Право на месть

– Замерз? – обрадованно спросил мальчик.– Ты замерз? Хочешь, погреемся?

Он ловко соскочил на пол.

Лампа у изголовья, раструб на гибкой опоре, сама повернулась вслед за ним. Как пиявка.

– Костер? – предложил мальчик.

Он выхватил с полки толстую книгу и начал проворно выдирать из нее листы. Вырвет, сомнет, бросит. Рукавички, с виду неуклюжие, нисколько ему не мешали.

– А помнишь,– говорил мальчик,– тебе было шесть, и мы сбежали из дому. И жгли ночью костер у залива. Большой костер, помнишь? Здорово, да?

Мальчик сбросил рукавичку. Отец Егорий не успел увидеть, что под ней. Рука оказалась за пределами светового круга. Зато он услышал, как чиркнула спичка.

– Не надо! – не выдержал отец Егорий.

«Нельзя возражать! Нельзя! Ни спорить, ни возражать… Только хуже будет».

– Почему? – с невинным удивлением спросил мальчик.– Сейчас будет тепло. Мы согреемся. Ты и я. А потом все кончится. Разве ты не хочешь, чтобы все кончилось?

– Не хочу! (Молчи! Молчи!) Нет, хочу, но не так, чтобы…

– Не бойся, Горша! – нежно произнес мальчик.– Доверься мне, и будет хорошо. Смотри, как красиво!

Бумажный костер пылал. Запах дыма щекотал ноздри отца Егория.

Свет пламени озарил мальчика целиком: детская фигурка, сидящая на полу с поджатыми ногами.

– Ты же любишь свет? – произнес мальчик.– Будет много света. Ты сам станешь светом. Подумай, как хорошо!

Рукавички снова были на нем.

«Что там, под ними?» – с болезненным любопытством думал отец Егорий.

Костер разгорался все ярче. Мальчик быстро подкидывал в него бумагу – так и мелькали красные рукавички.

К запаху дыма прибавился смрад горящей краски – занялся пол. Лак на изножье кровати пошел пузырями. Но отец Егорий под толстым одеялом еще не чувствовал жара.

«Я сгорю,– равнодушно подумал он.– Прости меня, Господи».

– Мы сгорим,– уточнил мальчик.

Электрический свет лампы потерялся в пляске пламени. Огонь поднимался над головой сидящей на полу фигурки.

– Мы сгорим. Ты. Я. Он.

«Боже! – ужаснулся отец Егорий.– Я забыл!»

Мальчик лукаво улыбался. Он-то помнил!

– Пожар! – надсаживаясь, закричал отец Егорий.– Пожар!

Мальчик радостно захлопал в ладоши.

– Пожар, пожар! – поддержал он писклявым голосом.– Горим! Ура!

Отец Егорий осекся.

– Да,– сказал мальчик с нежной улыбкой.– Никто, никто нас не слышит!

– Ты меня обманываешь,– хрипло (в горле першило от гари) проговорил отец Егорий.– Это все – не настоящее, да?

– Конечно! – веселым голоском отозвался мальчик.

Вскочив, он высоко подпрыгнул, с невероятной ловкостью ухватил с полки разом целую кипу книг и швырнул их в огонь. Вверх взметнулись искры. В воздухе закружились черные хлопья пепла.

Отец Егорий приподнялся и упал обратно на постель, задыхаясь. Он закашлялся. По лицу его обильно струился пот.

Синие огоньки весело побежали по изножью кровати.

– Свет! – воскликнул мальчик, взмахнув руками.– Мы все станем светом! Ура!

Григорий Степанович проснулся от визгливого собачьего воя.

– Что, что, что? – забормотал он, вскакивая, почти ничего не соображая: спал ведь не больше двух часов.

– Брейк, молчать! Брейк! – закричал внизу, под окном, охранник.– Ко мне! Рядом!

Смушко ожесточенно потер затекшее лицо, встал, оперся коленом на подоконник, выглянул в форточку.

Осатаневший черный пес раз за разом кидался на стену дома. Прыгал чуть не на два метра, царапая когтями новую вагонку.

– Что это он? – крикнул Смушко.

– Сбесился! – сердито ответили снизу.– Псих! Брейк, мать твою! Молчать! Фу!

Смушко закрыл форточку, плюхнулся на кровать. Уже проваливаясь в сон, подумал:

«Дымом, что ли, пахнет? Быть не может. Сигнализация…»

Ржавое пламя взметывалось вполовину окна. Но мальчик сидел буквально в шаге от него, словно бы не чувствуя. Отец Егорий дышал ртом, с хрипом, с бульканьем в бронхах. Голова раскалывалась от боли, большие руки беспомощно подергивались, в глазах стало черно… а спасительное забвение все не приходило.

– Никогда,– сквозь гул (пламени?) донеслось до отца Егория.– Теперь уже никогда…

И низкий гнусавый рев большой трубы.

Кто-то с силой колотил внизу в дверь.

– О Господи!