Миллионщица

– Да ты никак ферму отгрохать собралась. Куда нам столько?

Клавдия, сосредоточенная, нахмурив брови, отвечала односложно:

– Хочу в достатке жить. Дом на что строить будем? Вот на скотине и построим.

Из деревни, под поручительство отца – выделил литр самогонки – привезли от родителевых соседей циркулярку. Василий готовил горбыль, Клавдия, не разгибая спины, неделю строчила на машинке – деньги кончились, а самый распоследний бомж за самые клятвенные обещания горбатиться не станет Клиентуру подбирала с толком – из свежевылупленных – и за неделю настрочила кругленькую сумму. Работать она умела. С той же флягой съездили в то же место, и на следующий день на участке раздавались голоса небритых мужичков. Клавдия с надеждой поглядывала на свекольное поле, но уборка всё никак не начиналась и не начиналась. Двадцать пятого заморосил дождичек, и мужички устроили саботаж – как бы с крыши не скатиться. Покладистый Вася согласился с хитрованами, но Клавдия голосисто устыдила саботажников:

– Да вы мужики или бабы брюхатые? Верёвками привязывайтесь, если боитесь… моржовые. Сегодня разве дождь? Вот завтра польёт, а стайка некрытой останется, бога побойтесь…….

Мужики молчали, самый небритый молвил резонно:

– Ты не лайся, вообще уйдём. У тебя свой интерес, у нас свой, понимать должна.

– Ну ясно. Хрен с вами… моржовые. По пузырю на нос добавлю, но чтоб сегодня закончили.

Мужики побухтели, согласились, но с оговоркой:

– Мы согласные, токо вместо верёвки ещё сейчас по стакану навали.

Клавдия плюнула, ещё разок матюкнулась, сходила в баню за бидоном.

Вася трудился вместе со всеми, вечером за компанию под хохот сотоварищей потребовал и себе долю, да верная супруга вовремя в бок толкнула.

– Сдурел, что ли, пойло это хлебать. Ладно уж, бог с тобой, у меня настоящая припасена. Спроваживай их поскорей со двора, разойдутся, тогда и выпьешь. Пей уж, коли душа загорелась. Раз кончили, дам на завтра выходной.

Сама приняла на донышке стакана, благоверный прикончил всё остальное, выпил вторую бутылку и, поражая супругу выносливостью, потребовал третью. Клавдия кое-как угомонила жаждущего Васю, настроение у того круто изменилось, и он возжелал женского тела. Полночи Клавдия ублажала неутомимого супруга, в конце концов, не выдержала и закрылась в машине. Проснулся половой гигант около полудня от рокота мотора. Выйдя из бани, первым делом сунулся к бочке. Вода наполняла ёмкость лишь наполовину и успела нагреться. Поплескавшись, смочив голову, как был мокрый, направился к экскаватору. На месте будущего терема «Беларусь» копал яму, Клавдия стояла напротив, прикрывая ладонью глаза от солнца. Вася подошёл, встал рядом, очумело глядя, как ковш вгрызается в глину и, наполнившись, поднимается и вываливает содержимое. Смотрел, не понимая, что и зачем. Стрела согнулась коленом, штоки домкратов втянулись в цилиндры, и трактор словно бы присел. Тракторист, блестя вспотевшим лицом, выглянул из кабины. Клавдия обогнула яму, остановившись у полутораметрового колеса, привстала на цыпочки, протянув несколько ассигнаций, парень сделал ручкой и захлопнул дверку. Трактор взревел, выпустил струю едкого дыма и укатил.

– Это чего будет? – спросил Вася, подойдя к жене, и тут же задал следующий вопрос: – Фляга где?

– Спрятала, не ищи даже, не найдёшь. Ладно уж, в «Жигулях», в бардачке жестянка с водкой лежит. Похмелишься, в себя придёшь, навози воды, да бери лопату и ровняй углы. Погреб это. Свёклу сюда свалим.

– Свё-ёклу? А зачем?

– Раз говорю, значит, надо, – расспросы вызывали у Клавдии недовольство. – Иди, похмеляйся.

Ополовинив банку прямо возле «Жигулей», Вася ощутил радость бытия, сел на лавку возле бани, благодушно прищурился. Клавдия вынесла тарелку с крупно нарезанным салом и хлебом, поставила рядом.

– Закуси как следует, а то развезёт.

Вася послушно съел пару ломтиков сала, откусил хлеб, хлебнув из банки, спросил насмешливо:

– А чо это ты, прям как дама, шею шарфиком повязала?

– Чо-чо? – передразнила Клавдия. – … ночью. В машине ночевала.

Муж фыркнул.

– Радовалась бы.

– Ну и дурак же ты. Мне, чай, не семнадцать лет, чтоб всю ночь трахаться.

Вася допил водку, съел сало, покурил и впрягся в работу – возить от соседей через дорогу воду флягой на тачке. Вчерашний Клавдин прогноз не сбылся, вместо дождя палило солнце, как летом, и похмелье с бедолаги выходило обильным потом.

Поле всё-таки загудело – взад-вперёд медленно, но неуклонно по нему двигались тракторы с прицепленными сзади каракатицами, из длинных хоботов которых в подъезжающие самосвалы сыпалась свёкла. Улучив момент, когда УАЗик с начальством исчез из вида, Клавдия пошла на поле. Ходить пришлось дважды, и пропадала она там часа по полтора-два, но добилась своего – вечером, в сумерках, к свежевырытому погребу двумя рейсами подъезжал ЗИЛ, загруженный свёклой выше кабины. Уже в темноте вдвоём с мужем погреб закидали горбылём. С этих пор у Василия появилась новая забота – свёкла: помыть, нарубить, сварить. Варил на очаге во дворе, освобождая территорию от куч подсохших за лето веток. В корм шла и сырая, и варёная, преимущественно свиньям: чрезмерное количество сладости в коровьем рационе являлось нежелательным. Специфический процесс шёл непрерывно – «бурда» квасилась в трёх флягах. Аппарат, ещё летом, сварганил простецкий – в качестве ёмкости использовалась двадцатилитровая фляга, вместо змеевика – четвертьдюймовая трубка длиной полтора метра, вваренная в железный же короб. Первый опыт дал положительный результат – пробу снял самолично. Сбыт продукции Клавдия взяла на себя.

Из-за своеобразного запаха самогонка у знатоков котировалась ниже сахарной. Главная предпринимательница в сердцах материлась – не один ли им хрен, чем она пахнет? Какую только гадость не хлебают, а тут на тебе – запах неприятный. Какие мы нежные! Но, несмотря на свойство, ухудшавшее товарное качество продукта, посетители, особенно с наступлением сумерек, частенько беспокоили цепную Джемму. У Тушкана проявился характер, абсолютно не соответствующий овечьему облику. Его щучьи зубы так и норовили впиться в ноги гостей. Хозяйка деланно сердилась – пусть знают, что со злыми намерениями в этот двор соваться нечего – и запирала собачонку в сарай. Всё же велела мужу закрепить вдоль дорожки стальную проволоку, и в отсутствие хозяев Джемма курсировала от стаек до калитки.

В октябре с взиманием квартплаты вышла накладка. За взятком Клавдия приехала с теми же гостинцами – творогом и молоком. Ольга Антоновна с потерянным видом как-то заискивающе благодарила за подарки и всё не отдавала плату, наконец, сделав глотательное движение, выговорила:

– Понимаете, Клавдия Валентиновна, у нас сейчас абсолютно нет денег, осталось буквально только на хлеб и то на пару дней. Понимаете, это какой-то абсурд. Обучение бесплатное, а платить всё равно надо. Мне пришлось все деньги отослать сыну, иначе бы он не смог пользоваться библиотекой и выполнять лабораторные работы. Вы уж, пожалуйста, подождите недельку. Я всё понимаю, мы договаривались… – жиличка говорила виноватым тоном, при последних словах голос её дрогнул, она хрустнула пальцами и опустила взгляд долу. – Но может, вы согласитесь… Я не знаю, – лепетала она чуть слышно, – я просто в растерянности. Цены все перемешались… И муж в отъезде… Я сейчас принесу, – Ольга Антоновна подхватилась со стула и метнулась из кухни. Через минуту вернулась с вытянутой рукой. – Вот, – она разжала кулачок – на ладони лежал массивный золотой перстень.

Сердитая хозяйка, оставив учтивость, раздражённо поинтересовалась:

– Так ты этот перстенёк в уплату за октябрь предлагаешь?

Ольга Антоновна прошелестела упавшим голосом:

– Н-та…

«Господи! Учительница, а дура дурой! И чему эдакие-то дурёхи могут детей научить?» – с издёвкой промыслила Клавдия. В камушках она не разбиралась, но ясно, что подполковники своим жёнушкам стекляшки не дарят, ну а цену золоту она сама знала. Нехотя, словно перебарывая себя, взяла перстень в руки, поднесла к глазам, произнесла с вздохом:

– Его ещё продать надо. Думаешь, у меня время есть по барахолкам шляться? Да и не понимаю я в этих штучках-дрючках ничего, сроду не нашивала, как пить дать облапошат. Ладно уж, договорились – за октябрь в расчёте, – положив перстень в сумочку, спросила, словно у недоразвитой: – Что ж твой Михаил, в таких званиях ходил и не припас ничего, – хихикнула: – Хоть бы наган продал, что ли.

Ольга Антоновна вздёрнула брови, губы поджала, проговорила сухо и с надменностью:

– Он Родине служил, а это, знаете ли, несовместимо.

Изменившийся тон жилички не разозлил, а развеселил Клавдию.

– Родине! Вот не стало её, Родины этой самой, и остались вы на бобах.

– Какая-то странная у вас философия, Клавдия Валентиновна. Как это не стало Родины? Просто сейчас, просто…

– Ольга Антоновна замешкалась, подыскивая выражение, которое наиболее верно могло отразить её мысль, а Клавдия продолжала атаку:

– Вот именно, что всё сейчас просто. Когда было всё с заумью, так вы гоголем ходили, а как стало всё просто, вы и растележились.

– Как-то вы подменяете понятия в словах. Ну да что тут говорить. Знаете, – Ольга Антоновна уже глядела гордо, всякая пришибленность исчезла, разговор, долженствовавший доказать её никчемность, наоборот, вернул силы и уверенность. – Знаете, – повторила она, – не возите нам больше ничего, а за то, что привезли, рассчитаемся, не беспокойтесь.

Клавдия упёрла руки в боки, захохотала.

– Чо это не надо? С голоду на воде да хлебе опухнете. Не думай, мне не жалко. Молока полно, а возиться с ним некогда. Всё равно чуть не половину свиньям выливаем. Завтра путь мимо будет лежать, так ещё привезу. Творога нет, возиться недосуг, а сметана есть. Дай-ка пару банок.

Ольга Антоновна не двинулась с места, и Клавдия сама достала из шкафа две банки – одно- и трёхлитровую.

Начала, заложенные в генной памяти, впитанные с молоком матери-крестьянки и управлявшие душой, не позволяли Клавдии пройти равнодушно мимо нуждавшихся, едва не голодающих людей. Но холодный, расчётливый рассудок, руководимый всё набирающим и набирающим силы зверем по имени «Хапай!», не позволял не попользоваться за счёт про стодырой дурёхи.

Вечером, войдя в баню с ведром молока, Клавдия, смеясь, сообщила супругу: