Фронтовичок

– Еще старшина наш, Петрович, остался! И два бойца из второго взвода, оба тяжелые. Я их перед боем в тыл отправил.

– Их тоже нет! – ответил командир полка. – Старшина Каленчук погиб от немецкой мины, выпущенной по нашей артиллерийской батарее. Это она вам помогала, пехоту отсекала. А к остальным раненым слишком поздно помощь пришла. Вечная им память, нашим героям! А вас я сейчас обрадую. Во-первых, с этой минуты вы – не красноармеец, а старший сержант, поскольку уже проявили себя хорошим младшим командиром. А во-вторых, мы тут представление подготовили о присвоении вам, Василий Кузьмич, звания Героя Советского Союза! Сегодня же и отправим. Вы только проверьте. Всяко случается, год или место рождения неточны, или… В общем, проверить надо! Исторические бумаги не должны содержать ошибок. Но почему не вижу радости, Василий Кузьмич!

– Служу Советскому Союзу! Только… я же… не Валерий Чкалов, не Александр Матросов, а я кто… И вдруг – Герой… Боязно мне это очень…

– Нет, вы поглядите! Боязно ему! Вот он – русский солдат! С танками воевать один на один не страшится, а награды получать ему боязно! Сразу видно, что не за награды воюет! Но вы не волнуйтесь, Василий Кузьмич, мы лишнего не припишем! Стыдиться вам не придётся! Четыре танка лично подбили в неравном бою с помощью противотанкового ружья и гранат. Уничтожили в бою сорок пехотинцев. И самое главное, всё это совершили в отрыве от основных наших сил! С особой отвагой! Бой вели с целой ротой немецкой пехоты, усиленной танками, но не допустили прорыва участка обороны! Именно так в представлении мы и указали. Так что, не тревожьтесь! Или у вас иная причина имеется, чтобы от награды отказываться? Всякое ведь бывает! Слушаем вас!

– Уважительных причин не имею! Только, знаете, товарищ полковник, с такой наградой мне очень выжить захочется… Чтобы домой героем вернуться! У нас же никто и не поверит, что Васька Потехин настоящий Герой со Звездой! Да только, есть скверная примета – если станет красноармеец щадить себя в бою, то недолго ему осталось! Потому-то мне не до веселья, товарищ полковник…

– Теперь понятно! – командир полка от смеха схватился за живот, апеллируя к присутствующим. – Вы, Василий Кузьмич, ещё и философ! Я вас уверяю, что не встречал ни одного героя, который бы награды ценил больше, чем свою честь. И вам, надеюсь, это не грозит! Впрочем, может, я рано вас уговариваю, ведь награды пока нет! – командир полка развел руками. – Но я верю, что будет. Подвиг-то – налицо! И будет в нашей дивизии шестой Герой! Желаю вам удачи. Возвращайтесь в батальон с вашим комбатом, а прочие указания по службе лично от Дмитрия Степановича и получите. Ещё раз – спасибо за стойкость и отвагу! За то, что не сдали ротный участок обороны, не подвели родной полк. Иначе обошли бы нас немцы… И было бы тогда нам забот! До свидания, Василий Кузьмич! – командир полка двумя руками пожал мне руку, потом обнял. – Вопросы есть?

Фронтовик, видимо, окунувшись в прошлое, улыбался:

– Теперь всё это приятно вспоминать, но тогда впереди ещё целых два года ужасной войны… Хотя об этом тоже никто не мог знать и, тем более, не мог ничего знать о своей судьбе!

– Товарищ прапорщик, – нарушил паузу кто-то из солдат. – А обещанную Звезду Героя вам вручили или нет?

– Вручили, сынки. Очень скоро вручили, 12 января сорок четвёртого года. Командир дивизии вручил в присутствии других командиров и начальников. И весь номер нашей дивизионной газеты мне посвятили. Потому все в дивизии обо мне узнали. Помню, как корреспонденты обо всём расспрашивали, одни и те же вопросы мне задавали, словно на допросе, будто запутать хотели. Будто, ждали от меня более интересной истории, чем я мог им рассказать! Смешно мне стало! Пишите, говорю я им, что пожелаете, если мои рассказы вам не подходят! Так и сказал! А они так и сделали! Потом перед ребятами было стыдно. Смотрят на меня они и смеются! Мол, герой-то ты настоящий, Кузьмич, это мы понимаем, но врать – непревзойдённый мастак! Но как-то всё по-доброму происходило… Потому что уважали! Уважали не за мои заслуги – там каждый такой, – а за то, что не зазнался я со столь высокой наградой. Но всё это, уже другая история.

– Товарищ прапорщик! А почему вы не носите награды? Даже колодок медалей и орденов у вас не видно!

– Тут двумя словами не обойдешься… Целая история с моей Звездой потом приключилось. Да не всяк в неё поверит… Ведь нет у меня ни той Звезды, ни ордена Ленина, сынки.

Посыпались заинтересованные вопросы, которые сводились, в общем-то, к желанию немедленно услышать версию пропажи наград и продолжение истории. Но старшина поднялся со скамейки и даже в лице преобразился, сбросив с него печать воспоминаний.

– На сегодня – всё, товарищи солдаты! Тайн у меня от вас нет, но сейчас – все бегом на построение! Мне сегодня ещё в наряд на кухню заступать. Как-нибудь потом расскажу…

Василий Кузьмич выбросил истлевшую в пальцах «козью ножку», одернул полевой китель и направился к лагерной линейке, располагавшейся перед палаточным городком.

В тот момент, – продолжил Алексей Петрович, – кто-то сжал мой локоть. Я обернулся. Это командир батареи приглашал с ним пройтись к месту построения дивизиона.

– Ну, что, Алексей Петрович? Завораживает наш фронтовичок? – спросил комбат.

Продолжая идти рядом, я скосил свой взгляд, стараясь заглянуть в его лицо так, чтобы не выдать своего удивления. Потому и ответил вопросом:

– В ваших словах, товарищ майор, прозвучало неуважение к фронтовику, странное для меня после услышанного. Или мне показалось?

– Разумеется, показалось! Это слово, обидное, на первый взгляд, вызывает совсем другие чувства и вопросы! Знаешь, Потехин, конечно, человек удивительной судьбы, если его послушать… И интереснейший рассказчик! Более того, скажу! Трудно отыскать фронтовика, который бы так точно и в деталях описывал события тех лет. Вот только в сорок пятом, когда страна закончила воевать, нашему Василию Кузьмичу было всего тринадцать лет!

– Как… Как это? Значит… – совсем потерялся я в догадках. – Нет! Не может быть! Не может… Неужели сплошной вымысел?

– Не сказал бы, что так! Всё сложнее. Не только ты, Алексей Петрович, задавался этим вопросом. Поначалу все мы недоумевали. Понимали же, что с нашим товарищем-фронтовичком того, о чём он повествует, быть не могло, хотя бы по возрасту! Но высказывать свои сомнения в лоб не считали возможным. Недопустимо обижать человека подобными подозрениями! Потому кое-кто подтрунивал, но Василий Кузьмич обычно не отвечал, лишь пожимал плечами. Мол, думайте, как хотите! Причем делал он это весьма убедительно! Очень солидно получалось!

– И что же? – перебил я. – Все так и поверили не фактам, а солидности?

– Не спеши! – остудил меня комбат. – Мы, конечно же, со временем проверили некоторые его байки. И, знаешь, с удивлением обнаружили, что все даты, вся география событий, нумерация армий, дивизий и полков, даже фамилии командиров – всё до мелочей совпадает с официальной информацией! И огромное впечатление производили его рассказы…

– Это я на себе уже почувствовал! – сознался я, хотя это было ни к чему, ведь именно с моих восторгов этот разговор и начался.

– Вот и я… – продолжил комбат. – Если бы я не знал, что в годы войны он был мальчишкой, то не усомнился бы ни в едином слове! У меня даже закралось сомнение. Может, он умышленно мошенничает. Просто изучил несколько реальных историй и судеб и, опираясь на свои фантазии и уникальный талант рассказчика, повествует от первого лица. Ведь вполне такое возможно! Вообще-то, ему бы книги писать! Зачитывались бы все, как сейчас все заслушиваются! Но это всё, Алексей Петрович, что я могу тебе сообщить! Как понимаешь, полной ясности ни у кого нет! Вроде бы мальчишкой был, но с другой стороны, откуда столь глубокие познания? Ни в какой книжке такого не прочитаешь! Потому никто выдумщиком его так и не называет, но и верить до конца никто, в общем-то, не собирается! Наступило некоторое равновесие – он не трогает своими рассказами нас, офицеров, а мы – не трогаем его, когда он делится своими воспоминаниями с солдатами! На мой взгляд, он, скорее всего, историк, артист или популярист. Вот, какое я слово придумал! Смысл его понятен?

Я утвердительно кивнул.

– А если ещё оценить морально-воспитательный аспект бесед Василия Кузьмича с нашей молодежью, то ему и вовсе цены нет! Наши мальчишки воспринимают его, старшину батареи, исключительно, как отца. Они же к нему тянутся всей душой… А он для них и есть отец – строгий, умный, справедливый. Вот так-то, Алексей Петрович! Побольше бы нам таких выдумщиков, тогда все солдаты героями бы становились. Он же воспитателем работает эффективнее любого замполита!

– Но должен же он как-то объяснить отсутствие тех самых наград? И странное несоответствие своего возраста! Есть же личное дело, послужной список, документы о рождении и образовании, представления к наградам, наконец! Неужели в документах ничего нет? Неужели официально его самого об этом не спрашивали? Можно ведь, как-нибудь тактичнее?

– От чего же! Конечно, спрашивали! И ответ получили! Вполне определённый! Только этим ответом он нас совсем в тупик загнал. Обосновал все ответы настолько убедительно, что мы не могли не поверить. Хотя какие-то сомнения, конечно же, остались. Но о них – как-нибудь в другой раз! А ты, Алексей Петрович, обязательно послушай его рассказ о наградах! Очень рекомендую! Весьма занятная история выходит!

– А если коротко, то в чём же её суть? А то у меня теперь только этим голова будет занята.

– Ну, ладно! Сколько успею… В марте сорок четвёртого года их дивизия прорывала оборону немцев на главном направлении удара тридцать седьмой общевойсковой армии. Прорвала успешно. Стала развивать наступление. И надо же, в силу не выясненных тогда обстоятельств, армия не дождалась поддержки от соседних дивизий. Ни с левого, ни с правого флангов! Немцы как будто этого и ждали. Они двумя отсекающими ударами с флангов окружили наступающую дивизию. И, разумеется, отрезали ее от основных сил армии и собственных резервов. Надеюсь, после академии ты понимаешь, что должно случиться дальше?

– Понятно! Дальше должно начаться последовательное истребление. Но почему соседние дивизии тогда не помогли? Ведь на ком-то была за это ответственность!

– И это понять, в общем-то, можно, – подтвердил комбат. – Армия уже не могла противопоставить немецким танковым дивизиям достаточно сил и средств, а наносить артиллерийские удары пришлось бы вообще вслепую. В том числе, по нашим окруженцам. Вот и осторожничали все, что немцам только на руку.

– Без риска не бывает побед! – решил я показаться мудрым полководцем с лейтенантскими погонами. Комбат лишь усмехнулся:

– Немцы действительно сразу приступили к последовательному уничтожению окруженной дивизии. Как раз в это время, по рассказу Василия Кузьмича, комбат сам предложил ему закопать все их ордена. То есть, награды Василия Кузьмича и свои. К немцам с такими наградами попадать не резон. Кроме того, на фронте все орденоносцы были обязаны предотвращать попадание своих наград в руки противника. И они это хорошо знали. Таким образом, комбат вполне разумно предложил всё запрятать в одном месте на случай, если при прорыве из окружения что-то с одним из них случится. Ведь других орденов в их батальоне на тот момент не было, ну, а медали – у них другой вес и достоинство. Вот и закопали они свои награды и документы в хорошем месте, как им тогда показалось. Запомнили всё наверняка! Сделали отметки на деревьях, нанесли условные знаки на карту. В общем, все меры, вроде бы, приняли, чтобы потом заслуженные награды себе вернуть. И, такая возможность, как о том поведал наш фронтовик, им представилась совсем скоро – недели три прошло – да только места того они не узнали! Можно сказать, не нашли. Точных координат, чтобы до метра, у них не было, только приметы многочисленные, но после того, как в этих местах поработала наша и немецкая артиллерия, и танки с обеих сторон покуролесили, вся местность, весь лесок этот несчастный, стал неузнаваемым. Словно специально вся оружейная мощь на него обрушилась, чтобы всё перемешалось – деревья, грунт, тропинки, рельеф. Даже ручья, на который оба надеялись, как не бывало! Одни рытвины, окопы, наполовину засыпанные землей, деревья, вывернутые с корнями, и воронки! В общем, типичная картина после отчаянного боя с применением мощной техники и разрушительного вооружения! Потому и не вышло у них ничего. А потом их армия покатилась на Запад. Некогда им стало возвращаться, не отпускало командование, вот и отложили поиски до Победы.

– Но ведь можно как-то восстановить и награды, и документы на них! И должны же документы остаться у самих награжденных, в конце концов, и в архивах! Неужели они не обращались?

– Пытались, конечно! Как теперь утверждает прапорщик Потехин, сделали они с комбатом тогда всё, что могли в тех условиях. Буквально землю рыли вокруг, но так и не обнаружили заветного местечка и той гильзы от 57-миллиметрового снаряда. В неё когда-то они своё добро упаковали. И потом ещё восстановить свои награды пытались… Да только награды не восстанавливают! И с документами не так всё просто оказалось. Комбат ведь в том окружении собрал все личные документы и у красноармейцев, и командиров, в том числе и наградные, – не по собственной инициативе, так было положено! И тщательно захоронил их, чтобы немцы не смогли воспользоваться всем этим против нас. Но награды-то свои комбат с Потехиным запрятали отдельно, опасаясь, что свои же бойцы на них позарятся. Людей-то в батальоне больше пятисот человек. За каждого ручаться не станешь! Случались и предательства, и перебежчики, и диверсанты, внедренные немцами. Многим из них пригодились бы высшие награды нашей страны, даже без документов, даже на чужое имя. Оно и понятно – орден Ленина и Золотая Звезда Потехина, а ещё и ордена комбата, я не знаю, какие у него были! Но, кроме тех наград у Василия Кузьмича ещё имелась именная грамота Президиума Верховного Совета СССР. Она-то и является основным доказательством того, что он Герой! Но размеры грамоты настолько велики, что Василий Кузьмич, когда ему её вручали, даже растерялся. И понять его можно. Как красноармейцу в полевых условиях сохранить такой неудобный документ, не измять, не испачкать? Да, мало ли что с той грамотой произойдет? Не носить же её, как икону?

– Можно было в штаб отдать! Там ведь много всяких документов хранилось… – подсказал внук.

– Верно, Серёжа. Комдив сам и предложил Василию Кузьмичу сдать грамоту начальнику штаба дивизии на хранение. Так, кстати, и другие Герои его дивизии поступили. Ну, и сдал, конечно! И голова не болела. А когда дивизия оказалась в окружении, то от многих документов штабу пришлось поспешно избавляться, чтобы немцам не достались. Заодно и те грамоты сожгли. Потому их потом и не отыскали. И не мудрено! Документов много пропало или пострадало. Война! Но Василий Кузьмич после выхода из окружения со своим батальоном не сразу об этом узнал. Ему и в голову не приходило, будто в надежных сейфах штаба дивизии с грамотой могло что-то случиться. И узнавать об этом было неловко. Ещё посмеются, будто соскучился или полюбоваться пожелал! Нечего, мол, занятых людей от дела отвлекать, даже если Герой!

– А личные документы? – не выдержал я. – Как же офицеры обходились без удостоверений личности?

– Формально это невозможно! Но обоим орденоносцам удостоверения не очень и нужны были, пока среди своих, практически родных, воевали. По правде, говоря, для порядка они пытались всё восстановить, но в особом отделе что-то тогда замутили. Мол, когда из окружения вышли, проверке тщательной не подвергались, потому, как всего три дня окружение продолжалось и, якобы, при многочисленных свидетелях всё происходило, однако сомнения закрались? Ну, знаешь, как у нас любое дело могут, даже простое и понятное, превратить в неразрешимую проблему! Вот командир батальона, пока был жив – позже он погиб – и посоветовал подождать до лучших времен. А лучшими они для наших героев так и не стали!

Мой командир батареи приостановил свой рассказ, а я испугался, что он больше ничего не знает. Но нет, опять заговорил:

– После войны у Василия Кузьмича только справка какая-то, выданная в родной дивизии, и осталась. Потому всяких проблем оказалось много. И в первую очередь следовало восстановить личные документы, поскольку без них – никуда! А это восстановление, сам представляешь, какая морока! К тому же, как я полагаю, сразу после войны обращений по поводу восстановления паспортов были миллионы и больше! От пленных, интернированных, оккупированных, потерявшихся, попавших в чужую часть после госпиталя, раненых и убитых, убитых, но «воскресших». Все конторы работали с предельными перегрузками. Ведь не просто же выдавали, а тщательно проверяли обстоятельства утраты прежних документов и характеристики самих заявителей. Потому и запутали дело, замутили его и попросили Василия Кузьмича с его непростым вопросом обратиться несколько позже, если можно, да ещё самому отыскать какие-нибудь подтверждения. Вот и ждал Потехин, сколько жизнь позволяла. И дважды начинал всё заново.

– Да! Безнадёга… В такое нам, ко всему привычным, поверить легко! – подтвердил я.

– Вот именно! – продолжил комбат. – Но в архивах опять что-то неделями искали, не находили, проверяли, уточняли и выдали однажды новый паспорт и дубликат свидетельства о рождении. И уже это хорошо! Но по новым документам оказалось, будто рождён Василий Кузьмич не в 1922 году, а на десять лет позже! Пытался Потехин эту ошибку оспаривать, мол, откуда взялась такая дата, но канцелярская система своих ошибок признать, разумеется, не пожелала. Мол, документ не нами выдан, а вышестоящими организациями! На основе тщательных проверок! И мы не имеет права приписать вам ещё десять лет, даже не просите! Обращайтесь в вышестоящие инстанции для перепроверки!

Он им в ответ:

– Да вы на меня поглядите, уважаемые! Сколько мне лет, по-вашему! Неужели шестнадцать? Вы своим бумажкам верите, больше чем глазам?! А ему в ответ: «Ничего не знаем, товарищ! Не имеем права своим глазам верить! На фронте все быстро старели! Нам для внесения изменений документальные подтверждения и указания нужны!»

Смотрю, смеется мой командир батареи. С удовольствием смеётся над этой ситуацией и всей канцелярской системой. Может, и сам вспоминает о своих злоключениях, либо что-то прокручивает, но, в общем, вполне справедливо:

– Эта система самого стойкого мужика доведет до инфаркта, но только не до естественного и разумного разрешения! Исправили бы документы, только и всего. Так нет же, опять растянули свои проверки на несколько лет. А он, бедный, когда жениться надумал, рассказал невесте некоторые подробности своих злоключений. Ну и что? Она сначала посмеялась, а потом, осознав всю сложность и запутанность его ситуации, спрашивает Василия Кузьмича уже серьезно, чей же он, всё-таки, шпион! Боязно мне, говорит она жениху, теперь за тебя выходить, если ты такой ненадёжный! В любой момент можно вдовой остаться!