Кровь на колёсах

Я встал из-за стола и, налив в стакан воды, стал нагревать её маленьким кипятильником. Его мне как-то подарила жена. Не хотел брать в командировку, но жена настояла, и сейчас я невольно вспомнил её добрым словом. Насыпав заварку, я наблюдал за чаинками, которые набухали и медленно опускались на дно стакана, окрашивая жидкость в тёмно-коричневый цвет. Этот кипятильник снова напомнил мне о доме.

Я пододвинул к себе телефон и набрал домашний номер. Откликнулась жена.

– Как ты? – поинтересовалась она после рассказа о домашних делах.

Я вкратце обрисовал ей свой командировочный быт, заверив, что у меня всё нормально:

– Не переживай за меня, скоро приеду! Поцелуй за меня дочку! Я вас очень люблю!

Я в одиночку выпил свой чай. Встав из-за стола, подошёл к окну и посмотрел на улицу. Там было темно, за исключением островков электрического света, рассеиваемого уличными фонарями.

Закрыв кабинет на ключ, я направился к Зимину.

* * *

В кабинете коллеги сидел Геннадий Дубограев и что-то старательно писал.

– Здравия желаю, – поздоровался со мной Зимин. Он сидел за соседним столом и тоже что-то сосредоточенно излагал на листе бумаги.

– Чем занимаешься, Юра? – поинтересовался я у него.

– Готовлюсь к сессии, Виктор Николаевич. Пока Дубограев пишет очередную явку с повинной, я решил заняться своими делами. Вот, читаю историю партии, у меня через три дня экзамен.

– Хорошо! Занимайся. Дай мне, пожалуйста, почитать, что он уже написал.

Дубограев зыркнул на меня и продолжил своё занятие. Зимин протянул мне два мелко исписанных листа бумаги. Я сел на свободный стул и углубился в чтение. У Геннадия был отвратительный почерк, и мне приходилось по нескольку раз перечитывать одно и то же. Постепенно я привык к его каракулям, и чтение пошло быстрее.

– Гена? – обратился я к нему. – Давай поговорим, потом допишешь.

Он разогнулся, положил ручку и, судя по сосредоточенному выражению, приготовился к разговору со мной.

– Гена, сколько за вами машин? Не хочу тебя обманывать и сразу предлагаю рассказать по-честному. Всё и сразу. Ты знаешь, я не стремлюсь, чтобы вас с братом осудили на большие сроки. Я хорошо знаю, у вас одна старенькая мать, которая живёт в деревне. Вы ведь можете уже и не увидеть её живой. Пусть она хоть умрёт, зная, что вы с братом обязательно выйдете на волю, а не всю жизнь проведёте в колонии.

Сейчас может получиться следующая картина. Ты признаешься, предположим, в пяти кражах. Тебя судят за эти пять краж, и ты получаешь шесть лет. Затем вдруг выясняется ваша причастность ещё к трём кражам. Вас вновь судят и добавляют года два. Потом вновь суд, по вновь выявленным эпизодам и обстоятельствам. А у вас уже имеется две судимости, и суд вас признает особо опасными рецидивистами. Результат – особый режим и максимальный срок. Ты ранее судим и, наверное, правильно меня понимаешь? Проще для тебя и брата пройти по одному делу, пусть по много эпизодному, но одному, чем через десятки уголовных дел.

Геннадий сосредоточенно смотрел в угол кабинета, выбрав там какой-то ему одному видимый предмет, и молчал.

Я тоже умолк. У меня создалось впечатление, что задержанный или не слышит, или не понимает того, о чём я ему говорю.

– Алло! Гена! Ты слышишь меня? Ты понимаешь, о чём я тебе говорю? Если ты сказал «а», то, по-моему, тебе стоит сказать и «б». То, что ты написал в своей явке с повинной, можешь забрать с собой в камеру. Я всё это хорошо знаю и без тебя. Мне об этом рассказали твои друзья из Казахстана. То, что ты так старательно пишешь сейчас, просто туфта. Прибереги эти сказки для своих соседей по камере.

Я достал из кармана записную книжку, полистал её и, найдя нужную мне страницу, полюбопытствовал:

– Гена, почему бы тебе не рассказать вот об этих кражах?

Я не спеша начал зачитывать даты, марки похищенных ими автомашин, цвета кабин, наличие в них спальников и так далее. Сначала он улыбался, слушая меня. Затем на лице появилось удивление, сменившееся бледностью.

– Ты знаешь, откуда у меня всё это? Это всё рассказал буквально час назад твой родной брат, Георгий. Он всё это изложил уже и следователю. А самое главное, он утверждает, что это ты вовлёк его в эти преступные дела!

– Врёшь ты всё, милицейская харя, – произнёс озверевший Геннадий. – Я знаю своего брата, он никогда меня не оговорит! Он сам потянет дело, а меня не запалит!

– Извини меня. То, что ты мне не веришь, дело твоё! Тогда ты мне объясни, от кого я мог узнать о ваших кражах? Кто, кроме твоего брата, мог мне об этом рассказать? Забирай свою явку с повинной и вали к себе в камеру! Никаких явок с повинной мне от тебя не нужно! Мы и без них докажем тебе все преступления. И твой родной брат мне поможет в этом, ведь он в отличие от тебя ещё не пропил свои мозги!

Геннадий сверкал глазами и явно не верил мне, однако факты говорили сами за себя.

– Юра, будь добр, отведи его в камеру. Он мне больше не нужен! Зачем с этим дураком возиться, время зря тратить на него. Пусть сидит сколько хочет. Я что-то не пойму его, сначала рассказал, а потом начал дурить нам голову. Слышишь, Геннадий! Двойной правды не бывает, и на двух стульях не усидишь. Ты хочешь и нам угодить, и воровскую честь сохранить. У тебя такой финт не пройдет. Начал рассказывать, рассказывай до конца. Думаешь, я не помню, как ты первым поднял руки при задержании? Жаль, что этого не видел твой брат, он бы нашёл, что тебе сказать сейчас.

Зимин отложил учебник истории и повёл Дубограева в камеру.

* * *

Минут через десять Зимин зашёл ко мне в кабинет. Он был, похоже, расстроен моим решением в отношении Дубограева.

– Юра, мне не нравится твоё отношение к делу. Ты или учись, или работай. А так дело не пойдёт. Ты же знаешь, о чём рассказывал мне Морозов. Я ведь от вас этого не скрывал? Так почему же ты допускаешь, чтобы этот алкоголик писал всякую туфту? Кто его заставлял совершать эти кражи, ты или я? Это он с братом сам предложил Ланге этот бизнес. Задержанного преступника надо всегда держать в напряжении. Сейчас он, наверное, сломал себе голову, просчитывая, мог ли брат заложить его. Вот и пусть ломает. Чем больше сомнений, тем быстрее наступает момент истины. Пусть они перегрызутся между собой. Чем больше у них грызни, тем легче работать с ними. Не сиди на рабочем месте, а манипулируй ими, ты оперативник, а не следователь. Одному говори, что это сказал его брат, другому наоборот. Используй в разговоре сведения, полученные из других источников. Вот поэтому я вам регулярно докладываю о том, кто и какой расклад даёт по этому делу. Вот так надо с ними разговаривать, а не читать на работе книги по истории партии!

Зимин не ожидал от меня такой выволочки и подавленно присел на стул, даже не пытаясь возражать, как он это делал всегда. Глядя на него, я не стал продолжать наш разговор, сочтя, что и так сказал достаточно. Чтобы как-то сгладить атмосферу, я произнёс спокойно и доброжелательно:

– Теперь, Юра, надо будет только внимательно с ним поработать. Думаю, через день Геннадий созреет, и сам будет проситься к тебе, чтобы написать настоящую явку с повинной, если на тот момент в ней будет наша заинтересованность.

– А что было в явке, которую вы прочитали? – спросил он.

– Геннадий писал о преступлении, за которое его задержали с братом. При этом всю вину он перекладывал на этих двоих из Казахстана, то есть они украли, а братья не знали, что этот КамАЗ краденый. Что он по их личной просьбе договорился с охранником стоянки. Ловко они решили эту проблему. Думаю, этот момент они обговорили заранее с братом, ещё дома, на всякий случай. Одно дело, Юра, просто рассказать, а другое всё это изложить на бумаге. Слова к делу не пришьёшь, а вот бумага – это уже документ в уголовном деле.

Не успел я закончить, как дверь кабинета раскрылась настежь. На пороге стоял взволнованный Ботов.

– Шеф, задержали только одного перегонщика, остальных дома нет! Я оставил во всех адресах засады, может, появятся, – возбуждённо доложил он, налил себе воды в стакан и залпом выпил.

– Знаешь, шеф, этот гад ещё пытался оказать сопротивление. Схватился за кухонный нож! Ладно, я среагировал вовремя, а то бы порезал кого-нибудь.

В кабинет ввели задержанного мужчину. Я молча взглянул него и жестом руки пригласил присесть. Передо мной оказался невзрачный на вид мужчина лет сорока-сорока пяти. Его широкое азиатское лицо было покрыто мелкими следами перенесённой оспы. Он равнодушно смотрел на меня. Лицо его было спокойно и не выражало никаких эмоций. Под его левым глазом наливался большой синяк.

Стас достал из кармана своего пиджака паспорт, водительское удостоверение и несколько путевых листов.

– Шеф, если желаешь с ним пообщаться, я его оставлю тебе, нет – отведу в камеру, пусть там отдохнёт. Мы с ребятами перехватили его у магазина, ладно участковый заметил, а то бы наверняка смылся. Я сейчас сгоняю в его квартиру, с ребятами произведём там обыск.

– А кухонный нож-то, откуда взялся? – поинтересовался я. – Ты же задерживал его не дома, а в магазине?

– Он его с прилавка схватил, представляешь, громадный такой, как ятаган, – захватывающе, словно ребёнок, начал описывать Стас.

Я махнул на него рукой, так как знал, если его не остановить во время, он может рассказывать об этом чуть ли не до полуночи.

* * *

Сергей Яхин приехал в Набережные Челны на всенародную стройку вместе с молодой женой. Несмотря на её протесты, их поселили в разные общежития, его в мужское, а её в женское. Виделись они редко, не чаще раза в неделю, потому что работали на строительстве сборочного завода в разные смены. Время шло, но очередь на квартиру практически не двигалась. Первой не выдержала жена и, бросив всё, уехала к родителям в Павлодар. Оставшись один, Яхин пристрастился к спиртному. У него появились друзья и подружки. Одна вечеринка, как правило, плавно перетекала в другую. Пьяные будни были беспросветны, как и вся его жизнь. Однажды, придя на работу после очередной пьянки, он узнал, что администрация предприятия уволила его по статье ещё три дня назад.

Как-то поздно вечером, возвращаясь полупьяным с гулянки, он попал под машину. Чёрная «Волга», не сумев вовремя затормозить, ударила его в бок. Очнулся Яхин в больнице скорой помощи. У него были сломаны ноги и рёбра с левой стороны. По словам лечащего врача, ему ещё здорово повезло. Будь он трезвым, удар для него мог оказаться смертельным. Недели через две его в больнице навестил водитель «Волги», он принёс ему сок, фрукты и бутылку коньяка армянского розлива.

– Ты, извини меня, брат, – сказал водитель. – Ты ведь сам виноват, я просто не успел среагировать, когда ты бросился под колёса.