Самбо Черного Тигра

Пролог

Судьба лепит и мнет, как ей заблагорассудится.

Плавт Тит Макций

Победа достигается в борьбе.

С раннего утра Москва изнывала от августовской духоты. Единственное спасение – прохладный душ, который позволял ненадолго избавиться от воцарившейся жары и на весь день зарядиться энергией для борьбы с ней.

К такой погоде Расулу Мирзаеву, конечно, не привыкать: там, на родине, в Дагестане, от летнего зноя даже асфальт плавился – становился мягким, похожим на пластилин (из него в детстве, еще в интернате, он мастерил неказистые поделки). Расул усмехнулся случайному воспоминанию и, зажмурившись, подставил лицо под упругие струи душа; замер, наслаждаясь ощущением спасительной свежести.

Прежде он не просыпался раньше полудня – его биоритмы сбились еще несколько лет назад, с тех пор как целиком посвятил себя спортивной борьбе – после службы в армии и обучения в военном училище: привык к жесткому режиму тренировок и постоянному участию в состязаниях. Возвращался поздно вечером, почти ночью.

Но вот уже третий день не находил себе покоя. И все из-за того инцидента у клуба в ночь на 13 августа 2011 года…

Подвыпивший паренек, забавляясь игрушечной радиоуправляемой машинкой, как бы шутя, сделал непристойное предложение Анне, с которой Расул встречался уже пару месяцев. Для юного весельчака такая реплика, возможно, казалась безобидной игрой слов, но прозвучала оскорбительно для девушки. Мирзаев короткой пощечиной хотел остудить парня, но тот упал, ударился затылком об асфальт, и уже в больнице ему диагностировали травму головы…

…последние три дня Расул, вопреки своей обычной жизнерадостности, мало разговаривал, хмурился, ночью долго ворочался в постели, обуреваемый тревожными мыслями, а проснувшись, уже не мог уснуть до утра. Сдержанным и напряженным выглядел он и в день, судьбоносный для его спортивной карьеры, когда через два дня после трагического происшествия, 16 августа, в московской адвокатской фирме подписал выгодный контракт с американской компанией на участие в боях в США.

В эти дни он до изнеможения доводил себя на тренировках: оттачивал приемы, двигался быстрее стрелки секундомера, сноровистее кошки – и буквально валился с ног от усталости, возвращаясь в съемную квартиру поздно ночью (в новую двушку вселился сразу, как расстался с женой Тамарой).

В браке родилась дочь, и Тамара воспитывала малышку в духе мусульманского вероисповедания, к которому принадлежала сама: приняла ислам еще задолго до знакомства с Расулом и с тех пор строго следовала канонам шариата. Супружеская идиллия не выдержала испытания постоянным отсутствием мужа-бойца и дала трещину. Молодая жена старалась проникнуться его энтузиазмом и непреодолимым увлечением борьбой, но однажды сказала:

– Ты привык неделями жить без нас, спорт – твоя семья, смысл жизни. А я устала каждый день переживать за тебя и молиться, чтобы бог уберег от беды. Отпусти меня, если можешь…

Знакомые помогли найти другую квартиру в Москве, а тренировки, соревнования и новые оглушительные победы отвлекли от семейных неприятностей. Только в редкие часы, когда оставался наедине с собой, сердце самбиста разрывалось от переживаний за жену и крошку-дочь.

– А ты выбирай! – с несвойственной твердостью в голосе сказал ему по телефону дядя Магомед. – Выбирай что-нибудь одно: или семью, или спорт. А так, чтоб наполовину туда и наполовину сюда, не получится. А решишь – не отступай!

Душ освежил. Расул выключил воду, обвязался полотенцем и взглянул в зеркало. Оттуда на него с пристальным прищуром смотрел молодой человек с волевыми чертами лица, короткой прической, осветленной желтыми полосками, – тигриный окрас!

Да, выбор сделан. И не в ущерб жене и дочке – о них он всегда будет заботиться. Семья для него – святое, но спорт – как джунгли для бесстрашного тигра. А выходя на ринг, сам превращался в непобедимого Черного Тигра. Каждая его битва – настоящее шоу, оглушительное в раскатах аплодисментов, слепящее во вспышках салютов. Когда боец издавал тигриный рык, знаменующий очередную победу, публика взрывалась и вторила ему восторженными криками. Боевое самбо – его стихия, без которой он не мыслил ни минуты жизни; чувствовал ее каждой клеточкой организма, научился контролировать, подчинять своей воле и силе. Стихия – такая необузданная и непредсказуемая, полная опасностей, но одновременно – безгранично любимая, дорогая и неотъемлемая, как родная мама Патимат. Ради нее он, подобно тигру, без страха ринулся в опасные кущи спорта и покорил их! И теперь знал наверняка, что своими успехами положил конец многолетним страданиям матери и сделал ее по-настоящему счастливой.

С момента знакомства Расула с Анной в палитре его жизни появились новые оттенки, которые придали их встречам яркость и остроту ощущений.

После происшествия у ночного клуба девушка чувствовала себя причастной к переживаниям молодого бойца. Она сидела на диване и безучастно смотрела в телевизор, по которому транслировался футбольный матч. Спорт никогда особо не интересовал ее (даже с Расулом познакомилась, не подозревая, что он – троекратный чемпион), но спортивный канал оставался для Мирзаева неотъемлемой частью его жизни, и потому Анна относилась терпеливо.

Внимание привлекло сообщение диктора о потасовке у клуба между известным самбистом и студентом, который…

– …скончался в больнице, не приходя в сознание.

От этого известия, прозвучавшего подобно грому среди ясного неба, Анна вскочила с дивана и тут же обмерла, встретившись глазами с застывшим взглядом Расула. Бледный, с заострившимися чертами лица, тот неподвижно стоял в дверях и, видимо, тоже слышал трагическую новость. Девушка растерялась, не зная, что делать; хотела подбежать к нему, обнять, как-то успокоить, но ноги подкосились, и она, закрыв рот рукой, снова опустилась на диван.

– Я пойду в полицию и расскажу, как все произошло, – ответил позже самбист по телефону своему тренеру и промоутеру Камилу Гаджиеву, – а не стану скрываться: я не виноват в его смерти, только хотел проучить, чтобы не разбрасывался словами. Я не убийца!

– Тогда оставайся дома, позвони адвокату и только вдвоем идите в управление, – урезонил подопечного Камил Гаджиев.

– Послушай, братишка, – наставительным тоном произнес друг Сабир, позвонив из Кизляра, – нужно время, чтобы все утряслось. Ты еще успеешь на самолет в Махачкалу, а из Дагестана махнешь за границу, в Турцию или Азербайджан. Дело серьезное, подумай, прежде чем идти с повинной. У тебя есть имя, и с этим шутки плохи.

– На меня подадут в международный розыск, и с этим шутки еще хуже! – усмехнулся Расул, потом добавил срывающимся от волнения голосом: – Да, я дрался – и в жизни, и на ринге. Да, я не побоюсь навалять по зубам самому шайтану, если оскорбит меня или мою женщину, но я никого не убивал…

– Остановись! – Анна, уже в дверях, схватила его за запястье. – Может, правда, послушаешь Сабира и прямо сейчас поедешь в аэропорт?

– Сейчас я поеду в полицию, – он посмотрел на нее исподлобья, – а ты отпусти мою руку…

Девушка невольно отстранилась, но женское начало взяло верх и вырвалось двумя слезинками, скатившимися по ее бледным щекам.

– Я ведь не в тюрьму иду, зачем плакать? – Расул с извиняющимся видом коснулся плеча Анны. – Ты ведь знаешь: Москва слезам не верит.

– Знаю, – она подняла на него большие карие глаза, но не смогла произнести ни слова: спазмы саднящим обручем сжали горло. Совладав с эмоциями, встряхнула волосами цвета жженого кофе, рассыпавшимися по плечам мягкими прядями, всхлипнула и произнесла обреченно:

– Москва и раскаянию не поверит…

Глава I. Маленький сгусток большой энергии

1.

В середине ноября 1997 года две здоровенные сороки на спортплощадке школы-интерната отвоевывали друг у друга блестящий фантик.

Птицы не нападали, а только глухо стрекотали и угрожающе взмахивали крыльями, не отрываясь при этом от земли. Каждая старалась напустить побольше страху на соперницу, выглядеть грозно, демонстрируя решимость в овладении трофейной блестяшкой.

– Вот видишь, – прошептал одиннадцатилетний Расул младшему брату Шамилю (мальчишки поодаль сидели на корточках и наблюдали за битвой сорок), – они не клюют друг друга, а только сражаются за бумажку. Важно, чтобы все было по-честному. Значит, у них тоже есть какие-то правила, понял! – добавил он со знанием дела.

С первого класса Расул не проявлял рвения к учебе. Зато без остатка выкладывался на уроках физкультуры, посещал спортивные кружки и всегда побеждал в школьных мероприятиях по бегу на длинные дистанции. Увлеченно слушал рассказы школьных тренеров о восточных единоборствах, смотрел кинофильмы и восхищался бойцами, в одиночку побеждающими армии противников в рукопашном бою. Этот маленький сгусток большой энергии откровенно досадовал на свое «бесполезное» пребывание в интернате. И только там, за пределами школы, откуда нередко убегал, он по-настоящему ощущал себя свободным, независимым от вынужденных обстоятельств. Однако его всегда находили (Кизляр – город небольшой, здесь все друг друга знают чуть ли не поименно): то с новыми друзьями на детских площадках летом, то спящим на отопительных трубах в подвалах многоэтажных домов зимой – и снова возвращали в школу.

Своих одноклассников Расул Мирзаев был старше – кого на полгода, кого и больше. В шесть лет, почти перед самой школой, его насильно увез к себе родной отец. Почти похитил, воспользовавшись ситуацией, когда тот играл с мальчишками за пределами дома и не успел убежать. Возможно, существовала и иная причина, подтолкнувшая старшего Мирзаева к недостойному поступку: Патимат встретила другого мужчину и с сыновьями проживала в доме нового мужа в Старом Тереке. Она панически боялась бывшего мужа и долго не решалась ехать к нему одна, чтобы вернуть сына.

За время жизни у отца Расул окончательно понял, что не нужен ему: в школу он так и не пошел, а от жестких «воспитательных» мер прятался в пустой собачьей конуре. Там зачастую и ночевал, чтобы не встречаться в доме с грозным родителем; там его и нашла Патимат, которая приехала за сыном вместе с дедушкой Курмагомедом. Бывший зять побаивался тестя, поэтому не рискнул спорить и позволил бывшей жене забрать ребенка. Тогда Расул по-настоящему почувствовал себя нужным матери, но не сразу осознал, почему потом та отдалила его от себя, отправив с братом Шамилем в школу-интернат…

А пернатые соперницы между тем продолжали отвоевывать друг у друга конфетную обертку.

– Видел, как в «Осаде» Стивен Сигал тоже сразу не нападал, а подходил-подходил сначала, бил потихоньку, а потом – ба-бац! – и бандит валяется! – Расул, не поднимаясь, изобразил несколько чередующихся движений руками. – Понял!

– Не понял! – огрызнулся Шамиль (его иногда раздражали восторг и чрезмерная увлеченность брата спортивной борьбой, которой сам особо не интересовался и относился к ней как к обыкновенной драке) и запустил в воюющих сорок обломок кирпича.

Птицы от неожиданности застрекотали еще громче, агрессивнее, вспорхнули и, видимо, от страха позабыв о трофее, разлетелись в разные стороны.

– Зачем ты это сделал? – Расул вскочил, потерянно посмотрел на исчезающих вдали сорок, следом хмуро – на братишку.

– А зачем ты опять хочешь убежать, чтобы драться, да? – тот выпрямился тоже, сжал кулаки; в глазах мальчугана отразились злость и обида.

– Я дерусь, только когда ко мне пристают!

– А вот неправда – ты дерешься, потому что тебе это нравится!

– Не твое дело! – Расул весь напрягся, подумав, что больше никогда не будет посвящать его в свои планы. – Хочешь рассказать Марьяне Магомедовне – давай, иди, я не боюсь!

– Я тебя тоже не боюсь! – визгливо выкрикнул Шамиль. – Мама опять будет плакать, а дядя Мага башку оторвет тебе, вот увидишь! – и, чтобы скрыть слезы, побежал к учебному корпусу.

Расул дернулся, хотел удержать его, но остался на месте, задумался: «Почему он так говорит? Неужели я меньше него люблю маму? Нет, просто злился, потому что не хотел удирать вместе со мной. А я хочу! И не останусь здесь, потому что мне тут совсем не нравится».

От слов братишки, брошенных в сердцах, сделалось неприятно, тоскливо и обидно. Он, Расул, ведь уже не ребенок, а почти мужчина, и хорошо понимал, зачем мать отдала их в интернат – так спасала их от нищеты, помогала получить образование, которого сама была лишена. После развода она выживала, как могла: зарабатывала тем, что привозила рыбу в Кизляр и продавала ее на рынке.

Конечно, в спецшколе имелось и что поесть, и где поспать. Но ничего подростку Мирзаеву не нравилось здесь – ни еда, что он ел, ни постель, в которой спал. Дома, как бы тяжело ни приходилось из-за постоянной нехватки денег, – лучше. Там ощущал себя по-домашнему комфортно, даже простая лепешка, испеченная матерью, казалась вкуснее всех сладостей на свете, а брань и подзатыльники дяди Магомеда – заслуженными, «родными».

Да, Расул все понимал. Но почему никто не хотел понять его? Ведь убегал он не из вредности, а уж тем более не для того, чтобы досадить матери (ее слезы ранят его, как и Шамиля, в самое сердце!). Ведь он никому не хотел делать больно. Может, ради нее он и поступал так – сбегал. Хотел этим продемонстрировать свою самостоятельность; таким образом внутренне сопротивлялся той безысходности, в которой оказался из-за не зависящих от него обстоятельств. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы кто-нибудь поинтересовался его мнением и предложил сделать так, как было нужно ему. Но никто не интересовался, взрослые относились к нему как к ребенку и не считались с его точкой зрения. А он не маленький и прекрасно понимал, где ему хорошо или плохо, кто по-настоящему его любит, а кто просто делает вид.

Ах, мечтал ребенком: если бы он мог превращаться в тигра (по рассказу биологички, зверь пробегает сотню километров за три часа!), то не бродил бы по городу, не спал бы в кустах или подвалах, а понесся бы прямиком домой. Бежал бы без устали до заветной цели, не страшась опасностей, преодолевая препятствия. Но… он не тигр.

Пока еще не тигр!..

2.

Расул с детства усвоил, что в жизни ничего не дается даром. Этому научили непростые обстоятельства, с которыми он столкнулся еще ребенком. Он помнил, что в доме всегда не хватало еды и тайком плакала мать, еле живая от усталости и постоянных трудностей. Ему было бесконечно жаль ее, но в свои шесть лет он не понимал, почему мама отдавала его в интернат, хотя не раз признавался ей, что не хочет оставаться в нем, что убежит и вернется домой. И никто, кричал он однажды ей вслед, когда та уходила из интерната, не сможет его остановить!

Конечно, пешком ему домой не добраться – чересчур далеко, а почувствовать себя взрослым и независимым можно только за школьным забором. Пусть его считали дерзким и невоспитанным, неисправимым драчуном, зато он знал наверняка, что такое свобода и как ее себе добыть! Там, за забором, он ощущал себя иначе: как рыба в воде, как птица в небе, как тарпан в степи. Даже воздух, который он вдыхал полной грудью, казался другим – наполненным ароматом беспредельной свободы.

Однажды (еще прошлой осенью), когда Расул учился в 5-м классе, он убежал из интерната вместе со школьным товарищем. На перекрестке улиц Коркмасова и 40 лет Дагестана, сразу за городским парком, к ним пристали трое незнакомых подростков. Ни с того ни с сего один из них, паренек с искривленным носом (наверное, обожатель потасовок!), ударил одноклассника в плечо, а другой, с виду рыхловатый, но со злыми глазами, стукнул его ногой сзади.

Расул действовал интуитивно – в нем в мгновение ока сработало чувство самосохранения: сейчас, если не он, то побьют его! Ему уже много раз приходилось драться, чтобы защитить себя. Не всегда, правда, удавалось самому избежать крепких тумаков, но и сдачу дать умел с лихвой. Только так можно завоевать авторитет, не позволить себя унизить. А дашь слабину – заклюют, затопчут, и никогда не отмыться от этой грязи. Закон улицы!

Поэтому в такой ситуации думать некогда, нужно действовать. Едва кривоносый сорванец подался вперед, Расул коротким ударом проехался кулаком по лицу. Паренек охнул, качнулся назад и, потеряв равновесие, с глухим стоном рухнул на землю; кровь брызнула у него из носа. Третий мальчишка ринулся выручать своего товарища, но не успел – от толчка в грудь тоже упал на спину. Расул вскочил сверху и надавил локтем на горло так, что мальчишка захрипел…

– Эй, слушай, хорош! – прозвучал сзади надменный юношеский голос, и к дерущимся приблизился четвертый подросток-незнакомец.

Его Расул тоже не знал, но манера парнишки вести себя, его взгляд, исполненный превосходства, и низковатый голос с нотками высокомерия – все свидетельствовало о том, что он главный.

– Крутой, значит. Драться, смотрю, умеешь, да? – спросил он со снисходительной улыбкой.

– Умею, – отозвался Расул.

– А сигареты курить?

– Конечно! – машинально ответил тот, обменявшись растерянным взглядом с одноклассником, на лице которого отразилось удивление.

– Хм, и кизлярку пить?

– Да, – обманул он.

Звонок на урок. Расул отогнал нахлынувшее воспоминание и побежал в учебный корпус. Школьники – некоторые с портфелями или с учебниками и тетрадками – разбегались по классам шумной, крикливой толпой.

В коридоре, возле кабинета русского языка и литературы, толстый мальчуган исподтишка подсек ногой одноклассницу Расула. Хрупкая девочка (то ли украинка, то ли молдаванка) взвизгнула и упала на колени, содрав ладони до крови. В толпе бегущей ребятни она не заметила, кто подставил подножку, заплакала и скрылась за дверью.

Обидчик школьницы, которая хорошо училась, со всеми дружила и ни в коей мере не заслуживала такого обращения, остался, по-видимому, очень доволен собой: лицо его расплылось в счастливой гримасе. Внезапно в глазах озорника вспыхнул неподдельный страх, когда он заметил Расула. Тот все видел и сейчас смотрел на него исподлобья. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. Толстяк побелел, когда тот приблизился к нему, не говоря ни слова, и прижался спиной к стене, готовый расплакаться, как девчонка, оттого что лишен пути к отступлению…

– В чем дело, Мирзаев? – строго поинтересовалась учительница русского языка и литературы Любовь Васильевна. – Почему ты еще не на уроке? – и многозначительно посмотрела сначала на восьмиклассника, затем на пятиклассника, давая понять обоим, что не желает становиться свидетельницей мальчишеских разборок. – Мирзаев, мне повторить вопрос?

– Нет! – широко и весело улыбнулся Расул – так, будто ничего не произошло, а если что и случилось, то доставило ему несказанное удовольствие. – Извините, – и вошел в кабинет, даже не взглянув на трусишку.

После ужина дети возвращались в спальный корпус делать уроки, а потом под присмотром воспитателей выходили во двор интерната на прогулку и спортивные игры.

Среди учащихся Расул увидел младшего брата и хотел поговорить с ним, прежде чем снова покинуть интернат и отправиться на поиски приключений. Но Шамиль демонстративно отвернулся и сделал вид, что увлечен беседой со сверстниками.

– Ну и пусть злится, – насупился Расул, – а я все равно убегу!

3.

– Убежал? Опять! – дядя Магомед в очередной раз пришел в ярость. – Нет, доиграется он у меня, я ему башку оторву! Сколько можно нервы нам делать?..

По характеру Магомед Кадиев, родной дядя Расула, был совсем не злым. Среднего роста, поджарый, с рано посеребрившимися висками, он оставался человеком эмоциональным, вспыльчивым, но одновременно жизнерадостным и незлобивым; быстро остывал, прощал обиды, и в серых глазах снова вспыхивал огонек озорства, с которым тщетно пытался совладать всю жизнь.

Сразу после службы в армии он скитался по побережью Каспийского моря в поисках работы. Позже организовал маленький бизнес по ремонту лодочных двигателей; появились заказчики, начал зарабатывать. А когда приобрел в собственность рыболовный катер – поставил промысел на рельсы. Ловля и продажа рыбы позволили ему не только самому пережить тяжелые 1990-е годы, но и помочь близким родственникам – матери Айше, проживающей в селе «Вперед» Кизлярского района, сестрам Патимат и Патиме, племянникам. Словом, как настоящий «морской волк», много работал, курил, бранился, но при этом слыл в округе добряком – в меру импульсивным, немного грубоватым.

В девяностые годы Магомед проживал с матерью в саманном домике на окраине совхоза. Позже туда перебралась старшая сестра Патимат с двумя малолетними сыновьями-погодками. Магомед в то время устраивал свою семейную жизнь, но продолжал изредка помогать сестре и матери. Несколько лет спустя Патимат вышла замуж во второй раз и переехала с детьми в Старый Терек. Однако и это супружество из-за непростых отношений с новым мужем не принесло молодой женщине ни психологического, ни материального облегчения. Она по-прежнему испытывала глубокую нужду, которая побудила ее несколько лет заниматься продажей рыбы, а детей отвезти в Кизляр и устроить в школу-интернат.

Кадиев не вмешивался в личную жизнь сестры, ни в чем не осуждал – считал, что она вправе сама принимать решения, по обстоятельствам. К племянникам же неизменно относился по-доброму, стремясь возместить недостаток отцовского внимания, но одновременно требовательно, стараясь воспитать в них чувство ответственности. Последнее, видно, так и не удалось привить в полной мере: Расул упрямо игнорировал требования дяди оставаться в интернате, чтобы помочь матери и дождаться, когда он повзрослеет и сможет без чьего-либо вмешательства принимать решения. Такое упорство племянника зачастую просто выводило дядю из себя.

– Хватит ругаться, Мага, помоги мне найти Расула, – негромко сказала Патимат, озираясь по сторонам, будто надеялась увидеть сына. Она с братом и воспитательницей Марьян Гусейновой, стояла у ворот школы-интерната, освещенных мрачноватым шафрановым бликом фонарей.

Уже стемнело, моросил мелкий дождь, насыщая атмосферу пронизывающей сыростью.

– А сколько можно искать, говорить ему, объяснять, что так делать нельзя! – не на шутку разозлился Магомед, топнув ногой о землю. – Все без толку!..

Женщина взглянула на него с укоризной, проговорила, отчеканивая каждое слово:

– Помоги мне найти моего сына.

– Несколько мальчиков видели, как Расул убегал в сторону парка, – вмешалась в разговор Марьян Магомедовна, чтобы разрядить обстановку. – Говорят, он там, где-то на улице Коркмасова, сдружился с какими-то ребятами. Да и сам однажды проговорился, что у него есть друзья в том районе. Может, снова в милицию позвонить? Мы обязаны сообщить, понимаете?

– Не надо, – ответил мужчина, не сводя напряженного взгляда с сестры, – мы поищем его в том районе. Скорее, прячется в каком-нибудь подвале – не месяц ведь май, чтобы по улицам шататься, да и поздновато уже.

Патимат кивнула в знак благодарности и коротко взглянула на спальный корпус; там, в одной из уютных, чистых комнат, готовился ко сну Шамиль…

Вместе с воспитательницей брат и сестра Кадиевы на сером автомобиле отправились искать Расула Мирзаева – сына, племянника, воспитанника.

Темнота окутала Кизляр густой вуалью наступающей ночи. Редкие уличные фонари скупо освещали участки полуразбитых дорог; в потоке их электрического свечения частая изморось казалась плотной искрящейся завесой, ритмично колыхавшейся в порывах усиливающегося ветра. Город, объятый тьмой, как огромный живой организм, замер, всхрапывая воркотней редких автомобилей…

По дороге Марьян Гусейнова рассказывала о своем воспитаннике. Она говорила о том, что, несмотря на отсутствие у Расула интереса к учебе, он все-таки веселый, энергичный и смышленый мальчишка, о том, как легко и непринужденно общался со сверстниками, но болезненно реагировал на несправедливость или чье-то плохое отношение. Подчеркнула, как уважительно общался с воспитателями интерната и безоговорочно готов был выполнить любую просьбу или поручение учителя.

Магомед слушал молча, самодовольно улыбаясь: слова воспитательницы лились, как бальзам на его душу, и сейчас он уже не злился на племянника, а чувствовал себя причастным к воспитанию в нем устойчивых нравственных принципов. При этом часто оборачивался в сторону сестры, но, встречаясь с ее взглядом, понимал, что, в отличие от него, та иначе воспринимала информацию о беглеце.

Патимат тоже слушала, не проронив ни звука. От слов Гусейновой на ее глаза навернулись слезы, но не от того, что она чувствовала себя сейчас несчастной, а от ощущения всепоглощающей, беспредельной опустошенности. Должна ли она испытывать вину за то, что ее сын оказался в интернате, где ему не нравилось и откуда он регулярно убегал, выражая протест? Но какие слова подобрать, чтобы объяснить несмышленышу мотивы, побудившие ее принять такое решение? Как объяснить, что поступила она так исключительно из любви к нему, а не наоборот? Неужели за семь лет, прожитых с ней со дня рождения, и три года из них, утопивших ее жизнь в страданиях за его здоровье, она не заслужила понимания и участия родного сына! Она ведь тоже мечтала о полноценной семье: о том, чтобы дети росли при ней, а рядом находился любящий, заботливый отец и муж. Увы, судьба-злодейка распорядилась по-своему, отнюдь не так, как хотелось Патимат.