– Сколько вас? – спросил он раненого. – Говори, а то убью!
Он наступил сапогом ему на грудь и передернул затвор автомата.
– Одиннадцать, – произнес диверсант. – Христом, Богом прошу, помоги мне, не убивай.
– О Боге вспомнил? – спросил его Сорокин. – А, где ты раньше был? Где остальные?
– Они на станции: там, в тупике, стоят старые вагоны. В одном из них они и скрываются.
– Задача группы?
– Уничтожение командиров Красной Армии, диверсии на железнодорожном транспорте.
– Говори конкретно!
– Захват станции и железнодорожного моста и удержание этих объектов до подхода основных сил вермахта.
Сорокина отвлек от допроса треск кустов. Он увидел, что к нему бежит несколько красноармейцев.
– Стой! Руки вверх! – выкрикнул один из бойцов и направил ему в грудь штык винтовки.
Александр поднял руки и бросил на землю пистолет и автомат. Его повели к дороге, по которой в сторону станции двигалась колонна машин. Заметив расстрелянную штабную автомашину и трупы лежащих на земле бойцов и офицеров, колонна остановилась. Из автомобиля вышел старший лейтенант и подошел к лежавшему на земле Наумову. Заметив направляющихся к нему бойцов и офицера в расстегнутой шинели с высоко поднятыми руками, он достал из кобуры наган.
– Не стреляйте! – крикнул Сорокин. – Не стреляйте, мы свои!
Из кузова машины стали выпрыгивать солдаты, которые направили на них оружие.
– Стоять! – скомандовал офицер. – Оружие на землю!
Красноармейцы, конвоирующие Сорокина, положили на землю оружие и подняли руки. Через минуту за их спинами выросли солдаты.
– Кто такой? Откуда? – спросил Александра офицер. – Часть, соединение?
– Капитан Сорокин, сотрудник особого отдела 37-ой армии. Направляюсь после госпиталя в распоряжение особого отдела. Вон лежит раненый диверсант из полка «Бранденбург 800». Это они здесь устроили засаду и убили подполковника Наумова – заместителя командира 4-ого механизированного корпуса. А кто вы?
– Старший лейтенант инженерных войск. По приказу командования направляемся на станцию, – произнес офицер и с недоверием посмотрел на Сорокина. – Это вы их всех уложили?
– Я, – коротко ответил Сорокин. – Я ехал в машине с Наумовым.
– Здорово, – восхищенно произнес старший лейтенант. – И где вы так научились стрелять?
– На фронте, старший лейтенант. Жизнь научила.
Офицер вернул ему документы и предложил доехать вместе с ними. Оставив около тел убитых часовых, колона двинулась к железнодорожной станции.
* * *
Сорокин сидел в помещении железнодорожной станции и пытался убедить коменданта в необходимости в проведения операции по уничтожению немецких парашютистов. Комендант, мужчина средних лет с двумя шпалами на черных петлицах, смотрел на него красными от бессонных ночей глазами и, как показалось Сорокину, плохо понимал, что требовал у него этот офицер из особого отдела.
– Товарищ майор! Если мы не уничтожим десант, то они ударят нам в спину в любую секунду. Дайте мне людей, и мы прочешем территорию станции.
– Погоди, капитан. У меня и без тебя хлопот хватает. Ты, не видишь, что здесь творится? Все кричат, чего-то требуют, угрожают трибуналом и оружием. Скажи мне, откуда я тебе найду людей? Все на ремонте подъездных путей после вчерашней бомбежки, не рожу же я их? Вся станция забита составами, и сейчас сам черт не разберет, что я должен делать – принимать или отправлять эшелоны, а ты со своими парашютистами. Хорошо, что нелетная погода, а так бы нас уже давно разбомбили немецкие самолеты.
В помещении стало тихо. Взгляд майора сконцентрировался на палочке-трости капитана.
– И как ты хочешь с этими немцами разобраться? Да ты без этой палки никуда, – со злостью произнес майор. – Тебе лечиться, капитан, нужно, а не бегать за немцами. Сейчас свяжусь со штабом корпуса, пусть пришлют здоровых людей.
– Товарищ майор! Вы, по всей вероятности, плохо понимаете, с кем говорите! Я сотрудник особого отдела армии, и мне глубоко наплевать, где вы найдете людей, чтобы прочесать территорию станции. Если через пять минут вы не сделаете этого, я буду вынужден арестовать вас. Вы поняли меня?
Лицо майора сначала покраснело от возмущения и стало похоже на раскаленную сковородку, а затем вдруг резко побледнело. За всей этой неразберихой, что творилась на станции, он не уделил особого внимания, этому офицеру, в выгоревшей пилотке и короткой шинели. Сейчас после злых фраз, услышанных в свой адрес, он понял, что этот офицер не шутит и готов личным решением расстрелять его прямо за зданием станции.
Он снова посмотрел сначала на капитана, а затем на его палку.
– Хорошо капитан, я дам тебе отделение красноармейцев, больше не могу. Нет у меня людей.
Майор вышел из-за стола и, надев шапку, выглянул в коридор, где с ноги на ногу переминался часовой.
– Срочно найди мне Леонтьева. Одна нога здесь, другая там, – обратился он к нему.
Прошло около минуты, и в помещение вошел мужчина в старой, потертой телогрейке и вытянулся перед майором.
– Товарищ майор! Сержант Леонтьев по вашему приказу прибыл.
На его лице, усыпанном следами от оспы, светились зеленые с хитрецой глаза.
– Сержант, ты и твое отделение поступаете в распоряжение капитана Сорокина. Понятно?
– Так точно.
Сорокин встал со стула и, одернув шинель, направился к двери.
– Твоя палочка! – крикнул ему вслед майор. – Как ты без нее?
– Пусть пока полежит у вас, – ответил капитан. – Пойдем, сержант, посмотрим твоих орлов.
Они вышли из комнаты и направились за здание станции. Там, около грузовой машины стояло около десятка бойцов, которые что-то обсуждали между собой. Заметив своего командира, рядом с которым шел офицер, солдаты быстро построились в шеренгу.
– Отделение, смирно! – скомандовал один из солдат.
Капитан Сорокин медленно прошел вдоль строя, внимательно вглядываясь в застывшие лица солдат. Наконец, он остановился около одного из красноармейцев.
– Рядовой Грачев, – представился тот и приложил руку к шапке.
– Давно на фронте? – спросил его Александр.
– С июля 41-ого, товарищ капитан. От Минска топаю, все надеюсь, что когда-нибудь остановлюсь.
– Остановишься, Грачев, остановишься. Я вот тоже, как и вы отступаю из-под Минска, а надежды не теряю.