением, поэтому они просто шли напролом, пытаясь задавить меня количеством. Я, не сильно напрягаясь, отбивал их нападения кончиками глеф. Зубы гогуль тщетно старались вгрызаться в металл клинков и там же застревали. Некоторые чудища пытались запрыгнуть мне на голову, но я быстро двигался и вовремя пригибался, так что монстрики с характерным шлепком врезались в стену пещеры, находившуюся за мной.

Подвернувшуюся под руку замешкавшуюся гогулю я без зазрения совести просто пнул ногой. Истошно вереща, гогуля вылетела из дыры в пещеру и скрылась за пределами видимости. Очевидно, смерть настигла ее под яростным грохотом прибрежных волн.

Умирающие гогули, получившие смертельные ранения, чуть ли не штабелями ложились на каменный пол. Еще с начала боя мне повезло заметить, что их рот при этом неестественно (насколько это могло быть неестественно для них) раскрывался, и оттуда вылезала светло-бурая чашечка, которая лопалась, разнося в ближайшие пару метров от трупа гогули ярко-зеленые споры. После этого я старался сразу отскакивать подальше, едва нанося удар той или иной гогуле. Заодно я следил за растущими цветами разрыв-травы, помня наставления Фенхеля о том, что наступать на них опасно.

Последняя оставшаяся в живых гогуля, случайно поскользнувшись на булыжнике, все же упала прямо на желтый цветок. Раздался хлопок, и ошметки, оставшиеся от чудища, вместе с мелкими камушками брызгами разлетелись по всей пещере, задев и меня. На месте взрыва осталась лишь небольшая воронка. От куста, как, впрочем, и от гогули, ничего не осталось.

Нападение завершилось. Кое-где еще росли кусты разрыв-травы, и я как ни в чем не бывало продолжил их собирать, благо мне оставалось совсем немного, чтобы целиком набить сумку. Теперь я знал, ну или по крайней мере догадывался, что таит в себе темнота пещерных глубин, и желание разведать ее у меня не появилось. Хотя, если из пещеры не ведет еще какой-либо путь наружу, гогулям или их потомкам не удастся выбраться на поверхность без посторонней помощи.

Я пошел к свету, на выход. Веревка, оставленная мной, бесцельно качалась на сильном ветру, который бывает только у отвесных берегов моря. Я постарался схватиться за край веревки, но мне долго не везло – ветер не давал веревке качнуться ближе, а подходить к самому краю было страшно и опасно. Наконец, я все-таки умудрился взяться за веревку. Я дернул за нее два раза и обхватил обеими руками как можно крепче. Фенхель, очевидно, почувствовал дерганье, потому что меня внезапно потащило вверх. Так я и поднимался, то и дело отталкиваясь от утеса ногами, чтобы меня не волокло вдоль камня. Было довольно тяжело – к моему полному снаряжению добавилась еще полная травническая сумка, а обвязаться веревкой не было никакой возможности. Когда Фенхель вытащил меня на поверхность, я моментально сбросил ношу и от усталости лег на спину, пытаясь расслабить руки.

Фенхель, казалось, даже не заметил моего состояния. В том, что он не слышал звуки моего боя с гогулями, я был более чем уверен. Чаелюб сразу же кинулся к оставленной мной сумке и открыл ее. На глазах Фенхеля мгновенно вспыхнуло озаряющее счастье, словно он только что получил в наследство замок и гору трихем в придачу.

– Дэто же разрыв-трава! – воскликнул он. – Тэперь мы готовить тэкил!

Он покопошился еще глубже, чуть ли не с головой погружаясь в сумку.

– О-о-о, сколько трава! – закричал он еще громче. – Мы готовить нэ просто тэкил, а много-много тэкил! Гавилан, ты… Ты… Ты целый гэрой! Столько трава добыть!

Я слегка улыбнулся и перекатился на живот. Получилось не очень плавно, мешались глефы, зато они теперь не вдавливались в лопатки. Правда, теперь в живот вдавливались инструменты, закрепленные на ремнях. Я вздохнул и, упершись локтями о землю, встал на ноги.

– И много текилы делается из этой травы? – спросил я. Фенхель еще раз заглянул в сумку, оценивая размеры добычи.

– Из трава такой размер, – подытожил он, – с каждый куст делаться литров дэсять-двэнадцать тэкил.

Я обомлел. Признаться, я рассчитывал услышать такую цифру, но со всего добытого, а не с каждого кустика по отдельности.

– Ничего себе, как много! – только и мог ответить я.

Фенхель улыбнулся.

– Дэто старый рэцепт, который достаться мнэ от дэда! – ответил он, не скрывая гордости. – Другие варить тэкил раз в два мэньше, чтобы быть такой же наваристый!

Мы решили более не задерживаться на утесе, даже несмотря на то, что приближался вечер. Уже за полночь мы выбрались за пределы земель зверя, и только после этого разбили лагерь и поужинали при свете лун. Мой товарищ не удержался и спел несколько песенок на своей ситаре, добрая половина которых была посвящена разным выпивкам, которые готовил акинварский народ на протяжении многих веков.

Едва забрезжил свет, Фенхель растолкал меня, и мы отправились дальше. Было видно, что ему не терпится поскорее начать гнать текилу, которую никто уже давно не пил из-за невозможности добыть разрыв-траву. К тому же за время, проведенное в Акинваре, я довольно много узнал о характерных особенностях жителей империи, поэтому догадывался, что дело здесь не только в возможности выпить, но и в предполагаемой огромной прибыли, которую получит Фенхель от продажи столь редкого алкогольного напитка.

Случайно я услышал шорох в кустарнике неподалеку от нашего пути. Сначала я не придал этому особого значения, но на всякий случай обострил свои чувства. Спустя некоторое время шорох послышался снова. Стало ясно, что кто-то следит за нами, причем это не слишком умелый охотник, раз он позволил дважды услышать себя. Я вытащил глефы и аккуратно закрепил их на руках.

– Что такое? – удивленно спросил меня Фенхель.

– Будь осторожен, по-моему, за нами следят, – ответил я.

Фенхель кивнул и огляделся. Тут же из чащи на него выпрыгнул какой-то огромный зверь. Я откинул Фенхеля в сторону и подставил под зверя свои клинки. Зверь отпрянул и остановился.

– Дэдушкин ситара всмятка! – раздался сбоку удрученный крик Фенхеля. Похоже, отпихнув, я уронил горе-путешественника на его же собственный музыкальный инструмент. Я на мгновение отвел взгляд на Фенхеля, но тут же возвратил его обратно на зверя.

Словом, это был явно не зверь, а неведомое чудище. Внешностью оно походило на какую-то полосатую рысь или пуму, мохнатую и шерстистую, с рыжей и белой окраской. Кое-где, в складках, шерсть переходила в черный цвет. Само чудище стояло лишь на двух задних лапах, было одето в легкую тканевую броню с металлическими элементами защиты, а в руках (или в передних лапах), ощеренных длинными кривыми желтыми когтями, оно держало по большому широкому серпу.

– Ракшасса! – воскликнул от ужаса Фенхель, отвлекшись от созерцания разбитой ситары. Чудище посмотрело на Фенхеля и метнулось к нему.

– Ну уж нет! – закричал я и кинулся наперерез ракшассе. Занесшее было лапу чудище отпрянуло назад, и я по инерции проскочил чуть дальше, чем хотел, а мой заготовленный удар лишь прорезал воздух. Свой же удар ракшасса опустила на меня, но я вовремя успел согнуть ноги в коленях и сделать подсечку. Удар моей ноги по задней лапе ракшассы не возымел должного эффекта, но все-таки ее рука ушла в сторону от моего туловища. Своей правой рукой я завел клинок, чтобы разрезать сухожилия на запястье ведущей лапы чудища, но ракшасса вовремя среагировала и отпрыгнула назад. За это время я успел занять оборонительную стойку.

Главное, теперь внимание ракшассы было полностью сосредоточенно на мне. Чудище посмотрело на меня и зарычало внутриутробно, так, как это делают кошки, разве что здесь «кошка» была два метра ростом.

– Так это ты тот самый охотник? – неожиданно для меня спросила ракшасса. – Ты – Гавилан, которрого меня послали убить?

– Ты еще и разговариваешь? – переспросил я. – Да, я Гавилан… Но… Кому вдруг понадобилась моя смерть?

– Неважно, – огрызнулась ракшасса и бросилась на меня. – Важна лишь твоя смеррть и моя нагррада!

Рывок ракшассы ничего ей не дал. Я откочил в сторону и, воспользовавшись тем, что моя левая рука поравнялась с ремешком на бедре, вытащил кинжал и метнул в глаз чудища. Ракшасса с легкостью взвела серп и перевела вектор движения кинжала так, что он воткнулся в землю рядом со мной.

– Нет, – яростно зарычало чудище. – Только глаз к глазу! Коготь к когтю!

– Глаз к глазу, пожалуйста, – я пожал плечами, и мы с чудищем бросились друг к другу.

Серпы ракшассы действовали примерно так же, как и скимитары Алесии. Они с легкостью уводили мои удары в сторону и почти безукоризненно стремились порезать меня. Конечно, серпы не могли захватывать чужое оружие и вести его, зато там, где Алесия брала ловкостью, ракшасса брала грубой силой и молниеносной скоростью.

Я долго не мог распознать ход действий ракшассы и поэтому больше защищался, чем нападал. Серпы ходили дугой, и так же дугой они водили мои глефы. В других измерениях серпы плохо работали, поэтому я решил слегка изменить стиль боя. В следующий раз, когда серп захватил край моей глефы и стал по кривой подниматься вверх, я стал двигаться вслед руке, параллельно заводя под грудью другую глефу. Это был хороший ход – я прошмыгнул прямо подмышкой ракшассы и ранил ее в трицепс (по крайней мере, в то место, где у людей обычно трицепс).