Человек с того смеха

…Без меня тебе, любимый мой,Лететь с одним крылом…

Зря я ругал эту песню: оказывается, очень она душевная.

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Иван Иванович ехал в первом вагоне метро. Сквозь стекло он увидел Петра Петровича, который ехал в соседнем вагоне. Увидел и обрадовался.

– Петька, чёрт!.. Это ж надо!.. Столько лет ни слуху, ни духу!.. А ведь были когда-то не разлей вода. С первого курса дружили. И диплом вместе защищали…

И вдруг Иван Иванович вспомнил, что после защиты диплома одолжил у Петьки десять рублей и так и не вернул. «Ах, чёрт, как неудобно!», – подумал он, быстро отвернулся и стал смотреть в чёрное стекло.

Пётр Петрович тоже заметил Ивана Ивановича и чуть не подпрыгнул от радости.

– Вот так встреча!.. И где? Под землёй!.. Сейчас дождусь остановки, подкрадусь сзади и как гаркну: «Ванька, дай списать сопромат!»…

И вдруг Пётр Петрович вспомнил, что Ванька не пригласил его на банкет по поводу защиты диссертации. Правда, они до этого не виделись уже лет десять, но ведь других однокурсников он же отыскал: и Мишку Вертунского, и Ляльку Бабич…

– И не нуждаемся!.. Подумаешь: кандидат наук!.. Мы тоже не лыком шиты – как-никак отделом руководим!.. Так что без вашего банкета обойдёмся.

И Пётр Петрович тоже отвернулся и прижался лбом к оконному стеклу. На остановке он пересел в третий вагон, чтобы Ванька его не заметил. А тот, с аналогичной целью, пробежал по платформе и вскочил в четвёртый, соседний вагон. Когда поезд тронулся, они снова заметили друг друга.

– Преследует! – подумал Иван Иванович. – Сколько лет прошло – всё ещё помнит про свою десятку… Да ведь после всех девальваций она уже в рубль превратилась… Из-за рубля пачкается!..

– Засёк, – отметил Пётр Петрович, – сейчас оправдываться начнёт, историю душещипательную сочинит. Он врать всегда был мастак… Не надо, господин кандидат! В ваших оправданиях не нуждаемся!.. И в вашем обществе – тоже!

Каждый решил не покидать свой вагон, пока не выйдет бывший однокурсник – только бы избежать неприятной встречи.

Они ехали, уткнувшись в окна вагонов, незаметно бросая друг на друга косые взгляды.

– Н-да… Не помолодел Петька, – грустно отметил Иван Иванович, – а был первым красавчиком на курсе. Петушок!.. А теперь вот хохолок поредел, мешочки под глазами. А ведь моего возраста… Ну и что, что моего? Я ведь уже тоже не Тарзан… Да и Тарзан уже, наверное, стал похож на Читу… Н-да!..

– Что-то и росточек у него поубавился, – думал Пётр Петрович, – а ведь был лучшим забойщиком, в одной волейбольной команде играли… Эх-хо-хо… Скоро опять оба в одной команде будем, в команде пенсионеров…

– А может, он и не из-за десятки, а просто встретиться хочет? – вдруг мелькнуло в голове у Ивана Ивановича. – Может, где-нибудь на периферии служит, раз в жизни в столицу прикатил, и такая удача – на старого дружка наткнулся. Вот и трясётся лишние километры, время командировочное теряет. Ведь он такой: когда-то, чтобы повидаться, ко мне на практику в Краснодар прилетел!..

– Ну, не пригласил на банкет, ну, и Бог с ним!.. Подумаешь, трагедия: меньше в своей жизни на сто грамм водки выпил… Может, не успел, замотался перед защитой, издёргался…Ведь он всегда был впечатлительным. Когда меня к экзаменам не допустили, как он на декана орал! Выговор получил.

– Из-за паршивой десятки друга теряю!

– Из-за занюханного банкета от друга прячусь!.. Поезд подошёл к конечной остановке. Толпа пассажиров заполнила перрон.

– Только бы нам не разминуться, – тревожно подумал Иван Иванович.

– Только бы не потеряться, – подстегнул себя Пётр Петрович.

Врезавшись в толпу, они кинулись догонять друг друга. Один побежал к северному выходу, другой – к противоположному, южному, вскочили на эскалаторы и разъехались в разные стороны.

Навсегда.

В ПРИГОРОДНОМ АВТОБУСЕ

Были последние дни июля, и солнце перевыполняло план на триста процентов. А может, оно просто перепутало Европу с Африкой. Я погружался в тротуар, мягкий и горячий, как пюре. Рядом влипла в асфальт маленькая женщина лет за пятьдесят, худая и коричневая от загара. У неё был тонкий, вытянутый нос с двумя выемками у самого кончика, как будто её взяли пальцами за нос и крепко сдавили… Женщина кого-то высматривала, нервно вертела головой и поглядывала на часы.

Больше на остановке никого не было. Да и не удивительно. Этот автобус бывает переполнен в пятницу, когда аборигены возвращаются с работы по домам, а дачники устремляются под собственную тень на два выходных дня. А в субботу, в раскалённый полдень, может решиться ехать только пережаренная шкварка или такой профессиональный неудачник, как я, которому уже нечего терять. Впрочем, ничего особенного – элементарная пара по химии – и третья попытка проникнуть в мединститут завершилась, как и предыдущие.

Самое забавное, что в кармане лежит мамино письмо: «Уверена успехе ни пуха ни пера заранее поздравляю». Третий год подряд она присылает подобные послания, и третий год подряд я благополучно проваливаюсь. «Что за трагедия! – скажет Юлька. – Ты опытный фельдшер, прилично устроен, прилично зарабатываешь»…А я устал. Мне надоело после дежурств возвращаться в четырехместное купе общежития «скорой помощи», надоело по ночам зубрить химию, надоело зимними вечерами целоваться с Юлькой в подъездах. У меня, как у десятиклассника, на учёте все тёплые парадные. А я ведь не пацан – четвертак позади. Недавно какая-то отличница даже место в трамвае уступила.

Из-за угла выглянул автобус, остановился, как бы раздумывая, стоит ли в такую жару из-за нас двоих делать крюк. Затем вздохнул и всё-таки стал поворачивать. Старая рухлядь! Как его выпускают на линию? Наверное, его уже не принимают в металлолом… В этот момент женщина призывно замахала рукой. Через дорогу бежал мужчина с прозрачным целлофановым пакетом, в который были втиснуты три бледных курицы. Перебежав улицу, он поцеловал женщину в щеку, погладил её по голове и только после этого стал часто и шумно дышать, как бы вдруг вспомнив, что у него одышка. Пока автобус полз к остановке, я внимательно рассмотрел владельца авоськи. Он уже давно оформил пенсию. Его лицо было болезненно-бледным – к таким лицам загар не пристаёт. Большой пухлый нос, большие щёки с пухлыми складками и мешочками, пухлые пальцы без суставов, как надутые резиновые перчатки. И вообще, весь он напоминал надувную игрушку, из которой начали выпускать воздух.

В автобусе было много свободных мест. Я сел у окна. Автобус дёрнулся и покатил по дороге. Всё, всё, всё! Никаких отступлений! Еду к тётке, забираю своё тёплое пальто, книги, ботинки – и утром в поезд. Через сутки – здравствуй, мама! – и снова нормальная жизнь нормального человека. Как сказала бы Юлька, ничего страшного, миллионы людей живут без высшего образования. Так что, прости, мама, но нашу мечту о прославленном докторе мы воплотим в будущем внуке…

Позади меня устроился пухлый мужчина со своей спутницей. Впереди бухнулись на сидение двое парней, которые успели вскочить в автобус за секунду до отправления. Один был в очках и в берете, другой – в модной тельняшке, уже выцветшей и в двух местах аккуратно заштопанной. Устроившись, они продолжали разговор.

– Ты видел когда-нибудь, как пельмени свариваются в один комок? Вот это его сольный концерт – из одинаковых пельменей.

– Билеты берите! – потребовала кондуктор, мужеподобная особа с квадратными плечами, выпирающими из сарафана. Её руки были заляпаны крупными веснушками, напоминающими ржавчину.

Я протянул ей деньги.

– Куда едете?

– До конечной.

– Сразу надо говорить. А то боятся языком шевельнуть!

Ну и ведьма! Выдать бы ей под моё настроение, да жаль зря портить нервы: ведь я её уже не увижу. Как и всех остальных в этом солёном, душном городе. В стране десятки мединститутов, но мама уговорила меня приехать именно сюда. И всё потому, что в пригороде живёт тётя Вера, у которой я смогу хранить свои ценные вещи и поедать вкусные обеды. Мама уверена, что ради домашних котлет я с радостью буду совершать ходки, вроде этой. Последний раз тетю Веру я видел первого апреля, когда мы с Юлькой отвезли ей моё зимнее пальто и забрали демисезонное. Если б мама знала!

Пухлый мужчина, наконец, отдышался. Женщина, которая терпеливо дожидалась этого момента, спросила:

– Почему ты опоздал?

– Я ездил на базар. Я не люблю брать птицу в магазине. Но зато я выбрал, что хотел. Это не курицы, это золото. Две я купил тебе, а одну отдам ей, за сутки в холодильнике не испортится. Я тебе их разделаю так, что хватит на пять дней.

– А ей ты будешь разделывать?

– Ей я не буду разделывать. Пусть сама разделывает.

Горластая кондуктор подошла к парням и рявкнула:

– А вам отдельное приглашение?

Очкарик протянул ей деньги.

– Два до конечной.

– Я себе возьму, – засуетился парень в тельняшке.

– Да ладно! Сам говорил, что вам уже второй день зарплату не платят.

– Это всё из-за него: развалил организацию! – Парень развернул газету – в ней были пирожки. – Бери, ты ведь тоже не обедал.

Они оба стали энергично жевать. Мне стало дурно от одного вида этих пирожков. В такую жару мне вообще противна всякая пища. А с заднего сидения доносилось:

– … Четыре лапки, две головки, пупки, два сердца – вот тебе холодец. Шейки можно начинить – это ещё порции. Потом восемь четвертей. И ещё бульон…

– Ты очень хорошо умеешь разделывать кур.

В голосе женщины звучали любовь и гордость.

– Я теперь всегда тебе буду разделывать.

– А ей ты разделывал?

– Когда-то раньше. А теперь нет. Теперь каждый сам себе разделывает. Я ей только покупаю. У неё ведь больные ноги. Ты же знаешь.

– Я знаю.

Продолжая жевать, парень в тельняшке изливал душу товарищу.

– Ты когда-нибудь пил соду с сахаром? Вот это манера его исполнения. Он ведь не поёт – он о чём-то шепчется с публикой. И ещё режиссирует. Недавно поставил программу «Бригантина», стоила тридцать тысяч. Через неделю со страшным скандалом провалилась.

– Большому кораблю – большое кораблекрушение, – пошутил очкарик.

Но рассказчик даже не улыбнулся.

– Знаешь, как его у нас называют? Иванушка-худручок!

– Слушай, с чем эти пирожки?

– С изжогой.

Уже три часа. В шесть Юлька идет на «йогу». Это её новое увлечение после того, как она перестала прыгать с парашютом. Интересно, как она отреагирует на то, что я её не встречу после занятия?

На одной из остановок в автобус вошла чистенькая, аккуратная старушка, светлая, как полнолуние, и опустилась рядом со мной. Её лицо сплошь было изрезано весёлыми и подвижными морщинками. Его можно было использовать для плаката: «Боритесь с оврагами!» Поставив на колени портфельчик, такой же аккуратный, как и она сама, старушка улыбнулась мне, как старому знакомому, отчего морщинки совершенно обнаглели и рванулись куда-то за уши.

– Домой возвращаюсь. Угадайте, где я была? Целый месяц!

Послал бог собеседницу. Теперь придётся всю дорогу вести содержательный разговор.

– Не умею угадывать, – буркнул я.

Но старушка не обиделась. Я нужен был не как участник беседы, а только, как повод.

– В институте геронтологии. Знаете, где стариков изучают. И лечат. Вы спросите, поправилась я или нет.

Это уже легче: повторять готовые вопросы. Это я могу.

– Вы поправились?

– Чувствую себя лучше. Но больше к ним не поеду. Знаете почему?

– Почему?

Я подавал ей нужные реплики, как Белый клоун Рыжему.

– Каждый день им надо говорить, где у тебя заболело, где закололо…

– Старуха, а туда же – едет зайцем! – гаркнула со своего места кондуктор.

Старушка засуетилась.

– Что вы! Обязательно возьму. Я вас просто не заметила.

– Очки надень!

У старушки от неожиданности отвалился подбородок, и все морщинки выстроились вертикально.

– Да как вы смеете…

– Не связывайтесь, – посоветовал я.

Было жарко и душно. Автобус напоминал духовку на колесах. Спину парил горячий компресс из пропотевшей рубашки. На переднем сидении парень в тельняшке продолжал поливать своего худрука.

– А ты бы всё это выдал на коллективе, – посоветовал очкастый умный друг. – Неужели тебя не поддержат?

– Пять человек поддержат, остальные промолчат. У нас в ансамбле интриги, как в академическом театре. Он меня сразу выживет. А я дня не могу без работы. У меня на каждой клавише по иждивенцу. Я должен выколачивать башли – вот и стучу на рояле.

– Ты легко устроишься в другом месте-все знают, как ты играешь.

– Это Рихтер играл , а я стучу.

Я откинул голову назад, на спинку кресла, и услышал продолжение другого диалога.

– Ты хорошо сделал, что купил не одну курицу, а две. Бульон из двух кур, – это ведь не из одной, правда?

– Конечно: две курицы – это не одна.

– А она тебя угощает бульоном?

– Раньше угощала. Теперь нет.

Я закрыл глаза и попытался задремать, но ничего не получилось. Наверное, сон вышел из меня вместе с потом.

– …Сколько мне суждено жить, столько и проживу без их института, – убеждала меня старушка. – Буду книги читать, в кино ходить, ездить на велосипеде… А чего вы улыбаетесь? У меня сосед, на восемь лет старше, с велосипеда не слазит. Одной ногой в могиле, а другой-педаль крутит. Это очень полезно для здоровья… Вы думаете, я смерти боюсь? Ничего подобного! Боятся те, кому нечего вспоминать, а я прожила разноцветную жизнь.

Боже, как они мне все надоели! Как трясёт этот ящик на колесах! Наверное, в юности он работал бетономешалкой!

Автобус подпрыгнул и затормозил. Вскочила девушка в кожаной мини-юбке, напоминающей набедренную повязку. У Юльки такая же, только коричневая… Поскорей бы в поезд! Уехать и обрубить. И всё! Очень уж они переплелись-институт и Юлька. Я больше не могу провожать её до входа и оставаться на улице. Я больше не могу слушать, как она разговаривает с однокурсниками об анатомке или профессоре Глинкине, а я при этом только присутствую. У неё своя жизнь, в которую я никак не могу прорваться. Когда мы познакомились, она была на первом курсе, теперь – на третьем. А я все трахаюсь лбом о приёмную комиссию. Юлька уходит от меня, вверх по курсам, как по ступенькам, я это чувствую. Так лучше самому, сразу, одним махом!

В автобус вошел новый пассажир. Он был в пиджаке и при галстуке. «Самоубийца», – подумал я. Но пассажир чувствовал себя превосходно.

– Сестричка, – обратился он к нашей кондукторше, – поздравь меня: мне сегодня исполнилось сорок лет!

– Билет берите! – потребовала «сестричка».

– Я возьму, не беспокойся. Но ты меня сначала поздравь – у меня праздник.

– Гражданин, берите билет. Если выпили, не надо хулиганить.

– Я не хулиганю, я радуюсь, – миролюбиво объяснил именинник. – Мне сорок, а женщины ещё дарят цветы. Вот!

Он вытащил из бокового кармана красную гвоздику и протянул её кондукторше. Но та оттолкнула его руку и прорычала:

– Не возьмёшь билет – милицию позову! Каждый ханыга будет нервы мотать!

Улыбка слетела с лица именинника. Он вставил цветок на прежнее место и нажал кнопку звонка рядом с табличкой «Место кондуктора».

– Ты чего хулиганишь!

Не отвечая, мужчина крикнул водителю:

– Открой дверь. Выйти надо!

Автобус остановился, дверь открылась. Пассажир стал на ступеньку и сказал кондукторше:

– Не хочу ехать в твоём автобусе! Ты мне весь праздник испортила. – Спрыгнул на землю и уже оттуда добавил: – Рожать тебе, кондуктор, надо. Рожать! Добрее будешь!

Автобус тронулся дальше.

Все разговоры прервались. Пассажиры с осуждением смотрели на кондуктора. Та была несколько растеряна, но не подавала виду.

– Ничего! Прожарится на солнышке, пока следующая машина подойдет, – успокоится.

– Это свинство! – сказала моя соседка-старушка.

– Чего? – рыкнула на неё кондуктор.

– Свинство, говорю: выставить человека на полпути.

– Кто его выставлял? Сам выскочил.

И тут автобус взорвался. Всё накапливающееся раздражение против грубиянки-кондукторши теперь хлынуло лавиной.

– И правильно сделал! – крикнул полосатый лабух. – Лучше пешком идти, чем видеть вашу мрачную физиономию.

– Ну и шёл бы пешком, Кто тебя в автобус звал?

– Нет, голубушка! – заявила старушка. – Нас двадцать, а вы одна. Не вы от нас, а мы от вас скорей избавимся!

Её морщинки воинственно подталкивали друг друга. Со всех кресел неслось:

– Надо написать письмо в мэрию!

– Все подпишемся!

– Такую хамку надо учить!

И вдруг все замолчали. Кондуктор тихо плакала.

Это было неожиданно. От неё ждали ругани, оскорблений, но не таких тихих слёз. И ещё она всхлипывала по-детски. И приговаривала:

– Набросились, как на бандитку. А у меня, может, на той неделе тоже день рождения был… И ни одна зараза не поздравила… И муж к Воробьёвой Дашке ушёл… И план третий месяц не выполняем…

Автобус остановился. Это была конечная остановка. Водитель открыл двери, но никто не спешил выходить.

– Не надо плакать, – сказала маленькая старушка гренадёрше-кондукторше. – Мы теперь все будем ездить только вашим автобусом – это поможет выполнению плана. Какой номер вашей машины?

– Ноль семь семьдесят семь, – ещё всхлипывая, ответила кондукторша.

– Видите, как легко запоминается: три семёрки. Прекрасный автобус…

– Как портвейн! – неожиданно для самого себя схохмил я.

Все засмеялись, и это разрядило обстановку. Пассажиры встали и начали выходить.

Дождавшись, когда все вышли, обладательница кур подошла к заплаканной кондукторше и погладила её по атлетическому плечу.

– Нельзя опускать руки. Надо бороться. – Она кивнула на пухлого мужчину. – Знаете, сколько я его ждала? Восемнадцать лет. И ни за кого не выходила замуж. Так я боролась. И теперь мы вместе. – Она нежно посмотрела на своего избранника, потом снова перевела взгляд на кондукторшу. – Конечно, одной тяжело. Я это хорошо знаю. – Шагнула к выходу, затем остановилась и вытащила из пакета лежащую сверху птицу. – Возьмите. Это подарок к вашему дню рождения. Это очень хорошая курица, с базара. Вам одной хватит на неделю.Она опять посмотрела на пухлого мужчину. – И нам тоже хватит одной, правда?

– Я тебе одну разделаю, как двух. Ты и не заметишь, – пообещал тот.

– Я знаю. Он очень хорошо разделывает кур, – сообщила женщина и вышла вместе со своим надувным спутником.

Я постоял в тени автобуса, потом похлопал его по толстому теплому крупу и обошёл вокруг, рассматривая. Бока его были потёрты, кое-где виднелись шрамы и вмятины. Макушка крыши покрылась седоватой пылью, под которой старческой перхотью шелушилась краска. Подтёки вчерашнего дождя напоминали капли пота. Двигатель ещё не был выключен – автобус слегка подрагивал и хрипло дышал после пробега… Зря я ругал этого трудягу. Он честно вкалывает, хотя ему давно пора на пенсию. Не жалуется, не канючит, не просит замены, а везёт туда, куда требуется, на юг, на север, на запад, на восток… А в том, что мне было жарко и противно, автобус не виноват – просто я поехал не в ту сторону.

Я глянул на часы. Сейчас четыре. Три часа дороги обратно, и я ещё успею встретить Юльку после «йоги». Отсюда хорошо был виден домик тёти Веры, где хранилось моё зимнее пальто и остальные вещи. Я помахал ему рукой, вошёл в автобус и сел на своё прежнее место.

Растерянная кондуктор все еще держала в руках подаренную курицу.

– Вы чего? – спросила она.

– Забыл ключи от дачи, – соврал я и протянул ей деньги на билет.

В автобус входили новые пассажиры.

Жара спадала.

ЛЮБИТЕ ЖИВЫХ!

Днём на площади упала женщина. «Скорая помощь» доставила её в больницу. Пытались привести в чувство, но не удалось – её сердце остановилось. Из документов выяснилось, что это актриса областного театра Галина Басова.

Зачем она приехала в столицу? Что её расстроило? Почему случился приступ?..

Это могла рассказать только сама Басова.

Она села в поезд без плаща и без чемодана. Её уволили! Уволили за четырнадцать месяцев до выхода на пенсию. Это была месть самодура-директора, которому она на сборе труппы выложила всю правду. Причём, уволили с оскорбительной формулировкой: за непрофессионализм и отсутствие диплома. Это после стольких лет работы, после десятков сыгранных ролей!.. И ведь все прекрасно знают, что её диплом сгорел при пожаре. Пару лет назад она хотела ехать в Москву, восстановить диплом, но директор сам её отговорил, мол, нечего терять время на глупости… Но ничего! Теперь она поедет и найдёт своих друзей, которые подтвердят, что она окончила институт, что знают её как актрису, как человека… Они напишут в главк, а может, даже самому министру!.. Этот самодур ещё пожалеет!..

Первым, кого её удалось разыскать, был бывший администратор её бывшего театра. Сейчас он работал в зоопарке. Она нашла его у бассейна с крокодилом.

– Володька! Вот уж где не ожидала тебя встретить! – Раньше надо было сюда идти, я бы уже был здесь директором, да ваше проклятое искусство отравило меня – много лет ничем другим не мог заниматься. И в опере костюмером работал, и в джазе ударником был…

– Ты же никогда играть не умел…

– А ты думаешь, там остальные умели?.. Потом в цирк ушёл, возил бригаду лилипутов. В пантомимах участвовал, изображал Гулливера… Платили мало, поэтому лилипуты смотрели на меня свысока…

– Гулливеры всегда получают меньше лилипутов.

– … Ничего, я на них отыгрался: возглавил движение за экономию – тогда это было модно. Брал в гостинице одну кровать на двоих и укладывал их валетом. Они пожаловались, что при мне они творчески не растут. Я ушёл – пусть растут без меня… Ну, а от цирка до зоопарка – один шаг. Попросился к хищникам. Здесь всё по-честному: они меня откровенно ненавидят, а я их… Вот, крокодила привезли. Рот до ушей, а ушей нет. А жрёт всё подряд: мясо, ботинки, мыло…

– Ты женат?

– Нет. Жениться надо, когда ты голодранец. Тогда знаешь, что любят тебя, а не твою сберкнижку.

– И никогда не имел семьи?

– Когда-то встречался с одной особой. Она всё время опаздывала на свидания. Когда мне это надоело, я на ней женился. А через месяц мы разошлись.

– Почему?

– В женщине какое качество главное?.. Чуткость. А она так себя вела, как-будто меня осчастливила. А я – ранимый, меня это оскорбляло, наши отношения портились… Словом, она меня дважды осчастливила: первый раз, когда вышла за меня замуж, второй раз – когда ушла к другому.

– Тоскливо же одному… Друзья хоть к тебе заходят?

– Редко. Да это и к лучшему. Друзья ведь зачем ходят? Чтобы денег одолжить. Помнишь: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей»?.. Правильная пословица: если имеешь сто друзей, никогда ста рублей иметь не будешь!

– Ну, а почему ты не спрашиваешь, зачем я к тебе пришла?

– А чего спрашивать? И так ясно: что-нибудь устроить нужно, позвонить, протолкнуть… Ну, давай выкладывай, помогу…

– Спасибо. Мне от тебя ничего не надо. Прощай, ранимый!

Это был первый удар в больное сердце. Она выбежала из зоопарка, поймала такси: «Скорей в оперетту! Ведь там Марина… Марина, Маруся, Машка!.. Она поймёт, поддержит, поможет… А, представляю, как она обрадуется нашей встрече!»…

И Марина, действительно, искренне обрадовалась:

– Галка, чудо! Боже мой, как я рада!.. Извини, я буду гримироваться, сейчас мой выход… Ну, рассказывай, рассказывай, что тебя привело?.. Директор?.. Приказ?.. Год до пенсии?.. Причём тут пенсия – ведь ты ещё молодцом!.. Расскажи про свою диету. Хотя, это ни к чему: на меня никакие диеты не действуют. Ничего не поделаешь: фигура предаёт нас в самый ответственный момент, когда на лицо уже рассчитывать не приходится… У поляков есть поговорка: «Объедаясь, вы собственными зубами роете себе могилу». При моём аппетите я уже вырыла котлован для всего нашего коллектива…Да, да, я тебя понимаю: всё это похоже на издевательство… А думаешь, надо мной не издеваются? Меня уже дважды спрашивали: «Почему вы не снимаетесь в кино? Ведь уже есть широкоэкранные фильмы»… Конечно, надо бороться, справедливость всегда восторжествует… Галка! Как я счастлива тебя видеть! Как я люблю встречаться с однокашницами!.. Расскажи о своей личной жизни – ты помнишь, каким я пользовалась успехом? У заслуженных, у народных?.. И это нормально: до тридцати нас любят пожилые, после тридцати нас любят мальчишки, а в промежутках мы выходим замуж.. Да, да, всё, что ты рассказываешь, ужасно и… Стоп! Это мне звонок. Как я рада, что мы поболтали…

Она рванулась к выходу, но Басова преградила ей дорогу:

– Так ты подпишешь письмо?.. Отвечай прямо: да или нет?

Марина положила ей руки на плечи:

– Галочка! В жизни не всё так просто, как тебе кажется. Я, наконец, представлена к званию. В театре много завистников. И если я буду замешана в какой-нибудь истории… Ты понимаешь?..

Отодвинула подругу в сторону, выпорхнула на сцену и сразу же вошла в образ:

                                 Я – маленькая пчёлка,                                 Я целый день жужжу,                                 Я – маленькая пчёлка,                                 Меня зовут Жужу!..

Басова прислонилась к подоконнику. Хотелось кричать от обиды. Всё! Больше она никого просить не будет… И вдруг в памяти выплыло лицо обидевшего её самодура… Нет, не всё!.. Есть ещё Костюков. Она слышала, что он сейчас занимает какой-то большой пост в Министерстве. Когда-то он первый пригласил её на работу и первый поздравил с успехом… Эх, дура, дура! Надо было сразу идти к нему…