Родина простит. Невыдуманные рассказы

– Да нормальная баба она! Как все!

А с другой стороны – ну что ему ещё оставалось говорить?

* * *

– Гадкий ты, – шептала Сеньке мать, тихо смеясь, – гниленький такой врунишка.

И обнимала его нежно. А Сенька многословно, захлебываясь словами, тарахтел, что он не хотел лезть через забор, он отказывался – но пацаны ж не поймут!..

Откуда в нем этот талант – врать, а после так убедительно оправдываться? Адвокатом будет, подонок, – улыбалась она. Странно все же – папаша его и двух слов связать не мог. Впрочем, кто именно был отцом подростка, она наверняка не знала – буфетчицей же работала! На автовокзале.

Семен, между тем, подрастал. Друзей, верных друзей, какие бывают только в детстве, у него почему-то не образовывалось, хотя с людьми он знакомился легко. Впрочем, это его не беспокоило, ведь друзья – это ответственность какая. Их выручать приходится, делиться с ними. Нет – Сене и так было неплохо. В школе он успехами не блистал и после восьмого класса поступил в техникум, здраво рассудив, что в институт ему не пройти – чего же тогда время терять. Как многие сверстники, он вскоре пристрастился к фарцовке, но без хорошего стартового капитала раскрутиться было сложно – вертелся на перекидке мелких партий фирменных пакетов, жвачки, иногда джинсов. Обычная, короче, жизнь обычного подростка с окраины столицы.

Необычное началось с армии, куда его после отсрочки все же призвали. Совершенно случайно замполит части проходил мимо ленинской комнаты, где в этот момент распекали четверых солдатиков. В вину им вменялась порча армейского имущества – они вытряхнули содержимое висящего на противопожарном стенде огнетушителя, а внутри завели брагу. Но недоглядели – бражка перебродила, пеной сорвало крышку, и возник скандал. Рядовое, в общем-то, происшествие – ничего особенного, армейская рутина. Внимание же замполита привлек звонкий голос и взволнованная речь одного из нарушителей – рядового Семена Квитко, служившего при кухне и продавшего самогонщикам сахар. Вдохновенно, нагло и убедительно врал солдат. Врал про «никому все равно не нужные» ягоды из компота и про раскаяние свое глубокое тоже врал задушевно. Замполит прислонился к стенке, глаза его мечтательно закатились. Он незамедлительно потребовал дело демагога, и вскоре Квитко стал… комсоргом части. Он произносил зажигательные речи, обличал отстающих и воспитывал отличников боевой и политической подготовки.

«Гнилой он какой-то, – размышлял ироничный замполит, сидя в президиуме на расширенном комсомольском собрании, – но, сука, создан для нашего дела. Да и где найдешь такого вдохновенного пиздобола? Поёт с трибуны – будто сам верит в пришествие коммунизма, гандон!»

Был у нового комсорга один недостаток – не любил он рутину. Отчетность, заполнение справок, протоколов собраний и прочих документов утомляло его необычайно, в то время как выступление перед личным составом, напротив, – заряжало энергией.

– Вызывали, товарищ подполковник?

– Да. Зайди, закрой дверь. Вот тебе бумага – пиши заявление.

– Вы имели в виду рапорт?

– Нет. Заявление и автобиографию. Будем в партию тебя принимать.

Однако вступать в партию сержант отказался категорически. Армия закончится, – рассудил он, – а взносы надо будет платить до самой смерти. А у меня мама на руках.

– Ух ты ж ушлый крысёныш! – опешил замполит. Он никак не ожидал такой реакции.

– Мама, судя по твоему личному делу, заведует столовой, что по жизни за высоким забором нашей части приравнено к заведующему кафедрой, доктору наук. Она сама половину роты может содержать. Но печалит, сержант, меня другое. Печалит непонимание перспектив. Как можно принадлежность к передовому классу советского общества измерять суммой партвзносов?

Не по зову души, конечно, хлопотал подполковник, а исключительно для своих показателей – выдвижение кандидата в члены КПСС из рядового состава ценится руководством. С офицерами-то все понятно – они пищат, да лезут в партию, а вот из призванных солдатиков, как правило, никто идейностью не блещет, а если блещет – то идейность ихняя проистекает из полного отсутствия мозга.

Пришлось этому скользкому юноше объяснить, что в противном случае ему придется продолжить службу простым солдатом в приполярном городе Надым.

– Вот, – кивнул головой циник на перевернутый лист меню офицерской столовой, – разнарядка пришла на тридцать человек. Ты, кстати, не знаешь – где этот город – Надым?

И стал Семен кандидатом, а перед самым дембелем был принят в коммунисты. С тем и ушел в полную неизвестность – на гражданку. В поезде он рассеянно листал свои бумаги – характеристику, направление в Челябинское танковое училище, где его должны были принять без экзаменов, протокол партсобрания и решение о выдаче ему рекомендации еще куда-то… Армии наш герой больше не хотел ни в каком виде. И это притом что десятки его сослуживцев пошли бы на все, чтобы иметь хоть часть этих документов. Тяжело вздохнув, Семен бросил папку на дно чемодана.

Он уже знал, что мать в его отсутствие стала сожительствовать с блатным, что места в их квартире для него больше нет и что ему предстоит поселиться у бабушки в Одинцово. Гурген, так звали блатного, источал чувство вины, которое вылилось в умопомрачительную сумму в пятьсот рублей. Деньги эти он назвал «подъёмные» и вручил Сеньке в первый же день. Квартира матери теперь напоминала музей подделок и безвкусицы – золотистые шторы, хрусталь, аляповатые люстры чешского стекла. Вечная хохотушка мать тоже изменилась – теперь она могла внезапно сорваться в слезы, в истерику. Если бы кто-нибудь спросил дембеля – чем пахнет в квартире? – тот не задумываясь ответил бы – тюрьмой, хоть никогда там и не был. Именно из-за этого ощущения скорого краха он категорически отказался выписываться. Закроют маму – квартира пропадет.

Устраиваться на работу бывший сержант не спешил – принялся фарцевать, но через полгода его разыскал участковый и предупредил об уголовной ответственности за тунеядство. Семен показал партбилет, чем вогнал старого капитана в ступор – он тут же порвал все бумаги и ушел, а тунеядец все же принялся искать работу. И нашел – он стал инкассатором. Работа эта была на редкость бестолковая и унизительная. На смене требовалось носить форму, фуражку и наган, но Семен был принят «на замену», то есть без постоянного маршрута. В этом качестве набиралось не более 7—8 рабочих дней в месяц, что позволяло безбоязненно фарцевать.

– Семен-джан! – Гурген смотрел в сторону, поправлял мокрый от пота воротник. – Нужны бабки на адвоката. Маму твою под подписку выпустили, но, похоже, арестуют в оконцовке.

– Были бы бабки, разве надел я когда нибудь вот это, – Сеня снял с вешалки фуражку с зеленым околышем.

– Что? Так плохо? Совсем? – захлопал ресницами носатый. – А те 500, что я тебе после дембеля дал?

Но Сеня только руками развел. Дали матери три года, и он вернулся в квартиру, а через год его самого приняли. И вовсе не за спекуляцию.

Был у него постоянный покупатель из Челябинска. Своего рода оптовик. Прилетал раз в месяц и выгребал все, на чем можно было заработать, даже видеокассетами не брезговал. В этот раз он ничего брать не стал, а попросил подержать его деньги – пять тысяч рублей.

– Я, – сказал, – хочу недельку побухать в Белокаменной и оттянуться, а дела с тобой мы перед отлетом сделаем.

И забухал, и исчез. Вдруг звонок в ночь на воскресенье:

– Сёма, выручай! Я в трезвак залетел, документы потерял где-то, и меня сейчас в спецприемник увезут. Возьми штукарь из моего бабла – приедь и выкупи меня. Я договорился уже.

Вытрезвитель оказался совсем недалеко.

– Что вы, что вы, – засмущался дежурный, увидев свернутые колбаской деньги в кулаке, – ну не здесь же! Впрочем – считайте!

– Что считать? Зачем? – опешил Семен, спинным мозгом поняв, что сейчас произойдет. Он разжал кулак, ловко, как футболист, запнул рулончик с деньгами под стол дежурного и повернулся, чтобы быстро уйти. За спиной улыбались двое в гражданском, и еще одна женщина снимала происходящее на видеокамеру. RCA, BetaCam – определил фарцовщик и сел прямо на заплеванный пол.

* * *

– Какая же тут, как вы выражаетесь, «подстава»? Неужели вы всерьез считаете, что народный суд отвергнет наши показания, видеоматериалы, свидетельство вашего подельника, деньги, наконец?? Вы действительно верите, что у советского судьи есть в лексиконе это слово – подстава? – задушевно говорил «хороший» следователь.

– Кем ты, пидарасина, себя мнишь?? – кричал, брызгая слюной в глаза, «плохой». – Я лично прослежу, чтоб ты в туберкулезной камере по запарке оказался! Откинешься, сучара – жопу рваную залечить не успеешь, как от тубика сдохнешь, мразота! Это если откинешься…

– А ведь мы, Семен Александрович, давно к вам присматриваемся. Вы ведете вызывающе антиобщественный образ жизни – эти несанкционированные контакты с иностранцами, нетрудовые доходы, спекуляция. Да и товарищи ваши, по совести сказать – все сплошь антисоциальный элемент…

– Тебя, гнида, отпидарасят еще в СИЗО. Будешь под шконкой щемиться, чинарики собирать. Ложечку тебе выдадут с дырочкой. Погоняло получишь – Сарочка. Как тебе? А потом этап. Этап с твоей статьей еще выдержать надо, Сара…

– Вот уже утро, Семен – вся наша советская страна проснулась и спешит на работу. Почему же мы до сих пор с вами беседуем? Почему вы не в камере следственного изолятора? Правильно! Только потому, что вы – член КПСС. Извините, коммунистом вас назвать у меня язык не повернется. Тем не менее, я полагаю, хотя коллега мой с этим категорически не согласен, что вам нужно дать шанс. Нас интересует целый ряд лиц из вашего окружения…

* * *

Так Семен Квитко стал агентом «Ныров». Стучал он последовательно и аккуратно. В ходе одной оперативной комбинации под надуманным предлогом он был направлен на квартиру знакомого – известного коллекционера антиквариата. Задание было простое – досидеть там до начала обыска и посмотреть, куда хозяин квартиры скинет валюту. Через полчаса в дверь действительно стали ломиться менты. Перепуганный профессор вынес из спальни грязный холщовый сверток, ловко перебросил его на балкон соседней квартиры и только после этого открыл дверь. Семен попал в понятые и глазами показал старшему, куда улетели доллары. Это происшествие имело неожиданное продолжение – Сергей Николаевич, тот самый «добрый» следователь, а теперь куратор Семена, заехал за ним на машине и отвез в известное здание справа от «Детского мира». Так «Ныров» узнал, что работает он вовсе не на УБХСС, как всегда считал, а на другую организацию. В большом и пустом кабинете ему вручили грамоту с тисненым барельефом Дзержинского, правда тут же отняли, объяснив, что храниться она будет в его личном деле.

Вскоре освободилась мать, и ему пришлось вновь съехать с квартиры. Денег у него теперь было достаточно, и Семен смог снять однушку на Плющихе, прямо за отелем «Белград». Жизнь текла в достатке и относительном спокойствии, пока году, кажется, в 1985-м его опять не отвезли на площадь Дзержинского и не предложили выйти на работу в Хаммеровский центр.

– Что ж я там буду делать?

– Ничего сложного. Просто ходить в холле, иногда что-то подсказать гостям, иногда проводить, иногда вызвать милицию. Ничего сложного.

– Весь вечер на манеже, значит? А как же эта должность называется? Половой? Ковровый? – Сеньке жуть как не хотелось вливаться в унылый класс совслужащих.

– Ассистент администратора это называется, – с металлом в голосе негромко сказал Сергей Николаевич.

Так Семен Квитко вытянул свою счастливую карту. Он встречал, улыбался, провожал и вновь встречал гостей Совинцентра и совершенно стал незаменим. Лексикона фарцовщика на первых порах вполне хватило, но он стал посещать курсы и расширял словарный запас самостоятельно. Финский шел не очень, но, например, по-сербски он изъяснялся почти свободно. Иностранцев он нимало не смущался – одним словом, вписался как родной. Ну и фарцевал попутно – как без этого? Он не боялся больше этого табу и ужаса-ужаса всех спекулянтов – валюты. Ясно было, что Контора отмажет – слишком уж он ценный информатор, агент Ныров. Очень приличный доход несли проститутки – Сенька их отбирал самостоятельно, сам единолично решал – кого впустить в Центр, кого нет. Со временем у него образовалась своя бригада путан, и тут открылась еще одна ниша – наводки. Путаны обладали уникальной информацией о квартирах своих богатых московских клиентов – Семен начал торговать этими данными. Так он завязался с бригадой очень осторожных и продуманных квартирных воров из Ярославля и несколько лет был у них наводчиком. Свою долю брал всегда только деньгами – никаких шмоток с краж, никакой электроники, никакого золота. Конечно же, этой стороной своей жизни он с чекистами не делился. При этом был очень внимателен и никогда ни в чем не отказывал своим кураторам, четко выполняя поставленные задачи. Задачи эти были разные и большей частью ему непонятные – познакомить какого-то специального человека с иностранцем, подвести определенную путану к названному объекту, купить валюту у заграничного гостя, рассчитавшись особыми рублями, полученными от куратора, и прочее подобное.

Так легко, приятно и без заморочек катилась Сенькина жизнь, а вместе с ней к концу социализма катилась огромная страна. В новой, наступающей жизни старший администратор ЦМТ Семен Квитко ничего не понимал – происходящие перемены вселяли в него ужас. Сначала он утратил свой недостижимый, свой надежный щит – статус парторга Совинцентра. Не потому, что перестал быть коммунистом – просто схлопнулась сама партия. Сенька разом стал уязвим. Куда-то пропали кураторы из КГБ, а вместе с ними уверенность в гарантированной отмазке. Зато с утра до вечера в «Венском кафе», разогнав путан и забугорных гостей, блатные всех мастей вели свои тёрки. Вскоре Центр начали делить кавказские группировки. Перепуганный администратор помчался к матери, но Гурген давно от нее съехал, хотя продолжал навещать и помогал деньгами. Мать позвонила, попросила зайти.

– Гургенчик! Что ж вы мутите-то, Гургенчик?? Угробить Центр хотите? Зачем??? Что же это, а? А мне куда податься?