Аллигатор

– Чего смотрите? Работать надо было лучше, может, тогда бы нам не пришлось отчитываться перед москвичами. Неужели ты сам не понимаешь, что если мы начнем все проверять, что говорит этот людоед, то мы затянем следствие до бесконечности. Сейчас важно, как можно быстрее передать это уголовное дело в суд. Что, семь эпизодов вам недостаточно? Вам нужно еще больше? И так вся страна говорит об этом людоеде. Ему только дай возможность, и он накопает нам еще десятка два трупов. Ты знаешь, что тогда будет? Я не буду тебе разжевывать все это, нормальный человек и так все поймет.

Он перевел на Виктора свои наполненные гневом глаза, словно он был тем Сергеевым, который убивал и ел этих несчастных женщин, и скорее прошипел, чем сказал.

– Нет, и еще раз нет. Мы не будем расширять зону поисков. Нет заявлений, значит, нет и пропавших, и, соответственно, убитых. Ты понял меня? Если узнаю, что ты ведешь эту работу самостоятельно, выкину тебя с работы. Понял?

Абрамов стоял и молчал. Ему было до боли обидно не только за себя, но и за моего начальника Костина. Он явно не заслуживал того, чтобы его, как мальчишку, отчитывал этот человек в присутствии его подчиненного. Несмотря на свой небольшой жизненный опыт, Виктор хорошо это усвоил еще там, в Афганистане, что руководитель, отчитывающий начальника в присутствии его подчиненных, никогда не будет уважаем этими подчиненными. Но, то ли он этого не знал, то ли просто хотел показать перед нами свою большую власть. Заметив, что мы стоим, молча, и не пытаемся ему возражать, он вернулся к столу и сел в кресло.

– Все! Я вас больше не держу, вы – свободны, – произнес он. – Делайте соответствующие выводы.

Они, словно оплеванные, вышли из его кабинета и направились на свои рабочие места.

***

Виктор сидел за столом, стараясь понять, что произошло полчаса назад в кабинете заместителя министра. Он многого не понимал, может, оттого что был не искушенным человеком в политике. Во времена Советского Союза каждое подобное происшествие было своеобразным ЧП, которое не вписывалось в общую идеологическую модель общества, и поэтому принимались исключительные меры, чтобы подробности этого происшествия не стали достоянием общественности. Однако это преступление не удалось скрыть от глаз общественности, и многие средства массовой информации опубликовали сведения о задержании Васильевского людоеда. Город на какой-то миг затаил дыхание от небывалого преступления, но вскоре забыл об этом.

Сейчас Абрамов не брался судить – прав ли был заместитель министра, запретив им расширять зону поиска пропавших, но, наверное, не прав. Виктор сидел за столом, тупо смотрел в потрескавшийся от времени потолок и не мог понять, почему им запретили установить истинную картину этого преступления.

Арестованный Сергеев, словно чувствуя все это, говорил и говорил об убитых им женщинах. Он сообщал все новые и новые подробности каждого своего убийства, детально описывал приметы этих женщин. Абрамов, как обычно, сидел за столом и тщательно все записывал, так как еще рассчитывал, что все это может измениться, и ему снова позволят включиться в работу по установлению личностей убитых женщин. Сергеев великолепно знал, что ему грозит, и поэтому был предельно искренен в своих показаниях.

Во время одного из допросов в кабинет оперативника УИТУ Валеева вошел следователь прокуратуры. Он, молча, присел на свободный стул и, послушав минут тридцать исповедь Сергеева, попросил конвой отвести того в камеру. Когда Абрамов, Валеев и следователь остались втроем, он сообщил им, что прокуратура считает, что все следственные действия они должны прекратить, так как наработанного ими материала вполне достаточно для суда.

– Все, ребята, прекращаем этот треп с Сергеевым. По мнению руководства прокуратуры, он сейчас начинает нам гнать порожняки. Чем дольше мы занимаемся проверкой его показаний, тем дольше он живет. Я, например, полностью согласен с мнением моего руководства, поэтому с этого дня я запрещаю вам какие-либо контакты с этим человеком.

– Но почему? Разве следствие что-то потеряет, если мы установим или выявим личности других его жертв?

– Следствию больше не нужны его жертвы. Их и так достаточно, чтобы приговорить его к исключительной мере наказания.

– Тогда мне совсем непонятно, почему вы не разрешаете нам работать с ним дальше. То, на чем базируется ваше обвинительное заключение, уже доказано и подкреплено экспертными заключениями. Мы не сможем сломать то, что вами закреплено.

– Не будьте такими настырными и глупыми. Представьте себе, что мы, помимо этих семи его жертв, докажем еще тридцать человек. Тогда встанет один простой вопрос: как правоохранительные органы республики могли позволить этому Сергееву убить и съесть сорок человек, куда они смотрели? Неужели это так сложно понять? Мы сейчас еще не знаем, как отреагирует Москва на все эти убийства, кого покарает, а кого помилует. А здесь еще три десятка жертв?

– Скажите, Геннадий Владимирович, а вас не будет мучить совесть за принятое решение?

– Во-первых, принимал их не я лично, а люди, облеченные властью для принятия подобных решений. Во-вторых, Сергеев своеобразный волк в человеческом обличии. Он, словно санитар леса, уничтожал никому не нужных людей, тунеядцев и бродяг, кто никогда ничего не давал ни вам, ни нашей родине. Это балласт, от которого всегда старается избавиться общество.

– Погодите. Я это уже где-то слышал: ваши мысли или мысли ваших руководителей чем-то схожи с идеологией фашизма.

– Не нужно вешать подобные ярлыки. Вы ведь еще хотите работать в органах внутренних дел?

Абрамов, молча, развернулся и вышел из кабинета.

***

Время летело, и вскоре все забыли о Васильевском людоеде. Союз переживал новых маньяков – Андрея Чикатило, Сергея Ткача и других, жертвами которых стали десятки ни в чем не повинных людей. Вскоре Алексея Сергеева осудили. Верховный суд республики Татарстан приговорил его к смертной казне по редчайшей на тот момент статье – «каннибализм». Его друга и сожительницу суд почему-то пожалел. Их приговорили к пятнадцати годам лишения свободы, несмотря на то, что данные лица не только помогали убивать женщин, но и разделывать их трупы, а мясо употребляли в пищу. По всей вероятности, осудить всех их по статье «каннибализм» суд не решился, для него было достаточно и одного каннибала Сергеева.

Прошло около года, после того как Абрамов последний раз видел Сергеева. Однажды, находясь в следственном изоляторе, он услышал эту фамилию от одного из оперативников УИТУ.

– Толик, а разве он еще сидит у вас? Я думал, что его давно этапировали в другой изолятор, где приводят приговор в исполнение?

– Нет, Виктор Николаевич, он до сих пор содержится в нашем изоляторе. Хотите на него посмотреть?

– Хочу, – коротко ответил он ему. – Я его хорошо знаю, и мне очень интересно посмотреть на него после вынесения ему смертного приговора. Скажи, а это возможно?

– Это раньше он числился сначала за прокуратурой, а затем за судом, и нам категорически запрещали общаться с ним. После суда этот запрет снят. Так что, если хотите, я вас отведу к нему. Единственное условие, тридцать минут, и не более. Мне тоже неприятности не нужны.

Они прошли в соседний корпус и оказались в длинном узком коридоре. Свернув налево, они уперлись в металлическую дверь. Анатолий открыл ее, и Виктор вошел в небольшую камеру, где размещались четыре койки, на одной из которых сидел мужчина с небольшой бородкой на бледном лице. Заметив Абрамова, он улыбнулся, как старому знакомому, и встал с койки.

– Осужденный по статье 102 УК СССР Сергеев Алексей Васильевич.

Оперативник не дал ему закончить доклад, махнув рукой. Я присел за стол и посмотрел на стоявшего передо мной Сергеева.

– Присаживайся, Сергеев, – произнес Виктор. – Будучи в следственном изоляторе и узнав, что ты еще находишься здесь, не мог не посетить тебя и не поговорить с тобой о жизни.

Он ухмыльнулся и сел напротив Абрамова. Виктор достал из кармана пиджака сигареты, спички и все это положил на стол.

– Можно сигарету? – поинтересовался он.

– Бери, закуривай, – ответил ему Виктор.

Стоявший в дверях оперативник вопросительно посмотрел на Абрамова.

– Толя, оставь нас. Не бойся, здесь ничего не произойдет.

– Только на тридцать минут, и ни минутой больше, – предупредил он еще раз и вышел из камеры.

Когда за ним захлопнулась дверь, Виктор повернулся лицом к Сергееву и задал ему первый интересующий его вопрос:

– Скажи, Сергеев, почему ты решил сам себя уничтожить. Если бы ты не рассказал об убийстве Лиды своему соседу, то об этом, наверное, никогда и никто не узнал бы?

Он снова усмехнулся и, погладив свою небольшую бороду, взглянул на Абрамова.

– Виктор Николаевич, вы первый сотрудник милиции, кто вот так просто задал мне этот вопрос. Знаете, меня всю жизнь унижали и оскорбляли. Я всегда был изгоем, как на воле, так и на зоне. Мне всегда хотелось отомстить людям за это унижение, показать им, что я не только выше их, а скорее всего, и Бог для многих из них.

Он затянулся и, выпустив струю дыма в потолок, продолжил:

– Почему – женщины, а не мужчины, спросите вы меня. Могу сказать только одно, что я вообще ненавидел женщин. Почему, сам не знаю. Во-вторых, женщины намного слабее мужчин. Если мужчина в момент опасности может мобилизоваться и оказать отчаянное сопротивление, то женщина этого сделать не может. Она защищается эмоционально, за счет слов и слез. Мне нравилось читать в их глазах обреченность. Они, словно коровы, молча, шли под нож. Вы знаете, что коровы перед убоем всегда плачут, женщины – тоже.

Он докурил сигарету, и рука его машинально потянулась к новой сигарете. Он достал ее своими темными скрюченными пальцами, немного размял и сунул в рот. Прикурив сигарету, он глубоко затянулся и закрыл глаза. Так он просидел около минуты.

– Мне всегда хотелось прославиться. Я читал книги и завидовал Чапаеву, Буденному, Чкалову и другим героям войны. Я жалел, что родился в такое время, когда ничем не могу прославиться. Однажды, находясь в следственном изоляторе, я прочитал детскую книгу о Робинзоне, которая перевернула все мое сознание. Вы помните тот момент, когда дикари готовили свой обед из пленных. Вот тогда у меня родилась мысль – есть людей. Я слышал, что многие в блокадном Ленинграде спаслись лишь потому, что ели людей.

Он снова сделал паузу и, выпустив дым, усмехнулся.

– Тяжело было убивать первую бабу. Я ее знал по воле. Она училась в параллельном классе. Я знал, что у нее двое детей, но я смог себя пересилить. Скажите, я прав, что герой должен быть выше среднего человека. Когда я попробовал человеческую печень, тогда я понял, что человеческое мясо практически ничем не отличается от мяса животных. Особо мне нравились женские груди.

– Прекрати, Сергеев. Ты же знаешь, что это мне неприятно.

– Тогда слушайте. Сначала все эти убийства были словно игра с вами, то есть с милицией. Мне нравилось чувствовать свою значимость и главное – свою неуязвимость. Потом эти чувства во мне притупились. Мне хотелось славы, но она ко мне почему-то не приходила. Раньше я убивал приезжих женщин, а также бродяг, то есть тех, кого не станут искать. Потом я стал убивать женщин из Казани. Я все время ждал, когда за мной придут, но вы не приходили.