Царьградская пленница

– А вы зимой к нам переходите жить, – предложил гость. – У нас дом большой, батька с маткой будут рады.

Стоюн и Зоря рассмеялись в ответ на такое неожиданное предложение. В это время из хаты выбежала Светлана.

– Батя, Зорька, – звонко крикнула она, – завтракать идите, уха сварилась!

Увидев чужого парня, она смутилась, покраснела. Неждан с любопытством рассматривал скромно, но опрятно одетую синеокую девушку со стройным станом, с длинными русыми косами, спускающимися ниже пояса. Он повернулся к Зоре и шепотом спросил:

– Сестренка твоя?

– Ага. Светланкой звать. Погодки мы с ней, она помоложе.

– А матушка твоя где?

Зоря тихо ответил:

– Родимую о прошлом годе печенеги в полон увели…

– А меня батя за вами прислал, – перевел Неждан разговор на другое. Сбирайтесь!

– Кто?

– Да все вы: ты, батя твой, Светлана. Мои старики наказали, чтоб я всех привез, сколько вас ни есть. Да и сестра хочет повидать моего спасителя.

– У тебя тоже есть сестра?

– Есть. Надькой звать. Она в наших годах. Так поедете?

– Не знаю. Как, батя? Поедем, что ли?

Рыбак призадумался. Он намеревался в этот день основательно починить порванные сомами сети, но мысль о том, что Пересвет обещал угостить необыкновенным медом, перевесила.

– А ладно, не уйдут сети! – с необычайной для него беззаботностью сказал Стоюн. – Поедем, коли зовут. Светланка, сбирайся!

Но девушка наотрез отказалась ехать. Ее смущал красивый наряд Неждана, его шитая шелком рубашка, сафьяновые сапоги.

«Небось, и сестра его так же красно одета, – подумала Светлана. – А я… Нет, не поеду нашу бедность показывать…»

– Я буду сети чинить, – нашла предлог девушка.

– Ну и ладно, оставайся, – согласился отец. – А мы с Зорькой поедем, только пускай сначала гость нашей рыбацкой ухи отведает.

Неждан отказывался, но хозяин не хотел слушать никаких отговорок. Впрочем, стерляжья уха оказалась великолепной.

Зоря надел лучшую рубаху с вышитым воротником и длинные холщовые штаны. Обуви он не знал с ранней весны до поздней осени; его ноги задубели до того, что не боялись ни камней, ни колючек. Стоюн скрасил будничное одеяние красной опояской, которую завел давным-давно, еще к свадьбе.

– Сей день ты у нас, батя, седоком будешь, мы тебя повезем, – сказал Зоря.

Сам он сел на корму, посадил Неждана на нос, и оба проворно заработали веслами, гоня легкое суденышко против течения.

Река была оживленной. Сверху величаво спускались купеческие учаны, полные товарами, охраняемыми стражей; скользили рыболовные лодки со сложенными на носу сетями; удильщики, поставив челны на якорь, сосредоточенно следили за лесками.

Завидев Стоюна, праздно сидящего на средней скамейке челна, знакомые рыболовы весело кричали ему:

– Эй, друг! Куда таким боярином едешь?

– В гости меня повезли, на Подол! – улыбаясь, объяснял рыбак.

Неждан, усердно работая веслом, рассказывал о своей семье.

– Батя мой лишился ноги в бою с печенегами, – говорил парень. Жестокая была сечь, и многие тогда жизнь положили. На батю наскочил один ворог, богатырь ростом и силой. Он бате ногу мечом порубил, зато сам без головы остался…

Зоря знал об этом страшном печенежском нашествии на Киев, которое случилось в 1017 году. Помнить его он не мог: ему было тогда три года. Но мать часто рассказывала, как она и другие женщины Черторыя скрылись в лесной чащобе: сторожевые посты успели предупредить о приближении орды. А Стоюн сам сражался в числе русских ополченцев. Сильно тогда пострадали киевские окрестности, в том числе и Черторый. Но печенеги бежали, разбитые наголову, и после того долго не осмеливались появляться в русских пределах.

Рыбак спросил Неждана, почему он получил такое имя.

– У бати с матушкой сколько лет детей не было, они уж и ждать перестали. И вдруг родился я. Вот и назвали меня Нежданом.

По церковным записям парень числился Василием. В ту пору многие русские люди носили два имени: обиходное, славянское, и крещеное, взятое из святцев.[38 - Святцы – список имен святых] Оружейник Пересвет, придя к попу на исповедь, отзывался на имя Софроний. Да и сам князь Ярослав Мудрый при крещении получил имя Георгий (Юрий), но никто его так не называл.

Неждан, не уставая, занимал гостей разговорами. Но вот показалась на высоком речном берегу деревянная стена, окружавшая Киев, за ней подымались шатровые верхушки боярских хором, высоко возносились башенки великокняжеского дворца, блестели золотом купола многочисленных церквей. Не в первый раз Зоря видел Киев с реки, а все же загляделся на его величавую красоту.

Давно облюбовали славяне место, где стоял Киев. Еще в VIII веке нашей эры там уже появилось обширное городище, которое росло с каждым десятилетием. Так удачно расположилось оно на скрещении речных и сухопутных дорог. Могучая река Днепр – Борисфен, как ее называли греки, пересекала с севера на юг чуть не всю огромную русскую равнину. И сам Днепр, и густая сеть его притоков представляли систему дорог, лучше которой не придумаешь. По сухопутью же шли проезжие шляхи в старинные и новые города Искоростень, Листвин, Туров, Стародуб и многие другие.

А как удобно было защищаться от врагов на трех горах – Киевице, Хоривице и Щековице.[39 - Эти горы назывались в честь легендарных основателей города, трех братьев – Кия, Хорива и Щека. А по имени их сестры Лыбеди называлась речка, протекавшая под городом.] Крутые горы с почти отвесными склонами, поросшими лесом, и глубокие ущелья, разделяющие их, а с востока широкая и быстрая река – все облегчало защиту Киева. В лесистых долинах и оврагах можно было скрывать засады.

Еще при первых князьях киевляне обнесли город прочной деревянной стеной. Широкие срубы ставились один на другой и наполнялись камнями. Получилось укрепление, которое не разрушишь никакими стенобитными машинами.

Трое ворот было в городской стене. От северных начиналась дорога на Галич. Из Лядских, ведущих на юг, нельзя было далеко уйти, там пролегала «ляда» – пустошь, заросли, болота. Из западных ворот, самых оживленных, шли пути за рубеж.

Лодка причалила к берегу Подола.

Подол – низменная часть города – располагался по Днепру выше Горы, и его в ту пору еще не ограждала стена. В случае нападения врагов жители Подола бросали дома и, захватив самое ценное имущество, бежали на Гору, под защиту крепости.

Подол населяли ремесленники: гончары, кожевники, столяры, оружейники. Люди одного ремесла тяготели друг к другу, селились рядом, и так возникали слободки Гончарная, Кожевная, Оружейная. В Гончарной жужжали круги, на которых формовались горшки, кринки, блюда и иная посуда. Кожевная встречала посетителей резкой вонью гниющих шкур, а в Оружейной слободе раздавался перестук и перезвон молотков и молоточков, кующих пластины для лат и кольца для кольчуг.

Дом Пересвета был выше и обширнее соседних домов. Двор устилали плотно уложенные плахи.[40 - Плаха – толстая доска] Жилье состояло из большой, хорошо убранной светлицы и терема – владения Нади и ее матери Софьи. Над домом поднималась надстройка – одрина, где спали хозяин с сыном. Отдельный ход вел в мастерскую с земляным полом. Там в углу был устроен горн с кузнечным мехом для раздувания пламени.

Пересвет в бархатном кафтане встретил гостей на крыльце, как этого требовал обычай. Троекратно облобызавшись с рыбаком и сердечно обняв Зорю, оружейник повел их в горницу, где хлопотали Софья и Надя.

В переднем углу под иконами стоял стол под белой скатертью, уставленный яствами и питиями. Вдоль стен тянулись не лавки, как в бедной хате Стоюна, а широкие резные лари, покрытые холстом; в них хранились пожитки хозяев.

Полная низенькая Софья поклонилась Стоюну до земли, а потом стала горячо целовать сконфуженного Зорю.

– Ненаглядный ты мой, сокровище мое! – выпевала она в перерывах между поцелуями. – И какой же отец, какая мать породили тебя, такого доброго, такого смелого?!

– Парень как парень, – спокойно отозвался Стоюн. – Не так давно приходилось драть его лозой за всякие проказы…

Зорины щеки запылали от стыда, и он смущенно поглядывал на Надежду, такую же белокурую и круглолицую, как брат.