– Скажи, святой странник, кто ты? Теперь я такой же, как ты – я нищий. И ты можешь мне ответить. Скажи, из чего сделана твоя сума и куда девались сокровища?
Дервиш посмотрел на шаха долгим, как его нелегкий путь взглядом:
– Да, теперь ты уже не владыка, не шах. Снимай свой парчовый халат, надевай плащ дервиша и иди за мной – будешь моим учеником. А сума? Сума у меня скроена из ума. И что против него все сокровища мира?
Охотничья эллегия
1
Сухой гортанный треск выстрелов пронизывал пространство и, казалось, что всё вокруг наполнено жаждой. Жаждой крови. Жаждой смерти.
– Уон! Уон! Исчё ван побьежал! – закричал один из стрелков на невообразимом русско-английском сленге и вскинул ружьё с красивым резным прикладом. Но выстрелить не успел, потому что секундой раньше раздался дружный залп нескольких ружей и подстреленная дичь, перекувырнувшись в воздухе, упала замертво.
– Да, – сказал один из охотников на чистом русском, где-то даже с местечковым акцентом, – славная нынче охота была. Надо бы это дело обмыть. Вы как, братаны-американы?
– Об-мыть? – жуя буквы, переспросил один из иностранцев.
– Ну, это. По маленькой! – и русский выразительно щелкнул себя по горлу.
Этот жест на всех языках звучал одинаково и был понятен, скорее всего, даже диким индонезийским племенам, встречающих белого человека не чаще раза в десятилетие.
Все оживились.
– О! Йес! По мальенкой!
Иностранец полез в бездонные закрома своего ядовито-желтого рюкзака, и вскоре на свет божий явилась бутылка водки с затейливыми синими кружевами на этикетке.
– Кристаллоуская.
– О, «Гжелка», в самый раз, – обрадовался русский.
Тут же откуда-то возникла корзинка со снедью, купленной явно не на каком-нибудь московском оптовом и, вероятно, не на русские «деревянные».
Когда содержимое бутылки перекочевало в походные пластмассовые стаканчики, русский произнес тост:
– За взаимопонимание охотников России и Америки!
Все дружно выпили.
– Эскьюз ми, Григорий, – обратился к русскому один из иностранцев, – а туморроу йес охота?
– Завтра? – переспросил Гришаня. – Конечно. Только в другом месте. И сейчас мы выпьем за завтрашнюю удачную охоту. Поехали!
2
В тот день Гришаня ввалился к своему закадычнику Лёвке без обычной бутылочки, даже пива не прихватил, но зато его сияющая физиономия была похожа на лампочку Ильича во тьме февральской революции.
– Мужики! – с порога рявкнул Гришаня. – Мужики! Тут такое делается, а вы всё никак от ящика отползти не можете. В комнате было тихо, и только страстные ахи и охи доносились от стоявшего в углу телевизора, на экране которого мелькали кадры второразрядной порнушки.
Лёвка и Семен – третий в их сложившейся компании – как положено на Руси не спеша, даже лениво, обернулись на вошедшего и вопиющего.
– Ну, чё ты там опять надумал, баламут, – Лёвка нажал кнопку на «лентяйке» и изображение замерло на экране в очень соблазнительной позе, лишь иногда вздрагивая, будто в момент сильнейшей эрекции.
– Мужики, я с зелёными познакомился! – похвастался Гришаня.
– С кем, кем?
– С зелёными.
– Голубых знаю, розовых тоже, а зелёные – это куда? – хохотнул Сёмка.
– Не, кроме шуток, мужики. Зелёные – это то, за что вы купите и голубых, и розовых, и красных, и ещё каких-нибудь, – парировал их товарищ.
Все выжидательно молчали, поскольку знали Гришаню довольно давно и не с лучшей стороны. А один из его образов – Гришаня-болтун – был наиболее опасен, так как можно было влипнуть в такую историю, что хватило бы отмываться до конца жизни.
– Народ, вспомните историю! – не унимался Гришаня. – Проданную и пропитую большевиками страну в одно мгновение возродил к жизни НЭП.
– А мы-то здесь причём?
– А притом, что сейчас такое же время настало. Ну, или примерно такое же. Но открывать новый магазин или супермаркет – дело хлопотное и неблагодарное. Здесь надо по-другому.
– Опять хреновину какую-то выдумал? – хмыкнул Семён.
– Да не я, не я. Сам Его Величество Случай нам помогает. Неужели же мы судьбу за хвост не ухватим?
– Скользкий? – поинтересовался Семён.
– Кто? – не понял Гришаня.
– Ну, хвост твой скользкий?
– Да вы просто не врубаетесь! Я же с зелеными связался!
– Это мы уже слышали, – зевнул Лёвка.
– Ах, так! – окрысился Гришаня. – А это видели? – и он лёгким движением руки вытряхнул на журнальный столик несколько стодолларовых бумажек.
В навалившейся тишине отчетливо можно было услышать участившийся стук сердец, подгоняемый спёртым в зобу дыханием.
– Зелёные, – прохрипел Семён.
– Ага, начинаем въезжать, – подытожил Гришаня, – теперь, господа, извольте слушать не перебивая.
3
Прокуренный полумрак пестрого зала в Центральном Доме Литераторов был как всегда полон людей, идей, вдохновений, рифм, энергетических выплесков и выбросов. В общем, всего того, что наполняет кузницу человеческих душ, где их не просто выковывают и перековывают, а ещё учат быть идейными и непримиримыми к окружающему и наступающему отовсюду врагу.
За одним из столиков расположилась довольно многочисленная и пёстрая – подстать окраске зала – компания. Четверо из них – один седовласый ухоженный джентльмен и три чопорные оштукатуренные дамы – явно принадлежали к забугорному процивилизованному обществу. Остальные – и молодые, и не очень – были наши, родные и к братанам-американам относились покровительственно, свысока, с высоты подвыпившей колокольни.