Поверженный Король

Виктор постучал в дверь и вошел в кабинет Цветаева.

– Привет!

– Привет, Виктор! – поздоровался с ним Цветаев. – Что у тебя?

– Извини, что помешал, – произнес Абрамов, увидев сидевшего на стуле Лобова. – Воспитываешь?

– Как, тебе сказать? Приходится наставлять человека на путь истинный.

– Слушай, Лобов? – начал Виктор. – Недавно был в Елабуге. Сразу же почувствовал отсутствие в городе твоей хозяйственной руки. Алик, которого ты пощадил в свое время, застрелил твоего знакомого Груздева. Ему, видишь ли, понадобилась вторая половина твоего бизнеса, ту ее часть, которую ты в свое время отобрал у Челадзе. Они были и у тебя дома. Напугали жену и ребенка. Валентина решила отдать этот кусок.

По лицу Анатолия пробежала едва заметная тень.

– Насколько я знаю, ты сам отдал блатным: Менделеевскую химию, рынок, квартиры в Менделеевске. У тебя, кроме магазина и доли в ресторане, больше ничего не осталось. Думаю, что, когда выйдешь на волю, у тебя вообще ничего не останется.

Абрамов сделал паузу и посмотрел на Цветаева.

– Я, не удивлюсь, если твоя жена Валюша, в скором времени, начнет побираться по людям. Ей, не на кого рассчитывать. Сестра ее пьет и недавно, даже не пустила ее на порог дома. Рассчитывать на помощь без денег, не приходится. Ты вообще можешь не выйти из тюрьмы, за твою организацию покушения на меня.

Лобов вздрогнул.

– Ты, Лобов, заплатил такие деньги, за то, чтобы они убили меня, а я, вот жив, сижу перед тобой и тебе все это говорю. Рязанцев все рассказал мне, как на него вышли твои люди и заказали ему убрать меня. Он, скрывать это не стал, зачем ему за тебя, тянуть эту «мазу».

Лобов сидел и молчал. Если бы не выступивший у него на лбу пот, то можно было бы подумать, что все, о чем ему говорил Абрамов, его не касалось. Виктор сделал паузу и, повернувшись в сторону Цветаева, произнес:

– Может, не будешь его воспитывать, ему все равно осталось не так много. Суд во вторник, а там и второй, возможно, не за горами. Если его еще не приговорят к расстрелу по первому суду, то по второму, это точно, поставят к стене.

– Слушай, Виктор! Неужели ты, такой кровожадный? – спросил его Цветаев. Зачем, тебе эта лишняя кровь. У него же жена, ребенок. Ну, ты убьешь Лобова, а в чем виновата его жена, ребенок.

– Интересный вопрос, а в чем виновата моя жена и дочь. Он заказывает меня, а они причем?

– Я бы, не стал этого делать, если бы этот человек смерился бы со своим наказанием. Сейчас, он совместно с адвокатом, пытаются сломать это дело. Они вышли на прокуратуру, бандитов. Где у меня гарантии, что он и дальше, не захочет моей крови, и тихо будет отбывать свой срок. Если враг не сдается, то его нужно уничтожать, а не жалеть. Жалость, может придать ему силы, и он подумает, что жалость к нему сродни трусости и начнет плести снова свои интриги, надеясь на реванш.

Лобов, внимательно прислушивался к их разговору, пытаясь угадать, на что настроен Абрамов, на мир или его ликвидацию.

– Ладно, я пошел. Извини, зайду в другой раз, – произнес Виктор и вышел из кабинета. Вторую часть плана, должен был осуществить Цветаев

***

– Что молчишь? – спросил Цветаев Лобова. – Дурак, ты Лобов. На, что ты рассчитываешь, мне не понятно? Если, Абрамов захочет, он сотрет тебя в лагерную пыль. Если ты рассчитываешь на адвоката, то он человек денег. Есть у тебя деньги, есть и адвокат, нет денег и ты в жопе. Он здесь намутит и отчалит в Москву, а ты, так и останешься, вот здесь в этом изоляторе, то есть у Абрамова.

Лобов сидел и молчал. Он еще никак не мог поверить, что Рязанцев сдал его и его связи. Но дыма без огня не бывает. Если Абрамов сказал о Рязанцеве, это значит, что он его развалил. Второй суд, тогда, наверняка, поставит точку на его жизни.

Он слушал Цветаева и в нем, все сильнее и сильнее возникало желание жить, пусть в тюрьме или на зоне, но жить. Он мысленно представил жену с ребенком, стоящими у ворот церкви и собирающих милостыню и ему, стало до слез обидно за себя. Перед его глазами, в считанные секунды прокрутилась вся его жизнь с самого детства до настоящего момента. Это чувство затмило другое, это мнимое богатство, вокруг которого, словно мухи кружили все его друзья и знакомые.

«Все повторяется в этой жизни, – подумал он. – Жизнь, словно дорога, только для одних она прямая, а для него, по кругу. Сейчас, этот круг замыкается не только на нем одном, но и на его семье».

– Извините, гражданин начальник, – произнес Лобов, обращаясь к Цветаеву. – Отправьте меня в хату, я очень устал. У меня сильно болит голова и я перестал соображать, о чем вы говорите.

– Хорошо, Лобов. В камеру, так в камеру. В хате ты и подумай, над словами Абрамова. Он, человек слова, я его знаю. Правильно он говорит, смирись, отсиди и иди домой. Затеешь «шухер», можешь и пожалеть об этом.

Цветаев вызвал конвой и Лобова повели в его камеру. Лобов вошел в камеру и, не говоря не слова, молча, прошел к своей койке и лег на нее.

– Слышишь, Фомич! Чего тебя кум дергал, – поинтересовался сосед по койке.

– Да, так, «тер» о жизни.

– Смотри, Фомич, так и не заметишь, как наденешь барабан на шею. Они суки, умеют это делать.

– Ты, это откуда знаешь? Может быть, барабанишь?

– Ты что, Фомич? За такие дела, на перо поставить могут.

– А ты, попробуй! – с вызовом произнес Лобов и отвернулся лицом к стене.

Он лежал с закрытыми глазами и думал о своей жизни.

«Может и прав, «кум», – подумал он. – Что даст мне этот демарш в суде, который хочет устроить этот Разин? Абрамова это не остановит, и он тогда, выполнит свое обещание. Если Рязанцев развязал свой язык, то ему конец! Покушение на жизнь руководящего работника МВД, это не кража кошелька. Здесь могут пришить все что угодно, даже терроризм».

От этой мыли, Лобов с силой сжал свои зубы.

«Если бы у меня была воля? – снова подумал он. – Я бы сорвался отсюда и жил бы там, где тепло и нет никаких проблем».

Он вспомнил свою жену. Она неоднократно советовала ему уехать из Елабуги, и теперь он очень жалел, что не послушал ее. Он снова, уже в который раз вспомнил свой сон и ту старушку, которая стараясь не обидеть его, предупреждала его о будущем. Действительно, вот она эта стена, которая навсегда отделила его прошлое, от будущего. Там за стеной, была власть, деньги, а здесь унижение и полная неизвестность. Что его ожидает после суда, он не знает. Да, жизнь – это дорога. У него было шоссе, по которому он мчался, не замечая поворотов. Ему казалось, что его невозможно остановить, он, словно, танк, подминал под себя людей, предприятия. Деньги, словно дождь, падали на него сверху и он, перестал их уважать, так как просто привык к ним, как привыкает человек к рассвету и закату дня.

Теперь, он, лежа на этой жесткой тюремной койке, понимая, что он тогда просто зарвался, потерял чувство осторожности. Он бросил вызов системе, у которой был карательный орган в лице МВД. Он не учел одного, что система состоит из сотен людей, способных не только думать, но и действовать. И это его пренебрежение к системе, привело его на эти нары. Здесь уже решали ни деньги и не связи, а «паханы», для которых он никто.

От этих горьких мыслей Лобову стало не по себе. Он поднялся с койки, и направился к столу.

– Кто выпил мой «чифирь»? – спросил он.

В камере повисла тишина. Позариться на чужое, не принадлежащее тебе имущество, считалось в камере, большим преступлением.

– Фомич! Может, ты его сам и допил, прежде чем направиться к «куму»? – произнес сосед. – Сам допил, а теперь начинаешь права качать, предъявлять не по делу?

Анатолий окинул взглядом лица сокамерников. Взгляд его не сулил ничего хорошего и многие под его тяжелым взглядом стали отводить свои глаза в сторону.

– Это ты, сука «скрысятничал»? – спросил он и схватил сокамерника, за горло.

Он с силой сжал его горло. Лицо мужчины стало багряным. Глаза стали похожи на два небольших шарика и стали выкатываться из орбит. На помощь мужику бросились осужденные, пытаясь растащить их в разные стороны. Наконец, им удалось это сделать, мужчина повалился на пол и стал откашливаться.

– Фомич, ты что творишь? Я, не при делах! «Чифирь» твой сосед высосал, а не я! Ты с ним разбирайся, а не со мной!

Лобов развернулся и что есть силы, ударил соседа по койке в лицо кулаком. Тот, охнул и, отлетев метра на два, ударился о стенку головой.

– Может, опустим его, «крысу»? – произнес один из арестантов.

– Пусть живет пока, – неожиданно для всех, произнес Лобов и лег на койку.