Ренегат
То, что сделали японская хитрость и переимчивость, это мы видим теперь, когда Япония достигла зенита своего мирового могущества. Менее чем в сорок лет своей новейшей истории страна, столь же замкнутая, как и ее обитатели, так пышно расцвела, поднялась на столь высокую ступень общемировой культуры, собрала такие силы и физической, и умственной мощи, что смогла приобрести успехи в борьбе со считавшимся дотоле непобедимым народом.
Поэтому мы думаем, что читатели не посетуют, если, несколько отвлекшись, мы постараемся дать здесь по возможности краткий очерк Японии в географическом, этнографическом и социальном положениях.
Прежде всего немного географии.
Однажды могучий бог воздуха Изаначих поднял свое блестящее копье и со всего размаха ударил им по водам моря.
И был тот удар очень силен, и пристала вода морская к копью Изаначиха, а самое море, где он ударил копьем, стало желтым, потому что копье Изаначиха было желто, как луч солнца. И поднял бог Изаначих свое копье древком вверх, и опустил его острием к морю. И капли приставшей к острию копья воды падали в море. Где падала капля, там появилась земля. И было восемь упавших капель, и стало восемь островов.
Так говорит японская легенда о первом появлении Японского архипелага.
Свой архипелаг японцы назвали Ниппон, или Нихон, и уже впоследствии начали называть свою страну Япенкуо, то есть Страна восходящего солнца. Японские прозаики зовут свою родину Финсиното, поэты – Ямани, то есть Ворота гор.
Японский архипелаг состоит из 3800 островов. Конечно, в этот счет входят и самые мелкие, но и наиболее заметных насчитывается немало – 523, и эти-то острова и составляют собственно Японию.
Три наибольших острова – Хондо (Ниппон у европейцев), Кюсю, Сикоку вместе с несколькими меньшими составляют ядро страны – Старую Японию. Остальные острова со вторым по величине в архипелаге островом – Иессо (первый – Хондо, или Ниппон) считаются уже Новой Японией. Всего площадь Японии занимает в настоящее время семь тысяч триста сорок две квадратные мили и омывается водами морей: Охотского, Японского, Средиземно-Японского (Внутреннего) и Восточно-Китайского, представляющих собой части Тихого океана. На этих водах архипелаг расположился в виде причудливой гирлянды, начинаясь на северо-востоке у Лаперузова пролива и заканчиваясь на юго-востоке островами Лиукиу и имея в своем составе еще остров Тайвань, или, по европейскому наименованию, Формозу, приобретенную Японией в позднейшее время – после китайской войны 1894 года.
Японский архипелаг, несомненно, вулканического происхождения. Об этом свидетельствуют множество потухших вулканов на горных грядах, в изобилии перерезывающих острова. Один из вулканов, действующий до сих пор, – Фудзияма, священная гора, к которой ежегодно приходят на поклонение несколько десятков тысяч паломников, совершающих восхождение, кто по благочестному обету, кто в качестве эпитимьи в искупление какого-либо греха. По древнему преданию, скрывающему в себе, по всей вероятности, известие о каком-либо особенно сильном землетрясении, Фудзияма появилась из-под земли в одну ночь более чем за две тысячи лет до настоящего времени.
Здесь следует сказать, что землетрясения в Японии периодичны и, по свидетельству многих геологов, редко проходит трехлетие, чтобы на Японию не приходилось более или менее сильное колебание почвы.
Другим бичом Японских островов являются тайфуны – ужасные ветры, порой достигающие страшной силы. Главным образом тайфуны свирепствуют на море, но, заходя и на сушу, они причиняют там страшные опустошения, иногда разрушая целые японские городки.
К тайфунам как бедствию могут быть присоединены также и частые ливни – ливни такой силы, что европеец не в состоянии даже представить их себе. Целые моря воды низвергаются с небес на сушу и часто в один час уничтожают у земледельца труды нескольких месяцев.
Между тем климат Японии можно было бы назвать благодатным. По своему географическому положению она соответствует странам, лежащим в Европе на побережье Средиземного моря, то есть самым благодатным по климату. Однако холодные северо-западные муссоны зимой, теплые и влажные муссоны летом делают то, что зима в Японии холодная, даже студеная, с температурой (кроме Формозы и островов Лиукиу) ниже нуля, с морозами в Токио в 3–4, а иногда и ниже градусов, лето же стоит влажное, изобилующее атмосферными осадками, а это вовсе не способствует благоприятности климатических условий.
Однако Токио лежит в одной из наилучших по климату местностей Японии.
Японские острова, как сказано выше, окружены морями, но и на внутреннее орошение японцы не могут пожаловаться. Кроме Сумидагавы, близ которой расположился Токио, наиболее значительны реки (гава – по японски река) Ишикари на острове Иессо, Козе, Тоне, Тонриу, Кишими на Хондо (Ниппоне).
Это обилие рек имеет свою хорошую сторону даже в этой чрезмерно изобилующей влагою стране.
Японские острова вулканического происхождения, и почва на них наносная. Местами слой ее совсем ничтожен, и труд земледельца здесь именно тот, о котором сказано: «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой». Землетрясения, тайфуны, ливни – все это должно пагубно влиять на земледелие, главным образом разведение риса, но человек своим упорством превозмогает все, даже природу. Японские земледельцы с величайшим терпением, трудом и любовью возделывают клочки наносной почвы; огромные площади превращаются в прекрасные нивы. Поля появляются там, где, казалось бы, должен был быть один голый камень. Но сколько забот, сколько любви, повторяем, вкладывается этими людьми в дело! В то время когда у соседей урожай сам-семьдесят, сам-восемьдесят считается чуть не чудом, на японских нивах урожай сам-восемьсот, сам-девятьсот – далеко не редкость… Это свидетельствуют даже многие серьезные и заслуживающие полнейшего доверия русские агрономы и сельские хозяева. Зерно перед посевом выбирается, моется, очищается и сажается, сажается прямо руками, и в результате урожай, доходящий до сам-двухтысячный! И это при чрезвычайно неблагоприятных условиях, при вулканической почве с жидким наносным слоем чернозема, при тайфунах, при ливнях!
Эта борьба и сделала, как кажется, японцев не столько замкнутыми в самих себя, сколько самоуглубленными. Этот народ давным-давно уже познал великую истину: «Человек человеку – волк». Тяжелейшая борьба за существование уединила японца. Он невольно видел в каждом себе подобном врага. Природа не отпустила этим людям в дар физических сил (физически японцы слабы), но в изобилии оделила их хитростью, сметливостью, умением приспосабливаться ко всяким обстоятельствам.
Несмотря на отсутствие силачей, в Японии процветает профессия борцов; но искусство главным образом состоит в умении с меньшими силами побеждать сильнейшего противника, и существуют школы, где молодежи преподается это искусство, называемое джиу-джитсу и определяемое весьма точно выражением: побеждать подчинением. В некоторых японских университетах существуют даже профессора этого искусства.
Для любителей этого рода искусства скажем, что правила японской борьбы значительно отличаются от известных правил французской, швейцарской и др. Выступив на арену, сумотори (то есть борцы) поливают свое голое тело водой, берут в рот немного соли, затем становятся друг против друга, по сигналу опускаются на колени и упираются руками в землю. Новый сигнал – и они вскакивают, как вздернутые невидимой пружиной, и начинается ряд схваток. Не только ударять, но и толкать противника нельзя. Касаться земли можно только подошвами; кто упал на колени или коснулся хотя бы локтем земли, тот уже побежден. Таким образом, возня двух громадных тел на земле, как это допускается «по-французски», вызвала бы у японцев смех; они бы сказали, что оба борца никуда не годятся.
В Японии профессиональная борьба, во-первых, есть плод специальной науки, скрытой от публики; во-вторых, она служит отражением общего принципа, направляющего японскую жизнь: побеждай подчинением. В борьбе, подчиняясь, уступая, борящийся ловит момент, когда всякую силу стоит только толкнуть пальцем – и она валится на землю. При напряжении каждого мускула этот момент всегда имеется. Надо только его не упустить, а этому помогают знание человеческого тела и хладнокровное наблюдение за ним во время борьбы. У каждого равновесия есть самая рискованная точка – стоит только уметь ею воспользоваться, вот и все. Известный путешественник по Японии Воллан описывает картинку, как на его глазах один могучий американский боксер, снисходительно согласившись на борьбу с тшедушным японцем, через несколько минут лежал пластом на земле. Другой японовед, Гессе Вартег, касаясь таинственной науки джиу-джитсу, называет ее «системой философской, экономической и этической». Он хочет сказать, что этот принцип – побеждать сильного выжидательным отступлением – проникает во все отношения японской жизни. Распространение его Вартег видит и в отношениях японца к европейцам. Уступая напору европейской цивилизации, японец быстро сообразуется с обстоятельствами, подчиняется нахлынувшей силе, но затем, чтоб победить ее в удачный момент рискованного равновесия.
«Джиу-джитсу, – говорит Вартег, – учит, что силе нужно противопоставить не силу, а нужно ловко направить чужую, силу для своей пользы; оно учит, в противоположность учению европейцев действовать прямым путем, действовать кривыми путями». Европейцам следует помнить (такова по крайней мере мысль Вартега), что все отношение японцев к иностранцам – это не что иное, как то же джиу-джитсу. В течение последних десяти лет в этом был основной тон всей японской политики, и если Япония успешно выходила из различных кризисов, то только благодаря применению этого джиу-джитсу японскими государственными людьми…
В таком широком обобщении Вартега можно усмотреть некоторое преувеличение, но не подлежит сомнению, что японцы в большой мере руководятся правилом: подчиняясь, побеждай. Этот руководящий во всем принцип обусловливается природной физической слабостью: он рожден и формулирован слабым телом, которое должно было искать иного средства в состязании за жизнь. Оттого-то и постоянная улыбка на желтом лице японца. Он ждет, он выжидает, он ловит момент, когда он будет в состоянии осилить врага, и осилить наверняка.
3. Особенности японского быта
Японцы слабосильны и малы ростом. Два с восьмой аршина – вот средний рост японца. С таким ростом в России едва принимают в рекруты, да и то такого роста новобранцы чаще всего попадают в нестроевые части. По росту, конечно, и вес. Средний вес японца 3 пуда 17 фунтов. Цвет кожи у японцев желтый, но с буроватым и бледным оттенком, причем японские щеки не знают румянца. Телосложения японцы пропорционального, крепкого; большинство из них широкоплечи, ловки, нелегко утомляются, но в то же время самая распространенная на Японских островах болезнь – это малокровие, обусловливаемое их питанием: японцы питаются главным образом рисом и рыбой – пищей, содержащей слишком мало белков и вообще жировых веществ. Писанием же объясняется чрезмерное распространение среди японцев болезни какке, почему-то прозванной европейцами «бери-бери»; затем холера, оспа, проказа, бугорчатая чахотка также уносят массу жизней.
Зато в Японии почти неизвестны болезни, порождаемые нечистоплотностью. Японцы все вообще – и нищие, и земледельцы, и высшие сановники – чистоплотны до крайних пределов. Ежедневные ванны укрепляют их слабое тело и вместе с тем очищают его от всякой нанесенной на него за день нечистоты. Более состоятельные люди принимают ванну по нескольку раз в день.
В жилищах японцев всегда царят образцовый порядок и безукоризненная чистота. Несмотря на то что японец живет, почти выставляя свою жизнь на улицу, он смотрит на свой дом как на место отдыха от труднейшей борьбы за существование. Семья – это именно та тихая пристань, где японец находит себе покой от повседневных бурь.
Но и семья у японцев составляется весьма своеобразно.
Японец в высшей степени чадолюбив. Дети для него – цель его жизни, зато на прошлое подруги своей жизни он смотрит без европейской брезгливости. Японские женихи не желают знать ничего о прошлом своих невест и требуют от них физической (никакой иной японцы не признают даже под натиском европейского влияния) верности лишь после вступления в брак. До брака девушка совершенно свободна в своих сердечных делах, и сперва располагать ею могут родители, как им это представляется наиболее выгодным, а потом право распоряжения самой собой переходит к ней лично. Но, вступая в брак, японка становится целомудреннейшей матроной, для которой во всем мире существует лишь один только муж, и никто более!
Не такому ли именно взгляду на взаимоотношения супругов и обязана счастливая Япония тем, что рождаемость в этой стране все прогрессирует и с 1878 года превышает даже смертность. В отношении последнего только одна Россия мало отстает от Японии, занимая по количеству рождений второе после нее место.
Дома японка – полная госпожа, но в то же время она как будто находится в рабском повиновении у своего супруга. Но, конечно, все это только с виду. Японец-супруг, кто бы он ни был, нежно любит свою жену и охотно исполняет все ее капризы, лишь бы это имело вид, будто он делает это по своему почину, по свободной воле, без всяких побудительных со стороны причин. Между японскими супругами всегда ведется политика, и самая утонченная. С лица японца или японки даже в те мгновения, когда они находятся с глазу на глаз, не сходит та же таинственная улыбка. Жена на улице никогда не идет рядом с мужем, а всегда или следует за ним, держа над ним в дождь или зной зонтик, или впереди него, открывая ему путь или светя фонарем, если идти приходится ночью. Но таким почтением японка обязана не только по отношению к супругу, но и ко всякому, кто старше ее годами. Всякому пожилому мужчине она должна уступать дорогу, сходя в сторону. Оставаясь наедине с мужем, японка также не видит от него никаких нежностей, кроме разве ласкового взгляда, да и то обращенного на нее тайком. Но зато она знает, что ее супруг и повелитель если любит, то любит ее одну и никакая другая женщина никогда не займет ее места в его сердце.
Вышеупомянутый японовед Гессе Вартег дает недурную характеристику японской любви. Известно, что язык этого чувства везде одинаков; мимика, жесты, выражение лица в деле любви, так сказать, общеприняты, но общеприняты только в Европе: англичанка отлично понимает француза, а француженка хорошо понимает русского. Восточная Азия выражает любовь по-своему. «Какое огромное значение, – восклицает Вартег, – имеет у нас взгляд, незаметное рукопожатие! А японке можно сколько угодно подмигивать, можно очень крепко жать ей руки, но все напрасно». Ей неизвестно значение нашего поцелуя, и если восхищенный путешественник пожелает прикоснуться к ее губам, то она только испугается, что он сотрет краску с ее губ. В Японии нет ни рукопожатий, ни объятий. Когда японцы, муж и жена или жених с невестой, свидятся после долгой разлуки – их радость выражается не словами, а только восторженным, молчаливым созерцанием друг друга. Там нет ласкательных слов: «милая», «душенька», «голубчик» и т. п.; даже интонация голоса не меняется. В одной популярной балладе, которую японцы так же почитают, как мы своих великих поэтов, рассказывается о двух влюбленных, разлученных жестокой судьбою. После долгих и мучительных поисков они случайно встречаются в каком-то храме. Конечно, любой европейский романист или поэт заставил бы их в припадке радости со счастливыми слезами на глазах броситься друг другу в объятия. Что же делают влюбленные в японской балладе? Они молча смотрят друг другу в глаза и только потом начинают гладить друг друга.
Зато японская женщина совершенно отсутствует в обществе. Японка-жена существует исключительно для семейного очага. Европейские балы, выезды, вечера японкам совершенно неизвестны и не только в простых и средних кругах японского общества, но даже и в высших…
Лишь в последнее время, под натиском европеизма, японские аристократки стали появляться в так называемом «обществе». Но и то они исполняют лишь роль в скучной для них комедии, стремясь уйти за свои ширмы, как только эта комедия кончается…
Отсутствие семейной жизни в общественных сношениях восполняется гейшами (гей-сиа). Устраивая званый вечер, самый добродетельный семьянин возлагает увеселение гостей не на семейных, а на гейш. По окончании вечера хозяину подается счет, где высчитаны не только вокальные и танцевальные номера, но и остроумные рассказы, которыми гейша забавляла гостей.
Здесь вполне уместно рассеять общераспространенное мнение о гейше как о каком-то погибшем существе, изображать которое на театральных сценах не находит неприличным даже наистрожайшая театральная цензура, а показывать которых своим дочкам на тех же сценах считают возможным даже российские добродетельные маменьки.
Три разряда «общественных женщин», существует в Японии: мусмэ, майко и гейша. Но в сущности своей их «общественность» сводится к тому же, к чему и общественность расторопной прислуги во всей Европе.
Обратимся к тому же Вартегу, давшему наилучшие очерки современной Японии.
В Японии можно прожить целые годы и не быть знакомым с женой вашего приятеля-японца. Японец высшего общества, приглашая вас на обед, обыкновенно дает вам адрес какого-нибудь чайного дома, куда и просит пожаловать. Вместо его жены или дочерей вас угощают и развлекают девушки, нанятые для этого по часам. Они шутят, поют, танцуют. С этим своеобразным обычаем европеец знакомится тотчас по приезде. Переступив порог гостиницы, вы прежде всего по необходимости отдаетесь ласковому вниманию трех-четырех очень молоденьких девушек. Они бросаются перед вами на пол, грациозно опускаются на колени, откидываются корпусом назад и кланяются вам почти до земли. Потом они быстро вскакивают, отбирают ваш багаж, кладут мягкую подушку на пол… садитесь! К ногам вашим, как только вы расположились по-японски на полу, опускается одна из девушек и тащит с вас сапоги. Не сопротивляйтесь этой неожиданной любезности – в Японии так уж принято. Затем девушки сдвигают несколько деревянных рам с натянутой белой бумагой (ширмы); образуется четырехугольник. Это ваш номер, в котором нет ни дверей, никакого запора. Маленькие девушки, вечно улыбаясь, то и дело раздвигают стены номера и являются с различными услугами. Девица по имени Солнечный свет приносит широкий японский халат – кимоно. Девица по имени Маков цвет приготовляет постель, а та, которую зовут Весна, делает вам ванну и даже помогает вам раздеваться. Невиданная святая простота! После ванны эти веселые и бесконечно любезные прислужницы приготовляют завтрак, приносят низенький столик с различными кушаньями и непременно с чаем (японцы говорят – «ча»). Мебели, как известно, не полагается; потрудитесь располагаться на подушках, заменяющих стулья. Когда вы кушаете, девушки бесшумно входят и выходят, наливая на ходу теплую рисовую водку в вашу чашечку, поправляя белые палочки, которые здесь заменяют наши ножи и вилки.
Эта женская профессия существует в Японии везде: ею занимаются девушки от 15 до 17, редко до 20 лет. Их называют мусмэ. Они ходят за вами по пятам и прислуживают. По словам Вартега, «ничего нельзя сделать без того, чтобы при вас не была какая-нибудь мусмэ; даже в таких случаях, когда нужно быть одному». Мусмэ все умеет. Если вы желаете послушать музыку, являются две девушки с самизеном (гитара) и с котой (цитра) в руках и перебирают на струнах незнакомую мелодию. Если желаете посмотреть танцы, то сколько угодно: являются танцовщицы, одетые в расшитые платья, и начинают увеселять. Каждый ваш уход из номера, из гостиницы обязательно сопровождается низкими поклонами мусмэ, их улыбками и приветливым сайанара, т. е. «до свидания».
Это мусмэ.
Что касается майко (танцовщиц) и гейш (певиц), то они живут у родителей или у своих учителей и оттуда их приглашают на определенное время к какому-нибудь торжеству за известную плату. Майко по истечении нескольких лет, посвященных развлечению мужчин танцами, становятся гейшами, и пение оплачивается дороже, чем танцы. До 25 лет, не больше, гейши служат своему искусству и затем сходят со сцены, уступая место более молодым.
Гейша обязывается увеселять, но без потери своего женского достоинства. Это просто свободная певица, музыкантша, неизбежная участница сколько-нибудь торжественных пиров. Известный русский синолог и вместе с тем знаток Японии доктор Корсаков говорит, что гейша столь же честно зарабатывает кусок хлеба своим талантом, как и ее собратья по искусству. Она «разгоняет людскую печаль; заставляет задумываться беспечную молодость, воскрешая пред ней величавые образы родной старины; хоть на время уносит зрелый возраст от гнетущих злободневных забот». Как видите, наши оперетки о гейшах дают извращенные понятия об этой профессии японских женщин. С кем можно сравнить гейшу? Это не певица в нашем смысле, исполняющая по нотам; она и не декламаторша, читающая разученные монологи. От гейши прежде всего требуются находчивость, остроумие, импровизация; она увеселяет не по программе, не по расписанию, а так, как ей подскажет ее веселый, шаловливый темперамент.
Гейша очаровательна не любовными чарами, а своим умом, живостью, литературным развитием, даже не музыкой и пением, которые являются ее прямой обязанностью. Ее музыка скучна, а пение для европейского уха подчас невыносимо, как кошачье мяуканье. Гейша обольстительна для того, кто понимает японский язык и, следовательно, кто поймет ее блеск остроумия и ее большие познания в сфере литературы и искусств. Спрашивается, чем же так увлекаются все путешественники, которым чужд японский язык? Единственно молодостью гейши, ее природной нежностью и удивительной живостью.
«Если гейша даже некрасива, – замечает Вартег, – все же в ней есть какая-то притягательная сила».
Таким образом, мусмэ заботятся о ваших личных удобствах, майко развлекают танцами и драматическими представлениями, а с гейшами можете побеседовать о чем угодно, ибо они получили образование и достаточно интеллигентны.
Таковы особенности японской жизни – жизни народа, с которым русским пришлось так близко познакомиться на полях кровавых битв…
4. У дворца
В один дождливый день по главной улице Сотосиро, направляясь к стенам, вернее, ко рву, окружающему стены императорского дворца, бежала толпа подростков – мальчиков и девочек. Вся эта мелюзга горланила, вопила на все лады, а прохожие только с улыбками останавливались и глядели на маленьких шалунов, начинавших при этом каждый раз горланить все сильнее, все громче.
Большинство ребятишек в этой толпе, судя по подвешенным сбоку сумочкам, были школьники и школьницы. Некоторые из них были одеты в красивые европейские костюмчики, но большинство было в ярко-желтых и грязных халатиках – хиромоно, надетых прямо на голое тело.
Все ребята были чем-то возбуждены. В этом их возбуждении сгладилась всякая классовая разница. Дети богачей и бедняков все сошлись вместе, все слились в одном чувстве, и чувстве, казалось бы, совсем не детском.
В невообразимом ребячьем гомоне был слышен некоторый ритм. Ребята не просто орали, как обыкновенно орут выпущенные на волю школяры, они пели. Если бы передать по-русски их песню, то вышло бы следующее:
Убивайте!Убивайте! Убивайте! Убивайте!Убивайте до тех пор, пока струится кровь!Убивайте!Во всякой другой стране такая кровожадность и в столь юном возрасте возбудила бы в одних взрослых отвращение, в других – порицание, и, вероятно, уже за один подобный шум русские школьники вкусили бы немалое количество не особенно любимого ими кушанья – «березовой каши». Но эти дети были граждане свободной Японии; их отцы и, стало быть, они сами выплачивали все налоги – и прямые и косвенные, – и никто не решился бы им воспретить любить свое отечество и выражать свою любовь к нему так, как они находили это для себя нужным.
Дети манифестировали, и манифестация их была патриотическая.
Как раз перед этим токийские газеты возвестили, что некий русский путешественник посетил японскую школу. Ребятишки при входе гостя повскакали со своих мест, но, когда их наставник сообщил им национальность посетителя, они все, как будто кто-то невидимый подал им сигнал, в мертвом безмолвии опустились на свои места и обратили головы к окну, откуда были видны рейд и стоявшие на нем броненосцы.
Этот случай был в токийской торгово-мореходной школе 6 октября 1903 года.
Теперь школьники Токио по собственному почину, охваченные общим чувством ненависти к России, ненависти, причины которой вряд ли они могли уразуметь, устроили патриотическую манифестацию, являвшуюся как бы дополнением к выходке будущих мореходов.
Они направлялись к стенам Сиро.
Конечно, никто из них не надеялся, чтобы «божественный сын солнца», то есть их император, обратил внимание на этот их гомон, но они этого и не добивались. Они все в молчании и стройно подошли к воротам дворца и запели своими детскими голосами нарочно сочиненный для этого случая гимн, который в передаче по-русски означал следующее: