Сомогонка

– Ладно, – говорю, – Кирыч, не принимай близко к сердцу. Мы же люди подневольные…

И сижу дальше молчу и думаю: «Вот точно, подневолье какое-то… Ну прямо рабство. И ведь добровольно всё. Типа ответственность за семью, работу, ещё за что-то, непонятно за что?… А что семья?… Дочь выросла, жена своими делами занята, я – своими. На работе ещё неизвестно, чего от меня больше – пользы или вреда… А не могу вот так взять и слезть с поезда с каким-то полудурком – да и в лес, по бурелому…»

Вдруг поезд основательно тряхнуло, и он стал останавливаться.

– Вот и всё, – сказал Кир, – приехали, мать твою, кажись.

– Куда приехали? – не понял я. – Ты что, выходить собрался?

– Погодь, может, скажут чего, – притормозил меня Кир.

Действительно, старенький динамик в стенке зашипел и сообщил: «Впереди, под мостом, газопровод прорвало, а по путям как раз цистерны с соляркой шли. В общем, солярка на земле горит, мост снесло, труба с газом пылает. Дальше ехать нельзя. Отгонят наш поезд к ближайшему полустанку – и стоять там неделю, не меньше. МЧС обещало прилететь, еды подвезти и беременных забрать».

– Ну ни хрена себе! – выдал я резюме по этому поводу.

– Да уж, косяк натуральный, – согласился Кир.

В коридоре забегали. Все начали терзать проводников, которые сами были перепуганы и ничего толком не знали.

– Слушай, Сань, там с полустанка товарняк один должен до наших мест катиться. Айда со мной, коль не боишься. А пока давай ещё по пятьдесят – на посошок.

Выпить-то можно по такому случаю: капелюху, чтобы не замёрзнуть. После того как я запил сомку молоком по требованию Кира, решение и пришло.

– А, пошли! Чем тут неделю в поезде куковать, прогуляемся по свежему воздуху.

Сам думаю: «Может, и икрой разживусь, и на телефон наснимаю уродов каких-нибудь. Если и правда что-то диковинное там найдётся».

Так легко сразу стало, спокойно. Поезд вскоре попятился назад, и через час мы уже встали на каком-то Богом забытом запасном пути. Без особых разговоров мы собрались и сошли с поезда прямо в никуда, как мне показалось. Пассажиры топтались возле вагона, что-то обсуждали, курили, но далеко никто не отходил. Одни мы побрели куда-то вбок, периодически утопая в снегу по пояс. Станция была с другой стороны поезда, а здесь, где мы пробирались, было темно и непонятно. Вдалеке мрачно вырисовывался лес. Надо же, в здравом уме я и шагу бы от вагона не сделал, а сейчас вот бреду за каким-то мужиком в темноту и совершенно ничего не боюсь. Сам себе удивляюсь. Сердце билось спокойно, сумка с вещами не отягощала, полусапожки ещё не протекли. Всё прекрасно, в общем.

Вскоре упёрлись в какой-то старенький вагон на заснеженных путях.

– Кажись, ентот, – сказал Кир и попытался отодвинуть дверь.

Вместе мы вскрыли вагон и забрались внутрь. Вокруг какие-то перегородки, солома в углу, грязь кусками. Темень. Я чуть-чуть посветил телефоном, чтобы сориентироваться. Попытался выйти на связь – не получилось.

Расположились рядышком на сене.

– Чуток помёрзнем – да и поедем, а там нас Карасик должен уже ждать.

Ну должен так должен, я спорить не стал.

– Давай, – говорю, – Кирыч, потрынди ещё, какие там небылицы у вас есть.

– Да мы тихо живём, не трогаем никого. Какие у нас небылицы-то? Помню вот, как-то геологи приехали. Самостоятельные такие. Наши говорили им, что сгинуть можно в ентих местах с непривычки-то. Они не послушались совета: сами с усами, мол. Ушли за сопку, там и сгинули. Ворона их поклевала.

– Это что же за вороны у вас такие?

Кир не сразу ответил, видно, надоело ему байки сочинять. Поёрзал, подбирая под себя побольше соломы, и продолжил:

– Да вот, вымахали, сволочи, до непотребных размеров. Две напасти у нас в лесу – ворона да белка-летяга. Волков, лис, медведей жруть и людями не брезгують. Медведи-то с волками совсем измельчали. Да многие кто измельчали, а енти скоты наоборот – в рост пошли. Слушай, Санька, а давай я тебя Лешаком буду звать, мне так сподручнее?

– Лешаком меня в школе дразнили. Да мне, в общем, всё равно.

Сидели мы и переговаривались, пока вдруг вагон не покатился.

– О, поехали, – обрадовался Кир. – Наконец-то, Карасик там уже заждался, наверное.

Так и катились в темноте часа два. Потом довольно резко застопорились. Опять выпрыгнули в снег. Ночь подходила к концу. Луна выбралась из-за туч и осветила гигантское строение перед вагонами.

– Пошли, слева надо обойти енту хреновину, – сообщил Кир.

Действительно, какая-то машина. Только нереально огромная. Пробираясь мимо сооружения, удалось рассмотреть трёхметровые шестерёнки, торчащие изнутри и прикрытые снегом. Я не удержался, сделал пару снимков. Даже не верится, что эта «машинка» могла ещё и работать.

Пробрались наконец к какой-то хибаре. Из окошка тусклый свет пробивается. У крыльца свежие следы. Перекосившаяся вывеска. Оказывается, тут магазинчик небольшой. Две керосиновых лампы горят. Помимо прилавка ещё три стола со старенькими стульями. Типа и кафе заодно. За столом у самовара двое. Мужик в телогрейке, вроде Кира, но без бороды, и тётка, видать, хозяйка магазинчика. Ассортимент – никакой: китайское всё. Но соль, мука, сахар и спички есть. Значит, жить можно.

Кир обмёл снег с сапог, передал веник мне.

– Здорово, сосед! – мужик соскочил с места и подошёл к Киру.

Оказывается, ждали нас. Кир указал на меня:

– Во, городского привёз. Саша-Лешак.

– Лешаков Александр, – поправил я Кира.

– Карасик! – мужик протянул руку для знакомства.

– А енто Варюха, хозяйка тут. Молчаливая баба, ты не удивляйся.

Карасик тоже особой литературностью языка не отличался, Варя молчала, как и было сказано.

– Давайте к столу, чайку горяченького с сушками. Как съездил? Кум-то на месте?

– Да куда он денется? – отозвался Кир, подсаживаясь к столу.

Я тоже присел – ближе к печке. Печка самая настоящая: круглая, аккуратно обитая жестью. Видел я такие в детстве.

Чай – бурда какая-то, но сладкий, и сушки ничего. Мёд на столе. Я съел несколько ложечек. Ароматный, никогда такой не пробовал.

– Эт я Варюхе привёз, бортничаю помаленьку, – сообщил Карасик, увидев, как я наслаждаюсь медом.

– Он у нас лошадник ещё, разводит орловских тяжеловозов, – с заметным восхищением соседом поведал Кир.

– Да уж, тяжеловозы, – усмехнулся Карасик. – Под стать твоим курам.

И тут вспомнили о главном.

– Сомка-то осталась? – спросил Кира Карасик.