Блудный сын. Рождественская сказка для взрослых

Узбек Тимур навестил его несколько раз. Рассказывал, что живет без новостей, а один день похож на другой. Работа так и не появилась. На улице жить становится сложнее, потому что все холоднее становится. Уже пару дней снег выпадал. Он даже подумывает тоже пойти в дорожные рабочие, но спина еще сильнее разболелась. Трудно ему.

Они пили чай с халвой, радовались встрече. Васе казалось, что они почти родные люди. Если бы не Тимур, он, возможно, мог бы пропасть. Благодаря этому щупленькому человеку у него появилась теплая одежда, еда и работа. А сам как бы он разобрался в этом сложном мире бездомных людей?

Работы Вася никакой не боялся. И не сторонился. С усмешкой вспоминал, как не любил ранние подъемы на ферме у отца. А теперь еще до шести утра глаза сами открываются. Был соблазн позвонить в родительский дом или приехать туда. Но Вася запретил себе даже думать об этом. На телефоне стер номера отца и брата, чтобы в минуты душевной слабости – а они, конечно, были – не позвонить им. Не мог он признаться, что прогулял огромные деньги и превратился в нищего, бездомного человека без прав и средств к жизни. Сам в такую ситуацию попал – сам и выкручивайся, приказал он себе. Было бы хуже, если бы он вернулся вот таким потерянным человеком, а ему дали от ворот поворот. Особенно брат. Это было самым серьезным препятствием возращению с повинной – услышать его слова «я же говорил!», увидеть его ухмылку.

Иногда Семен вспоминал Надю. Как она там живет в его квартире? Может, жалеет, вдруг это было всего лишь мгновением, когда она испытала раздражение от ситуации, в которую они попали из-за него? А потом одумалась! Возможно, он сам все испортил, что не пошел тогда за ней, не вернулся в квартиру. Они могли бы вместе искать варианты новой жизни, а она, скорее всего, в душе оказалась совсем не такой циничной, как показалось ему в момент их последней размолвки на улице. «Ах, – отвечал он сам себе, – если бы жалела – позвонила бы!» Зарядку он к своему телефону купил на второй день работы. Номер оставил прежний. Вот только тариф взял самый дешевый. Его соседи-узбеки подсказали, как можно сэкономить на звонках. Впрочем, никаких звонков не было. Васе звонить было некому. Никто из прежней жизни его не беспокоил. Он не отключал телефон только потому, что в его душе жила надежда: вдруг о нем кто-то вспомнит! Поинтересуется, как он живет! И все изменится.

Но ничего не менялось.

Однажды их привезли на ремонт дороги неподалеку от дома, где у них с Надей была квартира. Надо было положить новый асфальт. Вася смотрел на элитный небоскреб отстраненно, холодными глазами, не испытывая никаких чувств. Он уже настолько оторвался от своей прежней жизни, что его душа даже не делала попыток тосковать об утраченном.

Он разбрасывал лопатой битум, когда в трех метрах от него затормозило такси, которое из-за них не могло подъехать прямо к подъезду. Из такси выскочила дама, которая обложила всех рабочих матом, таким же черным, как битум. Он не сразу сообразил, что это и есть его Надя. Она была не похожа на ту респектабельную даму, в которую Вася ее превратил. Никаких изысканных нарядов. Снова короткая оранжевая юбка, вульгарный начес, чулки в широкую клетку, кричащая помада, сигарета в руке. Он такой ее встретил в Париже. И она опять вернулась к самой себе. Значит, вот такой она и была настоящей. А все, что он в ней любил, Вася сочинил сам. Сам дурак.

Он повернулся к ней спиной. И пока Надя пробиралась по бордюру к дому, не замолкало ее сквернословие. Василий повернул голову и смотрел, как она удаляется. Когда до подъезда оставалось несколько шагов, Надя оступилась, сапог с высоченным голенищем подвернулся, непомерно длинный каблук оторвался и отлетел в сторону. Она проковыляла за ним, подняла и погрозила рабочим кулаком, выкрикивая оскорбительные эпитеты в адрес дорожных служб. И тут все, кто занимались укладкой асфальта, не выдержали и рассмеялись.

И Васе было тоже смешно. До слез.

18.

Варвара не могла себе объяснить, почему она так поступила. И что ее напугало и оттолкнуло от той обители, она не осознавала. Просто ушла. В никуда. И действительно, куда ей было сейчас идти? В чужой стране, где она не знает ни одного человека. Она решила подняться по горе вверх просто для того, чтобы во время движения внутри у нее все перекипело. Она у себя дома, в деревне, поступала подобным образом, когда было что-то не так: быстро-быстро шла, все равно, куда. Иногда, даже в детстве, по тропинке уходила за несколько километров в лес. Не боялась, когда садилось солнце и вокруг темнело. Ее искали, ей кричали, она не отзывалась до тех пор, пока в душе не успокоится бурление чувств и все эмоции не улягутся по своим полочкам. И здесь она пошла по дорожке. Не искала ответа, а ожидала, пока ответ найдется сам. Начались какие-то арабские лавки, магазинчики. Чумазая ребятня бегала вокруг. Варвара захотела есть и вспомнила, что у нее в сумке лежит обед, который она забрала из самолета. Она высмотрела более-менее спокойное место возле темно-зеленого забора и разместилась на камне, разложив трапезу на коленях. Рыба была совсем безвкусная. Но голод заставил объесть ее до костей. А вот рис и вареные овощи были замечательны, как и салат в маленькой пластиковой коробке с прозрачной крышкой. А еще к обеду прилагались хлеб с брикетом сливочного масла. Красота!

В этот момент из-за поворота прямо на Варю вылетел автомобиль. Он затормозил с визгом на всю улицу. Но очень скоро выяснилось, что это визжала Варвара от испуга, потому что там, где только что лежал почти доеденный обед, к ее груди прижимался передний бампер машины. А сумка ее валялась под колесами джипа. Как при звуке выпускаемых шасси самолета, Варя потеряла сознание и откинулась назад. Из автомобиля выскочила полная монахиня и две инокини, поменьше ростом и похудее. Они забегали вокруг Вари, закудахтали, побежали за помощью. Через несколько минут из ворот выскочили мужчины, которые на руках внесли Варю внутрь.

Она очнулась в больничке, на чистой кровати, в пустой палате. С ней сидела женщина в белых одеждах сестры милосердия, как на черно-белых фотографиях прошлого века. Варя покрутила головой и увидела на тумбочке рядом с собой подавленную и развороченную сумку с ее вещами. Сестра милосердия, заметив, что Варя открыла глаза, вскочила и забегала вокруг нее. Она, как ни странно, говорила по-русски. Правда, с легким акцентом:

– Ой! Да не может быть! Как я рада! Вы пришли в себя! А то мы все переволновались. Что с вами? Может быть, вы ранены! Где у вас болит? Покажите мне! Где-нибудь есть какая боль?

Никакой боли Варя не чувствовала. Она резко поднялась и села на кровати. А женщина продолжала голосить:

– Как вы себя чувствуете? Скажите мне, пожалуйста! Вы хотите поесть? Я принесу! Вот вода попейте, пожалуйста!

Варя спокойно выпила стакан воды и попросила еще. Внимательно посмотрела на удивительную женщину и спросила ее:

– Где я?

Но сестра милосердия ничего не успела ответить, потому что в палату отворились двери и вошла та самая властная монахиня. В руках у нее был черный посох настоятельницы с золотым набалдашником в виде орла, клюющего змею:

– Пришла в себя! Я пятьдесят лет за рулем! Ни одного даже замечания не получила. И тут под старость лет, у порога своего монастыря чуть не задавила паломницу. Что ж ты там сидела?

– А что это за монастырь?

– Так ты еще и наша? Русская? Это монастырь Вознесения на Елеонской горе, организованный в 70-х годах XIX века пятым начальником Русской Духовной Миссии на Святой Земле архимандритом Антонимом (Антонином?) (Капустиным), – громогласно объявила она.

– Вознесение – это Христос вознесся? – догадалась Варя.

– Христос вознесся в ста метрах от нашего монастыря, – громко и четко рассказала ей женщина. – Ты лучше скажи, девочка, не поранили ли мы тебя, как твою несчастную сумку, нашим джипом.

– Вроде нет.

– А ты встань. Пройдись. Проверь, чтобы все было цело!

Варвара под наблюдением нескольких внимательных глаз поднялась с кровати и сделала около десяти шагов по палате.

– Вроде все хорошо.

– Нам не надо никаких «вроде». Нам нужно знать точно.

– Все хорошо, – подтвердила Варя.

– Тогда смотри! – сказала ей настоятельница, – Раз я во всем этом виновата, я разрешаю тебе оставаться в палате, сколько тебе нужно. У нас ты можешь поужинать, а если будешь ночевать, то и позавтракать. Сумку мы тебе найдем новую, вместо твоей разодранной. А когда ты захочешь, я сама отвезу тебя туда, где ты живешь.

– А я нигде не живу. Можно, я у вас поживу.

– Вот дела! А ты шустрая, я погляжу, – засмеялась хозяйка обители.

– Я не в палате хочу жить. И не отдыхать. Я у вас работать могу, что угодно делать. Я на любые послушания согласна. Оставьте меня здесь! Хоть сколько-нибудь! Я буду очень стараться.

– Вот что мне с тобой делать? Раз я сама на тебя наехала, то и выгнать я тебя не могу. Пусть будет вот как: сегодня ты спи здесь. Ужин тебе принесут. Завтра вставать не спеши. Успеешь. Если будешь чувствовать себя хорошо, приходи к десяти утра на общую трапезу. Поешь – сразу ко мне. Будем решать, что с тобой, такой шустрой, делать!

19.

Самым тяжелым временем года была зима. Не только для Васи. Для всех дорожных строителей. Все-таки целый день на улице. Сырость, ветер, снег, мороз. И деться некуда. А в Москве еще солнце на небе – такой редкий гость. Вася его отсутствие переносил полегче, чем другие члены бригады, узбеки и таджики, приехавшие из теплых краев, где жизнь без солнца представить невозможно. Они просто физически страдали. И как же тяжело было просыпаться по утрам. На эти лица невозможно смотреть. Все ходят сутулые, словно боятся, что если выпрямятся, то заденут головой низкое московское небо. Однажды, после особенно тяжелого морозного дня, они наутро проспали всей бригадой. Водитель автобуса гудел под окнами, но его никто не слышал. Начальник смены на своем автомобиле лично приехал в общежитие. Ну и крик же стоял! На весь коридор! У его соседей была очень интересная особенность – они никогда ни с кем не спорили. Это помогало избежать многих конфликтов. И Вася за собой тоже стал замечать, что бы ему ни говорили, кто бы ни высказывал недовольство, он слушал и помалкивал. И где раньше непременно возник бы скандал, все заканчивалось миром. Так весной, перед Пасхой, их направили положить новый асфальт перед храмом Троицы на Сухаревской площади. И, разворачиваясь, неповоротливый каток повредил церковную ограду. Хорошо, что батюшки не было. Зато выскочили все работники храма и устроили такое кипение вокруг дорожных работ, что новый асфальт чуть дыбом не встал от их эмоций. От бригады выделили Васю и двух таджиков, чтобы они ограду поправили. Так вот сколько они занимались реставрацией, столько церковные бабы у них за спиной причитали над разрушениями и стыдили варваров. Еще бы полгода назад Вася знал, как им ответить, чтобы они в задумчивости разошлись по своим углам. А тут он делал свою работу, не обращая внимания на крики и позорящие его профессиональную репутацию слова. Наконец-то, возник огромных размеров высокий красивый батюшка с густой шевелюрой и бородой до пояса. Увидел эту картину с криками, подошел. Узнал, что случилось:

– Так они ж нам все исправляют! Что ж вы орете! – образумил он своих теток. – Разве так можно? Люди работают. Вы им чаю предложили? Супа налили? Картошки с рыбными котлетами подали? И хотите, чтобы вам все хорошо под ваши вопли сделали? Так не бывает. На криках ни кирпич, ни побелка, ни ворота, ни асфальт возле храма держаться не будут.

Затем он обратился к Василию и его напарникам:

– Вы уж нас простите, за такое поведение, братья. Я вас попрошу, как закончите, обязательно зайдите в трапезную у храма, скажите, отец Игнатий распорядился накормить. И в дальнейшем, по необходимости, всегда приходите в наш храм, если будет потребность. Для вас я всегда найду время, пообщаемся, отвечу на любые вопросы. Я-то знаю, что вопросы копятся, а если на них нет ответов, то они могут и покоя лишить. А кто вам ответы даст? Мало кто! Так что не стесняйтесь, приходите.

– Так нас, батюшка, не два человека, нас целая бригада работает. Это мы ограду поправляем, а остальные вон там дорогу для вас делают, – ответил Вася, – так что боюсь, чая и котлет у вас для всех нас не хватит.

– Как это не хватит? – возразил батюшка. – Мы же вон в киоске продаем церковную трапезу. Думаете, на продажу хватит, а на тех, кто работает, – не хватит? Такого быть не может. И грош нам цена, если так поступим. Так что, как будет у вас перерыв, милости просим.

– Перерыв у нас вряд ли будет, а после работы зайдем обязательно! Спасибо, отец Игнатий.

– Да не за что! Ждем вас, – ответил священник и откланялся.

Когда работа закончилась, Вася позвал всех в служебное здание при храме. Вначале женщина в трапезной, которой сослались на указание отца Игнатия, поджала губы. Но потом она принесла для всей бригады тарелки, вилки, ложки, кастрюлю с супом, огромную миску пюре, чашку со сметаной, свежий салат и большую сковороду со шкворчащими котлетами. Они были уложены горкой, так что, действительно, всем хватило. И только было, разобрав ложки, рабочие ринулись разливать по тарелкам борщ, как женщина их остановила:

– У нас так нельзя! У нас сначала молятся, а потом едят.

– Так я не знаю молитв, – ответил Вася, – а все остальные – он кивнул на своих таджиков и узбеков – вообще мусульмане.

– Ничего страшного, – сказала женщина, – я прочитаю молитву. А вы встаньте и послушайте.

Так и сделали. Это была потрясающая трапеза. Сколько потом месяцев прошло, а вся бригада вспомнила хлебосольный храм и все цокали языком, показывая, какой тогда вкусный был стол.

Бригадир как-то осенью, выдавая Васе деньги за прошедшую смену, вдруг что-то посмотрел у себя журнале и удивленно заметил: