Душман. Зачистка

Ему не верилось в то, что он держал сейчас в своих руках. Ведь каждый маломальский оперативник не может быть допущенным к работе, пока он не изучит и не сдаст зачет по знанию приказа по режиму секретности и наставлениям о проведении оперативной деятельности. А, тут вдруг в обычном столе такие секретные материалы. Павел снова перечитал все докладные записки в центр и снова впал в ступор. Что-то в этом было не так, и это что-то, пугало его. Маленькая червоточина сомнения вдруг снова зашевелилась в его неспокойной душе. Он подошел к окну и, отодвинув в сторону занавеску, посмотрел на улицу. По улице, совершая маленькие перебежки, двигались фигурки бойцов спецназа. Теперь ему все стало ясно. Наташа может и сотрудник КГБ, только не тот который поддерживал связь с полковником Машиным. Все эти бумаги, это перехваченная ими почта настоящего связного. Вот под видом этого связного и контрразведка КГБ и подвела ее ко мне. Сейчас он моментально все понял.

«Они не стали меня брать в санатории лишь по одной причине, окажи я им там вооруженное сопротивление, не обошлось бы без жертв, среди отдыхающих, – подумал он. – Здесь же дом стоит в самом конце улицы, его проще блокировать и можно обойтись без жертв».

Бежать к машине было бесполезно, они сразу же срежут его очередью из автомата. Ведь для них он не боец организации « Белая Стрела», а убийца и церемониться они с ним не будут. Лавров схватил сумку и выскочил во двор дома. Перебросив сумку через забор, он последовал вслед за ней.

«Похоже, они еще не успели полностью заблокировать дом, – подумал он. – А, может, они специально хотят меня выманить из дома, чтобы вот здесь взять и просто расстрелять».

Павел снова повторил свой прием и оказался в соседнем дворе. Здесь ему повезло меньше. Во дворе оказался крупный пес, который с лаем бросился на него. Прикрываясь от его могучих клыков спортивной сумкой, Лаврову удалось пересечь двор и выйти через калитку. Почувствовав свободу, он бросился бежать вдоль ночной улицы, вызывая у местных собак приступы злобного лая.

Почувствовав, что больше не могу бежать, он остановился и прислонился спиной к каменному забору. Передохнув, он направился к себе домой. Открыв дверь, Лавров плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Проснулся он под утро. Встав с кресла, он закрыл дверь на крючок и, раздевшись, снова повалился в кровать.

***

Лавров снова проснулся от охватившего его страха. Ему опять снился сон с руками мертвецов, торчавшими из земли. Во рту было сухо, как в пустыне, а голова трещала, словно, он накануне выпил много водки. Встав с постели, Павел посмотрел на свою ногу, которая опухла и сильно болела.

«Этого еще не хватало, – подумал он, вспоминая ночной рейд по частным участкам и большие желтые клыки собаки. – Выходит, все-таки схватила меня за ногу».

Павел дошел до комода и, открыв один из ящиков, достал из него аптечку. Обработав рану раствором перекиси водорода и вколов себе в бедро, укол от столбняка, он перебинтовал ногу широким стерильным бинтом.

Хромая, он направился в сарай. Из сарая Лавров вынес баул с деньгами и металлическую банку с драгоценностями. Делать было нечего, и он приступил к пересчету денек и описи драгоценностей. Денег оказалось так много, что он невольно усомнился в их подлинности. В этом большом кожаном бауле было более одного миллиона долларов США. Из драгоценностей ему понравился большой мужской перстень с большим красиво ограненным изумрудом.

«Да, предыдущий хозяин этих ценностей знал толк в камнях», – подумал он, рассматривая, этот перстень.

В какой-то миг у него в душе возник соблазн утаить этот найденный им клад, но он моментально отбросил это и подавил в своей душе возникшее искушение.

«Сдам в КГБ. Если мне что-то причитается за него, то я получу, ну а если нет, то на нет и суда нет», – решил он и все стал складывать все обратно в тайник.

Спрятав ценности, Лавров вернулся обратно в дом и включил телевизор. Показывали какой-то глупый военный фильм, в котором один боец сдерживал продвижение целого немецкого полка. Он посмотрел на часы, они показывали девять часов утра. Именно в это время по телевизору показывали городские новости. Переключив телевизор на местный канал вещания, он стал с интересом слушать новости. В конце новостей диктор зачитал ориентировку о розыске особо опасного преступника. Этим преступником был он.

«Интересно, как они вышли на связного полковника Машина, – подумал он. – Откуда в доме Наташи были эти копии сообщений? И для чего она держала в доме эти секретные записи? Что, я гадаю. Все было сделано так, чтобы убедить меня в том, что она действительно мой связник и контролер».

Лавров прошелся по дому. Ходить было больно, но не ходить, было еще больней.

«Может обратиться в больницу? Пусть сделают угол от бешенства? А, вдруг, собака бешенная?», – от этой мысли ему стало, как-то не по себе.

Павел представил себя умирающим в полном одиночестве в этом небольшом, никому неизвестным доме Пятигорска. Он снова подошел к окну и открыл штору. В комнату ворвался солнечный свет. Он моментально вспомнил синдромы бешенства: светобоязнь, жажду. Как не странно, света он не боялся. Это его успокоило, хотя он отлично понимал, что это не может произойти моментально, светобоязнь наступает лишь спустя, несколько дней, после заражения. Он сел за стол и достав коробку с гримом, стал наносить его себе на лицо.

Весь остаток дня Павел просидел в кафе недалеко от городского отдела КГБ. Он ждал Наталью. В начале восьмого вечера она вышла из дверей отдела и, осмотревшись по сторонам, направилась по улице. Лавров быстро расплатился с официантом, и хромая двинулся вслед за ней. Она зашла в два продуктовых магазина и, купив продукты, направилась дальше.

«Интересно, куда она пойдет? Домой или на ту конспиративную квартиру, которую тогда предложила мне?», – думал он, шагая за ней по улице.

Наконец она свернула в переулок. Перед ним, сверкая электрическими огнями, светился отель «Регина». Не обращая внимания на метрдотеля, он проследовал вслед за ней. Она остановилась около двери и, пошарив рукой в сумке, достала ключи. Открыв дверь, она вошла в номер. Павел устремился к двери и ворвался в него буквально на ее плечах.

***

Она оглянулась, пакет выскользнул из ее рук, и продукты высыпались из него. По номеру покатились яблоки.

– Не вздумай кричать! Не заставляй меня делать тебе больно. Я пришел к тебе, чтобы во все разобраться, кто ты и зачем ты здесь. Будет лучше, если ты сама мне об этом расскажешь, – тихо произнес он, доставая из-за пояса пистолет.

Она опустилась на стул. Правая ее рука потянулась к сумке.

– Вот этого делать не нужно. Ты же знаешь, как я стреляю. У тебя нет ни одного шанса остаться в живых. Мне все равно, одним трупом больше, одним, меньше.

Лавров взял ее сумку и вытряхнул все ее содержимое на кровать. В сумке помимо женских вещей находился пистолет Макарова и удостоверение личности. Он взял в руки удостоверение и открыл его.

– И так, ты вовсе не Наташа, а Валентина Понамарева, капитан КГБ центрального аппарата. Интересно, Валентина Тимофеевна, как у вас оказалась моя фотография и все сообщения моего связного? Может, вы мне приоткроете свою женскую тайну добровольно? Скажите, с какой целью вы оказались в этом городе?

– Слушайте, Сорокин! Вам не кажется, что вы задаете мне какие-то идиотские вопросы? Вы же сами хорошо знаете, почему я здесь?

– Валентина Тимофеевна, не надо на меня повышать голос. Я вам не муж, а тем более не подчиненный. Оставьте эту манеру разговора. Здесь я задаю вопросы, а вы отвечаете? Может, вы чего-то не понимаете?

– Это уже перебор, Сорокин. Вы же великолепно знаете и все понимаете, что мы вас загнали в угол. Выхода у вас просто нет! Я вам предлагаю добровольно сдаться, и пусть военный трибунал сам определит вам меру наказания.

Павел невольно улыбнулся и посмотрел на нее. Нужно отдать ей должное, но держалась она великолепно. Лицо ее покрыл легкий румянец, от чего оно стало еще привлекательней.

– Сорокин! За тобой кровавый шлейф из трупов. Ты стал маньяком и не замечаешь, что по колено стоишь в крови. Может, тебе напомнить об Уфе, Перми и Севастополе? Кто тебе дал право вершить правосудие? Полковник Машин или генерал Антипов? Я тебе предлагаю лишь одно, что может тебе спасти жизнь. Ты должен дать показания в отношении этих лиц. Мы все равно найдем людей, которые это сделают и без тебя! Я больше не хочу с тобой говорить, от тебя дурно пахнет трупом.

– Вот, что Валентина Тимофеевна. Ты меня за Советскую власть не агитируй. Я не знаю этих людей, и никогда с ними не встречался. Так, что ищите других людей, кто был с ними знаком. Ты, вот меня обвиняешь в убийствах, тогда скажи мне, кого я убивал? Рабочих или крестьян? Я убивал «воров в законе», продажных чиновников, ссученных милиционеров. Может, ты мне скажешь, что вы там, в конторе не знали об этих людях? Знали, но тихо сидели, боясь за свое будущее. А, я скажу тебе, почему вы молчали, потому что не верили, что этих людей можно привлечь к ответственности законным путем. У них, все схвачено и все куплено. Их не посадишь, их можно только убить, что я и делал. Скажи мне, как вы вышли на меня? Через связного?

Теперь усмехнулась она.

– Неужели ты думаешь, что я тебе расскажу об этом?

– Я знаю, что ты мне об этом добровольно не расскажешь. Ты надеюсь, слышала о сыворотки правды? Сейчас, я введу ее тебе и посмотрю, как она работает на практике.

Она побледнела и со страхом посмотрела на Лаврова. По всей вероятно это терминология была ей хорошо знакома.

– Ты не сделаешь этого, – не совсем уверено произнесла она.

– Почему же? Ты же не хочешь мне добровольно сообщить сведения, представляющие для меня оперативный интерес. Или ты говоришь мне все это добровольно, или я все это получаю, после одного укола. Дело в том, выйдешь ли ты из этого состояния или нет. Ведь этот укол может убить тебя.

Лицо ее побелело. Было хорошо видно, что она ужасно боялась этого укола, а вернее его последствий. Будучи неплохим специалистом, она хорошо знала действие этого препарата на психику человека. Дело в том, что этот препарат быстро выводится из организма человека и установить его применение практически не возможно.

Лавров достал из пакета металлическую коробочку и положил ее на стол. Он блефовал и блефовал по-черному, но она об этом не знала. Она сидела, вжавшись всем телом в кресло, и не сводила своих глаз с этой блестящей металлической коробочки, словно в ней находилась ядовитая змея. Павел поднял шпиц и выпустил тонкую струйку препарата вверх. Он протянул к ней руку, и вдруг Валентина вскочив с кресла, упала на пол. Он ее подхватил под руки и усадил обратно в кресло. Задрав рукав кофты, он проколол ей иглой вену.

***

Прошло минут двадцать. Она открыла глаза и испуганно посмотрела на Павла.

– Как самочувствие? – поинтересовался он у нее. – Вы, были без сознания всего двадцать минут, а так много рассказали. Вот никогда бы не подумал, что такая женщина как вы, так много знает? Все, что вы рассказали мне, я записал вот на этот магнитофон и теперь ваша дальнейшая судьба у меня вот в этом аппарате.

– И как вы хотите использовать полученные таким образом сведения?

– Я хочу, чтобы ты письменно написала о том, как у тебя оказалась моя фотография и как вы вышли на меня. Тогда при тебе я уничтожу все эти записи, все остальное, что ты мне рассказала, это мало меня интересует. Я не твой начальник и не могу судить, как далеко ты шагнула в своих рассказах о своей работе и сотрудниках, с которыми ты работаешь. Тебя это устраивает? В случае твоего отказа, я перешлю эту запись на Лубянку.

Она молчала. Судя по ее выражению лица, она не верила ему. Она задрала рукав и посмотрела на сгиб руки. Там была маленькая ранка от сделанной ей инъекции. Увиденная на руке отметина, явно не понравилось ей, но она промолчала.

– Хорошо, Валентина. Настаивать на том, чтобы вы мне все это написали, я не буду. Не желаете, не надо, – тихо произнес Павел.