Ванька-ротный

Во время марша, когда по дороге впереди идут другие солдаты, за дорогой не следишь. Мы пристроились сзади, шли у них на хвосте, стараясь не отстать. И вот моя задумчивость и хромота обернулись для нас неожиданной развязкой.

За одним крутым поворотом стрелковая рота нырнула в темноту, оторвалась от нас и пропала из виду. Мы ускорили шаг, что на марше обычно не делают, и попытались догнать её. Минут двадцать в темноте мы гнались за ней, но впереди на дороге никого не оказалось.

Такое впечатление, что люди провалились сквозь землю. Разогнавшись, мы не сразу сообразили, что напрасно бежим и что нам нужно остановиться. Тяжело дыша, мы наконец в растерянности встали и попытались на слух уловить топот солдатских ног, уходящих от нас. Но солдаты по грунтовым дорогам ночью ходят беззвучно, если вместе с ними на дороге не тарахтят телеги и не скрипят колеса, если не фыркают лошади и не ругаются ездовые.

Мы потеряли стрелковую роту и остались стоять в темноте на дороге одни. Тяжело вздохнув, я виновато окинул взглядом своих солдат. Они столпились в кучу и молча смотрели на меня.

«Вот растяпа!» – наверное, думали они. Лейтенант, командир взвода, идёт впереди, ведёт за собой целый взвод солдат, а сам спит на ходу. Взял и упустил стрелковую роту! От одной этой мысли меня бросило в жар. Вот и первая твоя промашка, лейтенант! Когда-то ты должен был сделать ошибку! Вот поучительный пример твоей беспечности и отсутствия внимания.

«Что будешь делать, лейтенант?» – спросил я сам себя.

Случилось самое непостижимое, неприятное и почти непоправимое!

Я стоял на дороге, смотрел на своих солдат, стирал рукой пот с лица и не находил ни одного слова в своё оправдание.

Ни маршрута движения! Ни карты местности! Куда идти, я совершенно не знал. У меня был только компас и на плечах голова. Думай! Соображай! Что будет дальше?

Мы вернулись назад, потоптались на месте, пошарили в темноте, потеряли ещё немало времени, пытаясь отыскать следы на дороге. Но все дороги войны одинаково разбиты, размыты и истоптаны, и наши поиски следов ничего не дали.

Мелькнула мысль разослать солдат в разные стороны. Но другая подсказала совсем обратное. Ночью бегай, не бегай, ничего не найдёшь! Пошлёшь солдат на поиски в разные стороны и всех в темноте потеряешь! Главное, пусто кругом и спросить некого! Куда ведут эти дороги? Какую дорогу выбрать? По какой из них идти?

Стрелять в воздух и кричать бесполезно. С ротой на этот случай договоренности не было. Услышат выстрелы и крики, подумают, что мы напоролись на немцев. А потом неизвестно, может, немцы на самом деле где-то близко стоят у дороги, и мы обнаружим себя.

Я посмотрел на компас, прислушался к ночной тишине, взглянул на чёрное небо и ослабил защёлку на стрелке. Голубой, светящийся в темноте треугольник дрогнул и закачался вместе со стрелкой. Взяв азимут на северо-восток, где, по моим расчётам, должен был находиться город Ржев, я повернулся лицом в сторону прорези.

Когда-то я видел карту этого района. В памяти остались города и точки, разбросанные в пространстве. Я представил себе извилистую линию Волги и положение Ржевской железной дороги.

Что лежит впереди в этом тёмном и мрачном пространстве? Можно лишь догадываться и представлять в своём воображении. Я поймал себя на мысли, что в голову лезет какая-то нелепость и чертовщина. А что, если вот в этой глубокой и узкой лощине нам уготовлена засада и встреча свинцом? Подходящее место для засады, ничего не скажешь! Сейчас войдём в неё, подойдём ближе, и грохнут выстрелы! Встречу с немецкими танками я почему-то себе не представлял.

Что должен делать я, если выстрелы раздадутся? Какую команду своим солдатам я должен подать? В таких делах мы не имели никакого опыта. Солдаты мои – сугубо гражданские лица, и по возрасту и здоровью они ограничены к боевым действиям на военной службе. В боях и под пулями они ни разу не были и, кроме знания техники, ничему не обучены. Так что, попади мы сейчас под огонь, я подам команду – «Ложись!». Лягут они в темноте, как дрова, и потом их не сдвинешь с места.

Мы прошли лощину, по дну которой тянулась дорога, поднялись на пригорок и неожиданно вышли на открытое широкое пространство. Здесь даже дорогу по обочинам было видно. Я не знал тогда, что по лесным дорогам, кустами и чащобе можно было идти, ничего не боясь. Немцы такие места избегали. А на большаках, где был обзор по сторонам, где их обычно сопровождали самоходки и танки, мы вполне на них могли напороться. Но я тогда этого не знал.

И тут мы заметили впереди неясные очертания людей. Мы сразу насторожились и стали прислушиваться. Видно было, как тёмные силуэты людей молча удаляются от нас.

Мы решили их осторожно догнать. И так мы снова оказались в хвосте у группы солдат, шагавших по той же дороге. Но это были совсем другие солдаты, не те, которых мы потеряли. Их было немного – всего десятка два. Мы пристроились к ним сзади и прошли остальную часть ночи.

Утром на нашу дорогу стали выходить все новые и новые группы солдат. Они неожиданно появлялись и вливались в нашу дикую колону, которая шла, постукивая подковами по каменистой дороге. Откуда-то из низины на дорогу выехали две армейские повозки, а следом за ними на дороге появилась пушка. Она свернула в нашу сторону и влилась в общий поток. Но все представляли собой небольшие разрозненные группы. Они случайно сошлись на одной дороге и теперь, растянувшись, шагали не спеша друг за другом. Никто точно не знал, куда ведёт эта дорога и почему они по ней идут. Никто не мог точно сказать, где находится трёхкилометровый проход из кольца окружения.

Мы были в растерянности и недоумении.

Я не торопил своих солдат и не хотел увеличивать скорости хода. Но я предупредил каждого относительно амуниции, оружия и боеприпасов, что ничего не должно быть брошено или потеряно. Сейчас это наша главная задача. Несмотря на усталость, каждый должен выйти к своим в полной выкладке и с оружием. Это наше лицо, наш воинский долг. По нему о нас будут судить, по нему нас встретят.

Мы верили, что доберёмся до Волги и что на том крутом берегу нас ждут и встретят с уважением. Мы не только надеялись, мы были уверены, что за Волгой проходит ещё одна линия укреплений, что для нас там оставлено место в бетонном каземате, и они только и ждут, чтобы мы вышли туда поскорей. Нам в голову не приходило, что за Волгой нет никаких укреплений, что мы в спешке были просто забыты и никто нас больше не ждёт.

Оборона нашего укрепрайона была построена в одну линию, и при первом же ударе немцев она была прорвана. Дорога на Зубцов, Старицу, Погореле-Городище, Калинин и Москву была открыта. Связь со штабом оборвалась. Образовался «котёл», из которого, теперь задыхаясь, бежала солдатская масса.

Мы были предоставлены сами себе, но у нас имелась в душе вера и воля. Мы с трудом передвигали тяжелые ноги, но для нас было важно одно: мы держались друг друга, никого не потеряли, и никто не отстал. Это было, пожалуй, наше основное преимущество. Отстань кто один, свались больным в деревне, ему никто там не поможет, ему никто там ничем не обязан.

Так что держись, солдат, за своих! И ничего, что мы выдохлись и устали, у нас, брат, другого выхода нет! Нужно идти! Сам понимаешь!

Бесконечные группы немецкой авиации летали у нас над головами. Они летели в том же направлении, куда двигались и мы. Видя всё это, отдельные группы солдат начали отделяться от общего потока. Они сходили с дороги и сворачивали куда-то в сторону.

Одна группа солдат, что шла рядом с нами, предлагала взять направление на восток, сразу идти на Москву. Другие, наоборот, предлагали идти на Оленино.

Пошумев, погалдев и солидно полаявшись, солдаты выяснили свои отношения, стратегическую обстановку на фронте и, как встревоженный рой пчёл, загудели, колыхнулись и сорвались с места. Они побежали в сторону от дороги, толпой скатились с большака и, взяв направление на Оленино, зашагали от нас. Удерживать их было бесполезно. Здесь действовал закон стихии масс.

Глядя им вслед, мы недоумевали и не знали, что нам делать. Вот мы и одни! Мы по-прежнему продолжали стоять на дороге. Теперь нам снова нужно было выбирать свой путь.

Немецкие самолёты, тяжело завывая, летели боевыми группами у нас над головой. Они шли ровными косяками, не обращая на нас никакого внимания. У них были дела впереди.

Поговорив со старшиной и выслушав, что скажут солдаты, я мысленно прицелился в то место, куда летели самолёты. Подал команду, и взвод тронулся с места.

Там, куда летят самолёты, рассудил я, и должен находиться проход из «котла» окружения.

Иногда над нами появлялась немецкая «стрекоза»[4 - «Стрекоза», «костыль» – немецкий самолёт-разведчик «Henschel Hs-126».]. Это несколько оживляло нас в пути и отвлекало от всяких унылых раздумий. Немецкий «костыль» (такое название прилипло к нему потом) вертелся над дорогой, где мы шли. Он переваливался с крыла не крыло, спускался вниз, так что было видно в кабине одинокого летчика. Потом он взмывал вверх, улетал вперёд и через некоторое время возвращался снова.

Война шла уже полным ходом, а мы не знали ни типы, ни опознавательные знаки немецких самолётов. Кресты на крыльях и на фюзеляжах были обведены красной каймой, и нам снизу они казались красными звёздами. Мы останавливались и, задрав головы, рассматривали их.

Возможно, в том направлении, куда улетал немецкий «костыль», и находился узкий перешеек, к которому мы спешили.

11 октября, в субботу, сбив наш заслон под Старицей, немцы устремились на Калинин. Перерезав железную дорогу под Зубцовым, они бросились на другою основную магистраль. Люди, бродившие в это время в окружении, знали все последние новости от других разбежавшихся солдат и беженцев.

Мы шли так остаток дня и весь вечер. День угасал, надвигались сумерки. По состоянию дороги чувствовалась близость большого города.

«Ночью немцы не воюют! – рассказывали нам отступавшие солдаты, которые успели побывать в перестрелках и боях. – По воскресеньям у немцев – выходной!»

Сегодня 11-е число, а завтра 12-е – воскресенье. Возможно, нам повезло, и мы можем проскочить через Волгу.

– Думаю, что мы подошли ко Ржеву! – сказал я старшине, шагавшему рядом. – Вот Волга, а на том берегу Ржев.

* * *

Из-за края обрывистого берега, на той стороне Волги, были видны тёмные крыши домов и освещённые снизу огнём нависшие низкие тучи. Только теперь, спускаясь к мосту, перед собой мы увидели зарево огромного пожара. Пламя висело над городом и зловеще металось над крышами. Снопы летящих искр кружились в воздухе и поднимались в небо. Огненным отблеском были освещены клубы чёрного дыма. Тяжёлые, налитые дымом облака плыли над городом.

Вступив на бревенчатый настил моста через Волгу, мы сразу заметили перебегающих от перил к перилам людей. Какие-то неясные фигуры метались в тёмном пролёте моста.

«Возможно, телега застряла? – подумалось мне. – Лошадь ногой сквозь настил провалилась. Теперь её нужно вытягивать на себе. Хорошо, наверно, думают, что мы подоспели!»

Но на мосту занятые своим делом солдаты не обратили на нас никакого внимания. Подойдя ближе и рассмотрев их, мы остановились и хотели спросить, где находятся наши и куда нам следует идти.

– Давай быстрей! – закричали они, увидев нас на мосту. – Бегом на ту сторону! Мы мост взрываем!

И это всё, что нам удалось узнать у них на ходу. Это были сапёры всё той же 119-й стрелковой дивизии. Взвод, тяжело ступая, загрохотал по деревянному настилу, перебежал пролёты моста и стал подниматься вверх по боковой дороге. Берег Волги со стороны Ржева был крутой.

Опоздай мы на минуту – взлетели бы вместе с мостом. Не успели мы сделать и нескольких шагов по дороге, как сзади нас, над рекой, раздались два мощных взрыва. В воздух полетели доски и бревна, вздыбилась земля, в небо поднялись фонтаны воды.

Мы сразу повалились на дорогу. Упали, кто где стоял, не зная, как укрыться от взрывов. Некоторое время мы лежали, прильнув к холодным камням мостовой. Мы думали, что у сапёров ещё не взорвано несколько поставленных зарядов. Сверху на нас стали падать деревянные обломки, нас обдало водой.