Ассоциированный сверх-адаптивный интеллект
Таким образом, можно с уверенностью констатировать, что задача по выведению обновленного рационального универсума является подлинным интеллектуальным вызовом эпохи Новейшего времен. И что сущностное решение этой эпистемологической проблематики, которое пока что не давалось даже и лучшим умам минувших эпох, открывает дорогу к беспрецедентному расширению горизонтов бытия и адаптационных кондиций у современного и последующих поколений homo sapiens.
С тем, чтобы продвигаться в обозначенном направлении, необходимо обратить самое пристальное внимание и на вектор постижения сложной категории реальности, обозначаемый общим термином «иррациональное», то есть противоположное, альтернативное традиционно понимаемой, или же «зримой» по Фейерабенду, рациональности.
История становления и доминирования в прошедшие эпохи, возрождения активного бытия категории иррационального в наш просвещенный век интерпретируется нами точно таким же образом – т. е. общей слабостью проработки, наличием не то чтобы «слепых пятен», но скорее «слепых архипелагов» на карте постижения сложной категории реальности за счет традиционных инструментов «зримой» рациональности.
К любопытному и во всех отношениях поучительному аспекту истории интерпретации феноменов гностического, магического, мистического, религиозного, трансперсонального, а в сущности транстемпорального опыта (содержательное наполнение категории иррационального) – мы вернемся в следующем разделе текста. Пока же сосредоточимся на вопросах эпистемологической проработки общей категории иррационального.
И первое, о чем здесь нужно сказать – категория иррационального, как таковая, обладает неким «иммунитетом» к любым попыткам выведения данного понятия и собственно феномена иррационального в область научного исследования и определения его «ускользающей» предметности. Ибо, если уж сама предметность рассматриваемой здесь категории располагается вне «зримого» сектора реальности, то методы научного исследования, основанные на возможности измерения этой явленной предметности, а также любые логические инструменты, выводимые из идеи причинности, здесь попросту неадекватны. «Иррациональное может быть понято только лишь из своего собственного феноменологического содержания» – таков единственный аргумент, который веками предъявляют адепты данного способа постижения «горнего» плана реальности.
Тем более интересны некоторые осмысленные попытки «примирения» иррационального способа получения представлений о не проявляемых в обычных условиях планах реальности с рациональным способом познания данной сложнейшей категории. И конечно, особый интерес вызывают эпистемологические акции, в которых присутствует намек на возможность сущностного решения проблемы генерации подлинно инновационного, всеохватывающего типа рациональности.
Такого рода интеллектуальные проблески мы проиллюстрируем на примере известной работы Рудольфа Отто (немецкого теолога, религиоведа, философа), со следующим говорящим названием: «Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным», впервые опубликованной в 1917 году. Здесь Отто пишет следующее: «… если рациональные предикаты стоят на первом плане, они настолько мало исчерпывают идею божества, что свое значение и существование они получают только от иррационального. Это предикаты сущностные… и их правильно понимают лишь тогда, когда понимают именно как предикаты, т. е. когда их предмет полагается носителем этих предикатов, но сам он в них еще не познан и познан быть не может, он должен познаваться каким-то иным, особенным способом. Он должен каким-либо образом ухватываться, а если бы этого не было, то о нем вообще нечего было бы сказать» (Р. Отто, 1917). И далее Отто развивает концепцию дивинации как особенного способа познания «незримого» плана реальности. Здесь он соглашается с Фридрихом Шлейермахером, известным немецким философом и теологом, в том, что дивинация, есть прежде всего самоуглубленное созерцание в противопоставлении его реальности природы и истории. И далее Отто описывает феномен дивинации в содержательном, сравнительном и сущностном аспектах следующим образом: «Это нечто неуловимо для теоретического познания мира и мировых связей, как они предстают в науке, зато оно в высшей степени реально улавливается и переживается в интуиции. Эти интуиции можно выразить в суждениях и предложениях, напоминающих теоретические высказывания, но отчетливо от них отличающихся тем, что по своему характеру они соизмеряются с чувствами…. Их нельзя систематизировать, они не могут служить посылками для логических выводов… Несмотря на эти ограничения, они, без сомнения, все же наделены истинностью, а потому могут быть обозначены как „познания“. Только познание здесь чувственно-интуитивное, а не рефлексивное. Но по своему содержанию тут чувственно улавливается просвечивающее сквозь временное вечное». Полагаем, что последний тезис в приведенной цитате – это и есть «просвечивающий» сущностный аспект рассматриваемого иррационального способа познания сложной категории реальности, к которому мы не раз будем обращаться в следующих разделах текста.
С тем, чтобы был понятен универсальный характер вот этого темпорального проблеска, обратимся еще к одному, вполне современному информационному источнику, исходящему к тому же от специалиста с углубленным естественно-научными и техническим компетенциями. Речь идет о примечательной книге доктора химических наук, профессора Павла Павловича Федорова «Архаическое мышление: Вчера, сегодня, завтра» (2017). Здесь он пишет следующее: «В понятиях архаического мышления о времени имеются сильнейшие противоречия, связанные с параллельным существованием совершенно разных представлений о времени. С одной стороны, огромное внимание уделялось регистрации временных событий и разработке концепции линейного времени в календарях и исторических хрониках. С другой стороны время в древности – сплошь и рядом прерывное, оно не бесконечное, не единообразно и даже обратимо. Оба типа представлений уходят в глубочайшее прошлое» (П. П. Федоров, 2017). Но далее, следует знаковая сентенция, показывающая, что не только у философов и теологов, но и у вперед смотрящих представителей технической науки идеи темпоральной пластики как не было, так и нет: «Как они (т. е. описанные временные противоречия – авт.) могут совмещаться – я понять не могу». Отсюда же следует вывод, что идея АСИ как раз и должна продемонстрировать инновационную объяснительную модель того, как «работает» темпоральная пластика, со-существуют различные форматы будто бы объективного времени и, соответственно, «объективного» пространства.
В связи со всем сказанным, в отношении каких-то глубоко промысленных акций по идентификации, систематизации и классификации типов иррациональности, помимо стихийно сложившегося «разнокалиберного» обозначения переживаемого опыта и более или менее подробного описания данного опыта (например, У. Джеймс, «Многообразие религиозного опыта», 1902), просто нечего сказать. Все попытка такого рода, претендующие на статус научного исследования, касаются изучения спецификации и системы отношений базисных инстанцией и форм активности психического: осознаваемое (сознание) – неосознаваемое (бессознательное). Что, в общем, не лишено смысла при наличии определенных условий такого целенаправленного научного поиска. К этой важной теме мы обратимся в следующих разделах текста.
Пока же, чуть забегая вперед, приведем разработанную нами классификацию типов иррациональности, которая удовлетворяет следующим, обязательным – с учетом главных целей настоящей публикации – условиям: 1) данная классификация выстраивается на основе проведенного, с использованием методологии эпистемологического анализа, культурно-исторического контекста и фактологии; 2) классификация выполняет важнейшую функцию связующего звена между базисными архетипами познавательной деятельности, традиционно обозначаемыми как иррациональное и рациональное.
На основании проведенного исследования (А. Л. Катков, 2022) нами выделяются следующие типы иррациональности:
– недифференцированный, хаотичный тип иррациональности, для которого характерны: отсутствие непосредственно пережитого или переживаемого гностического опыта (такие субъекты чаще всего питаются слухами и домыслами); минимальная или полное отсутствие какой-либо проработанности и критического осмысления соответствующей информации; фрагментарное, неустоявшееся в своем стержне мировоззрение; наиболее общие определения именно такого типа иррациональности – «суеверие», «мракобесие» и проч.;
– фрагментарный и заимствованный тип иррациональности, для которого характерны: наличие кратковременного и как правило неотчетливого гностического, мистического, эзотерического опыта, и некритическое усвоение агрессивно навязываемых, произвольных интерпретаций такого опыта;
– систематизированный и усвоенный – на основе сложившихся религиозных доктрин и концептов духовных практик – тип иррациональности, в разной степени подкрепляемый психотехнологиями религиозных ритуалов и духовных практик, и как правило интегрируемый в систему адаптивного мировоззрения и жизнедеятельности;
– формируемый – на основе концептов глубинной психологии и переживаемого трансперсонального опыта – тип иррациональности, для которого характерны попытки осмысления феномена объемной реальности с позиций концептов глубинной психологии и переосмысления гностического, мистического и религиозного опыта с этих же позиций; данный тип также интегрируется в систему адаптивного мировоззрения и жизнедеятельности;
– формируемый – на основе достижений авангардного сектора наук о психике – тип соотношения рационального-иррационального, который устраняет эпистемологический разрыв между рациональной и иррациональной системой координат современного человека; закономерно приводит к супер-ресурсной целостности инстанций психического, ответственных за «логос-рациональную» и «гнозис-иррациональную» репрезентацию сложной категории реальности.
Последняя позиция в приведенной классификации, представляющая искомый эпистемологический «мост» между рассматриваемыми базисными архетипами познания сложной категории реальности, развернута в сферу синергетического взаимодействия традиционно конфликтующих мыслительных архетипов, обозначаемых как «гнозис» и «логос». Что, заметим, и представляет суть идеи ассоциированного сверх-адаптивного интеллекта (АСИ). Основательная проработка данного концептуального «моста», собственно, и является стартом формирования обновленного мировоззрения, знаменующего завершение эпохи расколотого бытия.
Логос и Гнозис
Эпистемологическому анализу системы отношений в следующей, интересующей нас паре фундаментальных понятий логоса и гнозиса (в первом приближении данные понятия рассматриваются как уточненные архетипические характеристики более общих категорий рационального и иррационального), мы уделяем самое пристальное внимание по следующим основаниям.
Углубленное исследование стержневых аспектов цивилизационного процесса и культурно-исторического контекста, в извилистом русле которых собственно и формировались данные фундаментальные архетипы активности психического, убедительно показывает, что сущностной причиной крайне неблагоприятной динамики развертывания перманентного и всеохватывающего кризиса является глубинный конфликт базисных архетипов познания сложной категории реальности логоса и гнозиса.
Далее было показано, что диссоциированная эпистемологическая платформа, на основе фундаментальных допущений которой развертывается эпохальный конфликт логоса, ориентированного на исследование закономерностей только лишь единственного плана «объективной» реальности, и гнозиса как способа постижения сложно-темпоральной конструкции объемной реальности, основанного на уникальной генеративной функции психического, не оставляет шансов на достижение какого-либо приемлемого компромисса в сфере конфликтующих адаптивных стратегий, в частности использования супер-ресурсного адаптивного потенциала психического. В то время как неоправданное «застревание» на «отработавшей свое» эпистемологической платформе уже явно неадекватно и небезопасно. В данной связи, представляется уместным следующее «упреждающее» сообщение: первый из используемых в развернутом обозначении АСИ терминов – «ассоциированный», как раз и воспроизводит ключевой тезис в названии сущностно обновленной «ассоциированной эпистемологической платформы», являющейся, таким образом, фундаментальным основанием идеи АСИ.
Кроме того, следует иметь ввиду, что сама по себе идея выведения интеллекта, как особого свойства и формы активности психического, в значительной степени опирается на архетип логоса, ориентированного, как уже было сказано, на репрезентацию «объективной» реальности, или же на воспроизводство «дольнего» плана данной сложнейшей категории. Невнятно обоснованные претензии на исключение из этой общей тенденции имеются лишь у авторов концепции «духовного интеллекта» (детальный анализ данной концепции представлен в следующих разделах текста). Между тем, идея АСИ предполагает глубокую проработку и полноценный охват познавательного архетипа гнозиса, ориентированного на репрезентацию темпорально-пластических характеристик реальности, но также и на синергетическое взаимодействие с будто бы альтернативными – а в нашем случае с дополняющими и усиливающими – способами познания объемной реальности, т. е. архетипом логоса.
Ниже приводится фрагмент эпистемологического анализа (со встроенной сюда методологий культурно-исторической реконструкции и психотехнического анализа) сложной истории становления, конфронтации и стагнации рассматриваемых архетипов познания, углубленное понимание которой предоставляет шанс для искомых эпистемологических прорывов.
Первородный гностический опыт
Итак, нам предстоит реконструировать первооснову духовного бытия человека на заре цивилизационных процессов и понять, какие метаморфозы гностического способа постижения реальности привели, в итоге, в его стагнации и почти полному прерыванию.
Мы, во-первых, отмечаем поразительное единодушие исследователей всех этих вопросов в отношении тезиса того, что идея одухотворенной психической реальности возникла в ответ на ресурсный запрос человека «стоящего перед лицом хаотического, часто зловещего потока явлений, возникающих и исчезающих случайно и бессмысленно» (М. Элиаде, цит. по изд. 2012). Но далее выдающийся исследователь истории религиозных идей Мирча Элиаде высказывается следующим образом: «Трудно представить, как бы мог действовать человеческий разум без убеждения, что в мире есть нечто бесспорно настоящее». То есть, надо было как-то объяснять этот мир с тем, чтобы избавиться от состояния гнетущей неопределенности и, попутно, приобрести некие несущие смыслы бытия в этом суровом и непредсказуемом мире. Но не только. Речь здесь идет еще и о совершенно особенных, привнесенных качественных характеристиках жизни архаического человека: «Осознание же настоящего и полного смысла мира тесно связано с открытием священного. Через опыт священного (т. е. через первичный гностический опыт – авт.) человеческий разум постигает разницу между тем, что проявляется как настоящее, мощное, обильное и имеющее смысл, и тем, что лишено этих качеств… На самых архаических уровнях культуры жить, как подобает человеку, – само по себе есть священное действие» (М. Элиаде, 2012).
Отсюда, собственно, и выводится позднейшая метафора этого одухотворенного мира – как особого пространства, где человек жил с ощущением цельности, целостности и подлинности бытия, или рая, которое было утеряно с началом вхождения в следующую эпистемологическую эпоху.
Мы, тем не менее, считаем, что не только и не столько поиски несущих смыслов пере лицом опасности и неопределенности дольнего мира способствовали открытию потрясающего горнего плана объемной реальности, сколько еще незамутненный в те далекие времена убогими когнитивными схемами источник подлинного гнозиса, представленный – с позиции авангардных наук о психике – феноменальной способностью психического к особого рода активности, осуществляемой в режиме темпоральной пластики, или же супер-ресурсным потенциалом психического.
В таком «цивилизационном детстве» усматриваются прямые аналогии с отслеживаемыми в самые последние годы качественными особенностями целостного восприятия реальности у детей: мир здесь воспринимается живым, целостным, единым и с особым интуитивным проникновением вглубь событий. Отсюда, например, становится понятным, почему почти все дети талантливы (по определению основателей гностической традиции они безусловно «пневматики» и «психики», т. е. носители чистого гнозиса). И что затем происходит со взрослыми, у которых гностический статус понижается до уровня ограниченно годных или негодных к взаимодействию с горним планом объемной реальности («соматиков» и «гиликов») именно вследствие жесткой доминанты логического способа познания и ориентации в реальности.
И вот еще один пример таких возрастных гностических способностей, на которые обратил внимание отнюдь не мистик или священнослужитель, но самый яростный критик «мистического и религиозного мракобесия», известнейший ученый-астрофизик Карл Саган. В своем знаменитом бестселлере с говорящим названием «Мир, полный демонов: Наука – как светоч во тьме» Саган, как честный исследователь, признает тот факт, что по крайней мере некоторые события, имеющие место в «объективной» реальности, не вписываются в конструкцию всемогущего, естественно-научного логоса. И один из этих фактов (а всего-то он описывает их три) заключается в том, что «маленькие дети порой вспоминают подробности прежнего своего существования, причем приметы иной эпохи они передают с большой точностью, а получить эти сведения иначе, как путем перевоплощения, никак не могли» (К. Саган, цит. по изд. 2017). Об этом примечательном факте знают тибетские монахи, веками выбирающие своего верховного правителя далай-ламу как раз из таких детей. И сам Далай-лама XIV полностью уверен в том, что является реинкарнацией Великого Пятого Далай-ламы, т. к. хорошо помнит необыкновенно яркие и живые детские сновидения, воспроизводящие целостные фрагменты этой прошлой жизни.
Что же касается существенных особенностей вот этого первородного гностического способа восприятия реальности и взаимодействие с ее горним планом, то надо иметь ввиду следующее важное обстоятельство: доступные в настоящее время историографические материалы освещают в основном более поздние периоды становления гностической традиции. И многие исследователи связывают этот период с появлением гностической философии и религии, о чем мы поговорим чуть позже.
Между тем, существует обширная историография, посвященная реконструкции процессов становления и существования – в различных версиях и вариантах – феномена магического сознания. При том, что многие из этих исследований были сделаны на примере изолированных популяций, в которых цивилизационные процессы – как их понимает научный мир – «замерли». На основании такого рода исследований обосновывают вывод о том, что речь в данном случае идет о самобытном культурном оформлении первородного гностического опыта. И что такого рода опыт имеет существенные отличия от традиционно понимаемой религиозной практики.
Так например, выдающийся британский антрополог Бронислав Малиновский, основываясь на многочисленных полевых и историографических исследованиях, формулирует свое заключение следующим образом: «Одно достижение современной антропологии мы не будем подвергать сомнению: осознание того, что и магия, и религия – это не просто доктрины или философии, не просто системы умственных воззрений, а особые типы поведения, прагматические установки, построенные в равной степени на здравом смысле, чувстве и воле. Это и образ действия, и системы верований, и социальные феномены, и личные переживания» (Б. Малиновский, цит. по изд. 2015). То есть, этот выдающийся ученый, как собственно и многие другие признанные авторитеты, специализирующиеся в данной области, считал, что при наличии общего архаического корня идеи магии и религии обладают существенными различиями практически по всем обозначенным параметрам. Что, отчасти, объясняет достаточно длительную, но от этого не менее острую конфронтацию этих двух систем.
Но что же это за «особые чувства» и «личные переживания», благодаря которым человек приходил к убеждению о существовании горнего и дольнего аспектов реальности и возможности влияния на одно через другое? С нашей точки зрения вышеприведенная сентенция Малиновского – и есть описание первородного гностического опыта, т. е. сущностного содержания «общего архаического корня» особым образом организованной психической активности субъекта.
В этих вышеприведенных сентенциях уже просматриваются попытки выстраивания обоснованной последовательности этапов трансформации главных носителей идеи транс-темпорального способа репрезентации объемной реальности: первичный гностический опыт – эмпирическая психотехническая практика, связанная с облегченным получением такого опыта, включая духовную, магическую практику – формирование мифа, как особого кода (объяснительной модели) горнего аспекта реальности – разработка ритуала, актуализирующего мифическую идею – формирование религиозной догмы с полным набором психотехнического инструментария, обеспечивающего приверженность к этой догме.
Попутно заметим, что для «пневматиков» и «психиков» допотопного царства первичного гнозиса (примерно 4 тыс. лет до новой эры) никаких проблем с поиском какого-то особенного языка, с помощью которого выстраивается прямая коммуникация между непроявленным полюсом-статусом объемной реальности и полюсом субъекта, не возникает. И мы помним, что именно этот вопрос выводился в качестве важнейшего духовными и интеллектуальными лидерами Новейшего времени (цит. из беседы Джидду Кришнамурти с Дэвидом Бомом «О самом важном», 1996). Та же самая «могущественная сила», которая и диссоциирует вот эти фундаментальные статусы объемной реальности, оформляет и новый план объекта и субъекта в понятных для субъекта метафорических образах (в случае допотопного Еноха – это, например, образ «Нового дома», символизирующего небесный или горний план непостижимой реальности, сияющий образ Святого и Великого, а также многие другие яркие, экстатические образы). И конечно, такие образы-метафоры собственно и представляют первичную ткань мифа, следующего сразу за практикой получения и технологией воспроизводства первичного гностического опыта в обозначенной эпохальной последовательности трансформации транс-темпорального способа постижения реальности.
В мифологических хрониках исследуемой нами, эпохальной трансформации транстемпорального опыта присутствует еще один, заслуживающий самого пристального внимания пункт, который касается момента «разветвления» недифференцированного психического бытия допотопного человека на то, что можно обозначить как исходно рациональную и иррациональную (магическую, мистическую и далее религиозную) систему координат. В одном из самых ранних и наиболее авторитетных гностических манускриптов – книге Еноха, написанной в те самые допотопные времена – вот эта эпохальная развилка описывается живо, поэтично и, в общем и целом, по существу.
В своей книге Енох говорит о весьма интересных сущностях, сошедших будто бы с неба и сотрудничающих с человеком, которых он называет ангелами и дает им разные имена. Ангелы, помимо того, что учили людей разнообразным ремеслам, наукам, искусству, учили их еще и «волшебству и заклинаниям, расторжению заклятий, знамениям». К примеру, ангел по имени Азазел научил людей «видеть, что было позади их» (Книга Еноха, цит. по изд. 2016). Таким образом для людей того времени – и уж точно для гностиков с таким вот «актуализированным эон-ангельским дополнением» – никакого секрета не было в том, что человек не начинается и не заканчивается границами своего тела. А для древнеиндийской гностической ветви наличие в человеке психического существа, отличного от физического тела, т. е. сущности, которая развивается, «достраивается» в продолжении многих земных жизней – в этом-то и есть смысл, и оправдание всех этих жизней – является некой аксиомой, даже и не требующей особых пояснений или доказательств. И понятно, что если есть задача что-либо менять в телесной оболочке, которая выстраивается вокруг информационной основы феномена жизни, то нужно взаимодействовать с этой информационной сущностью, или же тем, «что позади нас». В этом собственно и заключается функциональная подоплека всех «волшебных» манипуляций и заклинаний.
То есть, никакого конфликта логического и гностического способа постижении реальности при исходно-живой, или же «пробужденной ангелами», активной психической функции гнозиса у допотопного человека не было. Космос, мир, реальность представлялись «архаическому» человеку в виде грандиозной объемной конструкции, в которой присутствует «фасад» – явленная часть, где уместно использование точных наук и ремесел. Но там же есть и сокрытая, «сакральная» часть, для которой адекватны совсем другие представления и практики, с иными принципами достижения искомого результата. Отсюда выводится тезис того, что одна из подлинных, глубинных причин эпохального конфликта логоса и гнозиса видится не в отсутствии внятных точек соприкосновения полярных архетипов познания, но в целенаправленном подавлении (соответствующие усилия здесь прилагали сверх-мощные агенты влияния – поднимающиеся институты науки и религии), стагнации и почти полной элиминации активной функции гнозиса в продолжении практические всей после-потопной истории человечества.
