Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

Нам не дано предугадать, как сложилась бы судьба как Киевской Руси, так и Половецкой Степи, если бы стратегические планы Великого князя Святослава осуществились. История не терпит сослагательного наклонения, но, как нам представляется, что после укрепления своих южных рубежей и включения в свой состав автономных государственных образований половцев, аланов и других народностей Юга Руси и Предкавказья Великая Русь смогла бы отразить натиск татаро-монгольских орд и не случилось бы того страшного ига, на полтора столетия похоронившего русскую государственность.

Неудачный поход князя Игоря в Половецкую Степь, будучи важнейшей, но только начальной стадией реализации плана Святослава, Великого князя Киевского, явился, таким образом, исходным пунктом движения Киевской Руси к окончательному распаду и погружению ее народов в пучину татаро-монгольского ига.

Несет ли князь Игорь ответственность за это историческое поражение Киевской Руси? Как руководитель похода, безусловно, да, но есть исторически незаметная личность, которая несет не меньшую персональную ответственность за трагедию, случившуюся на реке Каяле в мае 1185 года.

Читатель, впервые ознакомившийся с содержанием поэтического шедевра «Слово о полку Игореве» и не заглянувший пока в комментарий, обязательно сопровождающий любую публикацию «Слова», к своему удивлению обнаружит, что в повести практически отсутствует информация о молодых князьях, участвующих в походе князя Игоря. Если о старшем сыне Игоря Святославича есть единственное упоминание в здравице князям-участникам похода:

Певше песнь старымъ княземъ,
а потомъ молодымъ пети:
«Слава Игорю Святъславличю,
буй туру Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!

…то о племяннике Игоря Святославе Олеговиче в повести ни слова. Есть, правда, косвенное упоминание о нем в символическом сравнении князей – участников похода с Солнцем: «…чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти Четыре солнца…». Однако после поражения войска на реке Каяле речь идет уже не о 4, а всего лишь о 2 солнечных светилах, а два князя (полагают, что это молодые Святослав и Владимир Игоревич) обратились не то в «багряные столпы», не то в «младые месяцы»:

«Темно бо бе въ 3 день:
два солнц померкоста,
оба багряная стлъпа погасоста,
и съ нима молодая месяца —
Олегъ и Святъславъ —
тьмою ся повлокоста
и въ мор? погрузиста,
и великое буйство подаста хинови.

Загадка, да и только. Энциклопедия «Слова о полку Игореве» дает следующее толкование этой загадки. «Автор «Слова» как бы устанавливает иерархию князей-светил: два старших князя (Игорь и Всеволод) уподобляются двум солнцам, два младших князя (Владимир и Святослав Рыльский) – двум «багряным столпам», а 10– и 8-летний княжичи (Олег и Святослав) – двум молодым месяцам, которые тоже «поволоклись тьмою» (хотя и не участвовали в походе), как сыновья попавшего в плен князя»[115 - Л. В. Соколова. Солнце // Энциклопедия «Слова о полку Игореве, СПб., «Дмитрий Буланин», Т. 5. 1995. С. 26.]. От такой трактовки легче не стало: во-первых, почему за полтора суток до трагедии никакой иерархии не требовалось – все четыре князя уподобляются Солнцу – и точка. А во-вторых, причем здесь младшие сыновья князя Игоря – Олег и Святослав, – возраст которых на тот момент, согласно другим источникам, 11 и 9 лет соответственно? Если оставшиеся дома два младших сына «тьмою заволоклись и в море погрузились», то почему это не случилось с их еще более младшими братьями Романом и Ростиславом? Тут что-то не так, и подтверждением этому являются неоднократные попытки исследователей расшифровать этот ребус.

Одни считают, что виноват во всем переписчик, который, видимо, спросонья вместо Владимира написал Олега – и никаких вроде бы проблем. Хотя все-таки не понятно, почему к концу битвы снизился статус молодых князей – светил с Солнца до Месяца? Другие пытались для разрешения загадки привлечь князей старшего поколения, а именно деда Олега Святославича (Гориславича) и отца Святослава Олеговича старших князей – участников похода. Так, А. Г. Степанов, анализируя вышеприведенный фрагмент речи бояр, трактующей «мутный сон» князя Святослава, пишет: «Бояре говорят: «Два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста и с ними молодая месяца». Здесь я ставлю точку вместо запятой. И далее: «Олег и Святославъ тьмою ся поволокости и в море погрузиста». При пунктуации первого издания «Слова» возникает недоумение: какой же это Святослав? Рыльский? Но почему тогда вместо второго «молодого месяца» назван не Владимир, старший сын Игоря, а одиннадцатилетний Олег? Как младший сын, он не мог считаться прямым наследником Игоря. По нашему мнению, Олег и Святослав – это дед и отец героев «Слова» – сильные и влиятельные князья, «столпы», слава которых «померкла» вместе с поражением их внуков и сынов – Игоря и Всеволода, – молодых “месяцев”»[116 - А. Г. Степанов. Сон Святослава и «синее вино» в «Слове о полку Игореве» // Слово. Сборник. – 1978. С. 148—150, 304.].

Еще не легче, до уровня «молодых месяцев» понижаются уже два основных «Солнца» – князья Игорь и Всеволод, – спрашивается, за что? И куда в таком случае вообще «погрузились» также бывшие солнечные светила – Владимир Игоревич и Святослав Олегович? Впрочем, эта версия Степанова признания не получила (склонялась к этой версии и Л. В. Соколова).

Ясность в эту запутанную ситуацию внес, правда не до конца, академик Б. А. Рыбаков. Прежде всего, он решительно отвергает версию, о которой упоминает Владимирский книжник, что в походе принимали участие младшие сыновья князя Игоря – Олег и Святослав. Академик напоминает, что «в Древней Руси в походы брали княжичей-отроков не ранее чем с 12 лет», в то время как ко времени похода князя Игоря Олегу (Павлу) было 11 лет, а Святославу (Андриану) – 9 лет. «В связи с тем что «померкоста» два солнца (Игорь и Всеволод), «погасоста» два закатных столпа (Святослав Ольгович и Владимир), юные княжичи в Северской земле – Олег и Святослав – становились полусиротами, их судьба действительно заволоклась тьмою»[117 - Указанное сочинение Б. А. Рыбакова. С. 95—96.].

Опять неувязка: если средние по возрасту сыновья – Олег и Святослав – «становились полусиротами», то почему молчим по поводу «малышей» – Романа и Ростислава, – коим всего-то, похоже, по 7 и 5 лет соответственно.

Предложим следующую версию трактовки этого «темного места» «Слова»[118 - Термин «темные места» был введен в научный оборот А. Ф. Малиновским, который при подготовке памятника к изданию 1800 года выписал для себя все непонятное и озаглавил список «Темные места в поэме Игоря».]. Прежде всего, согласимся с летописцем, что Игорь взял все-таки в поход» «двема» сыновей, а именно Олега и Святослава. Могут возразить, что эти «двема» – Владимир и, скажем, следующий по возрасту Олег; но это не так[119 - В Лаврентьевской летописи говорится, что Игорь пошел «с двема сынома».]. Владимир Игоревич не только шел в поход совершенно самостоятельно, но и возглавлял свою Путивльскую дружину. Ограничение по возрасту сыновей, которых брали князья в поход и на которое ссылается академик Б. А. Рыбаков, в данном случае не действует, поскольку поход был абсолютно мирный – свадебный кортеж. И взял этих сыновей в свадебный поход князь Игорь вовсе не для того, чтобы дети участвовали в свадебных пирах. Мудрый князь Игорь, похоже, с одобрения князя Киевского Святослава строил свои далекоидущие планы. Если в общерусском походе в союзе с половцами будет отвоевано у Византии бывшее Тмутараканское княжество, то сразу встанет вопрос, кого «посадить на стол», на котором последним прочно «сидел» дед Игоря Олег Святославич (Гориславич). Совершенно очевидно, что самая вероятная кандидатура – Игорь Святославич, для которого это будет серьезным повышением, поскольку княжество должно стать форпостом на южных рубежах Киевской Руси с выходом к южным морям. Князем Северским по наследству и старшинству становится Владимир Игоревич, который к тому времени уже обзаведется семьей, женившись на Свободе Кончаковне, и это будет для молодых своеобразным свадебным подарком.

На освободившееся место в Путивль может претендовать следующий по возрасту сын князя Игоря, Олег, о чем и будет объявлено на совете князей по окончании свадебной церемонии. Девятилетнему Святославу рано пока выделять самостоятельный удел, но под патронажем будущего Великого князя Тмутараканского Игоря Святославича и бдительным оком посадника, например Ольстина Олексича, его можно направить в один из городов, отвоеванных у Византии, тот же Сурож или Корсунь. Вот с этой целью и взял князь Игорь в поход двух своих сыновей – Олега и Святослава.

Вспомним троп «гнездо» в загадочной строфе «Слова»: «Дремлетъ въ пол? Ольгово хороброе гн?здо. // Далече залет?ло!», которое может относиться как ко всему войску князей Ольговичей, так и к узкому семейному «гнезду» князя Игоря. Первое значение тропа не проходит, поскольку та часть войска и прежде всего дружина Святослава Олеговича, которая возвратилась с погони, в ночь перед сокрушительным поражением не «дремала», а пировала по поводу сомнительной победы над половецкими подставными вежами да забавлялась с «красные д?вкы половецкыя». Не отставали от дружины Святослава и курские «св?доми къмети», которые скакали за дармовой добычей «…акы с?рыи влъци въ поле, // ищучи себе чти, а князю (сомнительной.– А.К.) слав?». Да и чести ли они себе искали? Так и просится истолковать слово «чти» не как «чести», а как искаженное «ч<ас>ти», то есть части добычи они искали, «…рассушась стр?лами по полю…», то самое: «…злато // и паволокы, // драгыя оксамиты… // и всякыя узорочьи полов?цкыя»[120 - Паволока – первые издатели «Слова» перевели как «богатые ткани», но может означать также «покров», «пелену», «попону» и вообще «одежду». Высказывались мнения, что под этим словом подразумеваются лишь «шелковые ткани».Оксамит – название ткани. Первые издатели «Слова» истолковали слово не совсем правильно как «бархат». В дальнейшем под оксамитами признали шелковые ткани с изображением геральдических орлов, грифов и рисунками различных зверей, вышитых золотыми нитями.]. Награбленного добра столько, что не жалко «…Орътъмами // и япончицами, // и кожухы // начаша мосты мостити по болотомъ // и грязиевым м?стомъ…»[121 - «…Орътъмами, и япончицами, и кожухы…»– Орътъма – покрышка, покрывало, попона – слово тюркского происхождения. Япончица – накидка, плащ. Кожух – верхняя одежда, подбитая мехом (иногда дорогим) и крытая дорогими тканями (оксамитом, паволокой и др., иногда шитыми «сухим» золотом – золотыми нитями).].

«Гнездо» в узком смысле этого слова, то есть семья князя Игоря в этих оргиях участвовать не могла и отдыхала, кроме самого Игоря, который наблюдал за пришедшей в движенье Степью. «Но видим мы бесчисленные полки половецкие – чуть ли не все половцы тут собрались», и призывал князей быстрее покинуть гиблое место, куда втянули все войско Игоря безрассудные действия молодого князя Святослава: «Так поедем же сейчас, ночью…». Куда там, опьяненные в переносном, да и в прямом смысле этого слова легкой победой, усталые от разбойного преследования воины осознали всю опасность произошедшего лишь утром, но было уже поздно. Хан Гзак знал, кого подлежит уничтожить в первую очередь, поскольку разведка донесла ему, кто особенно «отличился», попав в западню, им устроенную. Половцы методично истребляли слабо сопротивлявшийся полк Святослава, воины которого после пьянки и забав с «красными девками половецкими» не могли противостоять «детям бесовым», которые «…кликомъ поля прегоридиша…», а могли лишь пассивно защищаться: «…а храбрии русици преградиша чрълеными щиты». В лице Святослава мстил хан Гзак его отцу Олегу Святославичу, который год назад, разгромив его войско, взял в плен его молодую жену и двоих сыновей.

В планы хана Гзака вовсе не входило уничтожение всего Игоревого войска, поскольку он позволил князю Игорю по прибытии к месту сражения хана Кончака беспрепятственно сдать свату в плен большую часть своего войска (свой полк, полк сына Владимира и Ковуев Ольстина Олексича, а также остатки полка Буй Тура Всеволода – всего около 5 тысяч человек): «Игорь плъкы заворочаетъ: // жаль бо ему мила брата Всеволода».

В повести ни слова не говорится о дрогнувших ковуях, которых якобы Игорь поскакал заворачивать к месту истребления своего войска. Да, Игорь скакал, но только между станом Кончаковских войск и местом сражения, выводя поочередно уцелевшие полки, которым грозило полное истребление. Он, конечно, не мог знать, что хан Гзак сквозь пальцы смотрел на его действия, и вот почему.

По неписаным законам Степи ему грозило суровое наказание за нападение на свадебный кортеж, который направлялся в юрт самого грозного его соперника – хана Кончака, – о мирных намерениях которого говорил огромный обоз и совсем не угрожающая внешняя атрибутика воинов. Как мы уже отмечали ранее, тяжелое оружие и доспехи, а также «чръленые щиты» находились в обозе, они были предназначены для послесвадебного похода в Тмутаракань. Позволив пленить основную часть Игорева войска, Гзак легко отчитается на большом совете степных ханов половецких, что ничего не имел против свадебного кортежа русских, но они сами напали на «беззащитные» половецкие вежи на пограничье Кончаковского и Гзаковского юртов, за что и поплатились. О трагической судьбе дружины князя Святослава упоминается в «Российской истории» Ф. А. Эмина (1867 год): «Полк Святослава… в несколько минут был весь почти изрублен». Исследователи с недоверием относятся к некоторым фактам, изложенным Эминым (ок. 1735—1770 годов), поскольку неизвестны источники, откуда он брал некоторые сведения, отсутствующие у других историков XVIII века (В. Н. Татищев, М. М. Щербатов, И. Стритер, митрополиты Киприан и Макарий – авторы «Степенной книги»).

Но главное дело было сделано: Гзак блестяще провел операцию по срыву совместного похода русских и половецких воинов хана Кончака по взятию Тмутаракани.

Любознательный читатель:

– Так что же сталось с князем Святославом Олеговичем, летописи об этом молчат. Уж не пал ли он на поле боя вместе со своей дружиной?

– Возможно, что так оно и случилось, поскольку его в конце повести не славословит автор «Слова», что является первым признаком смерти князя. Однако в летописи есть упоминание о том, что князь Рыльский Святослав Олегович преставился в 1186 году. Возможно, что во время сражения он был тяжело ранен и в беспомощном состоянии оказался в плену у хана Елдечука из Вобурцевичей, где и скончался на следующий год[122 - Согласно свидетельству Ипатьевской летописи, по окончании битвы на реке Каяле князья-пленники были «распределены» между ханами-победителями в следующем порядке: «Игоря же взял в плен муж именем Чилбук из Тарголовцев, а Всеволода, брата его, захватил Роман Кзич, а Святослава Ольговича – Елдечук из Вебурцевичей, а Владимира – Конти из Улашевичей. Тогда же на поле битвы Кончак поручился за свата своего Игоря, ибо тот был ранен».Вобурцевичи, Улашевичи – русская огласовка названий половецких родов.]. Понятно, что автор «Слова» без всякой симпатии относился к князю, из-за бездумного поступка которого сорвалась великая миссия князя Киевского Святослава, но о покойниках либо хорошо, либо ничего. Вот почему имя провинившегося князя буквально вычеркнуто из списков героев «Слова».

Князь Святослав Олегович сыграл незавидную роль отрицательного героя, сорвавшего грандиозные планы по укреплению государственности Древней Руси.

Примерно такая же роль выпала через шестьсот тридцать лет на долю Наполеоновского маршала Э. Груши, который не только упустил уготованный судьбой счастливый случай стать героем сражения наполеоновской армии при Ватерлоо (17.06.1815), но стечением обстоятельств стал причиной разгрома самого героя «ста дней». Возглавив одну треть армии Наполеона для преследования отступающей полуразгромленной армии прусского генерала Блюхера, Э. Груши не только упустил опытного генерала, но не набрался смелости вовремя возвратиться к месту сражения, не получив на то личного указания императора. Когда Груши осознал свою ошибку, было уже поздно. Англо-голландские войска под командованием генерала А. Веллингтона и «ускользнувшая» от маршала Груши армия Блюхера практически уничтожили французскую армию.

В заключение настоящей главы сделаем небольшой экскурс по следам «саги» о семейной жизни князя Игоря Святославича (Георгия Николаевича) и его сыновей, принимавших участие в походе весной 1185 года в Половецкую Степь.

Ни в одной из летописей, тем более в самой повести, ничего не говорится о судьбе младших князичей после пленения их отца, князя Игоря, и его старшего сына Владимира. Скорее всего, они тоже были в плену у хана Кончака при своем отце. Однако по поводу дальнейшей судьбы Олега есть подозрения, что он не вернулся из плена, поскольку его имя больше никогда и нигде не упоминается, как это имеет место в отношении его брата Святослава. Возможно, что он даже мог погибнуть в этой кровавой сумятице полуторадневного сражения на реке Каяле, о чем с грустью поведал автор «Слова» «…молодая м?сяца – // Олегъ и Святославъ – // тъмою съ поволокоста // и въ мор? погрузиста…». Но младший брат Олега Святослав остался жив, о чем речь впереди… тогда выходит, что с ним погиб его двоюродный дядя князь Святослав? Короче говоря, «темное место».

Прежде чем рассказать о дальнейшей судьбе наследников князя Игоря, вспомним, что в Путивле «на забрале» все это время плачет и убивается Ефросинья Ярославна – жена князя Игоря и мать всех его пяти сыновей. Здесь также своеобразное «темное место» «Слова о полку Игореве». Кто только не упрекал Ярославну за ее бездушие к своим детям. Первым был профессор московской духовной академии Е. Е. Голубинский, который бросил следующий упрек автору «Слова» по поводу плача Ярославны:

«…Тут вот какая странность: она лишилась не только мужа, но и сына, юноши в первой юности, и однако ее плач ограничивается только мужем, ни словом не касаясь сына, что совсем хороший поэт никак не забыл бы про мать и даже поставил бы ее впереди жены…». Не знал профессор богословия, похоже, о том, что помимо старшего сына в плену оказались еще и два младших сына, тогда бы его упрек в отношении автора песни перерос бы, наверное, в возмущение.

Е. В. Барсов в своей трехтомной монографии о «Слове» как мог оправдывал поэта[123 - Барсов Елпидифор Васильевич (01.XI.1836—0.IV.1917) – филолог и этнограф, собиратель и исследователь произведений народного творчества и древнерусской письменности.]:

«Нельзя спрашивать, почему жена плачет о муже, забывая сына, так как одно горе подавляет другое: это обыкновенный психологический процесс».

На обоих авторов приведенных замечаний обрушился Сергей Лесной (псевдоним Сергея Яковлевича Парамонова) со свойственной ему язвительной манерой обращения к своим оппонентам:

«Прежде чем писать приведенные отрывки, обоим почтенным исследователям следовало бы познакомиться с примечанием на первой странице «Слова» издания 1800 года и сделать соответствующие выводы. Оно гласит:

«Игорь Святославичь родился 15 апреля 1151 года… женился в 118 году на княжне Евфросинии, дочери князя Ярослава Володимировича Галичьскаго, а в 101 году скончался, оставив после себя пять сыновей».

Следовательно, князь Игорь женился на Ярославне всего за год до похода, в походе же участвовал сын от первого его брака. Принимая это во внимание, совершенно ясным становится умолчание Ярославной в плаче пасынка, который, вероятно, был ее ровесником и вряд ли питал к ней особенно приязненные чувства (известно, что, как правило,пасынки недолюбливают мачех). Горе Ярославны естественно устремлялось только к мужу, с которым она, вероятно, не прожила и года и с которым она была связана взаимной глубокой любовью»[124 - С. Лесной. Златое слово Руси. Крах антирусских наветов. М., «Алгоритм». 2008. С. 10—12.Парамонов Сергей Яковлевич (189—.IX.1967) — биолог-энтомолог – специалист по систематике двукрылых, автор ряда исследовательских книг и статей по истории и литературе Древней Руси.].

Следуя иронической манере С. Лесного в полемике со своими оппонентами, в свою очередь, можно сказать, что, критикуя корифеев «Словистики», следует как минимум внимательно прочитать их труды, что в отношении трудов Е. В. Барсова представляет собой непростую задачу. Преодолев же трудности и внимательно изучив его трехтомное исследование «“Слово о полку Игореве”, как художественный памятник Киевской дружинной Руси», наш критик узнал бы, что Ефросинья Ярославна, дочь Ярослава Осмомысла, была выдана 14 лет от роду за 16-летнего князя Игоря в 1167 году, а в 1169 году у них родился первенец княжич Владимир Игоревич.

Трудно удержаться, чтобы не процитировать романтичную, хотя и с налетом грусти предсвадебную историю Ефросиньи в изложении замечательного писателя Игоря Всеволодовича Можейко:

«К концу лета <1167 года>, когда на кривых, сбегающих с холмов уличках Новгорода <Северского> желтели упавшие с деревьев яблоки, а на рынке у монастыря торговали с телег зерном, прискакал гонец. Его давно ждали. Едет посольство из Великого Галича, везут невесту для княжича Игоря.