Царь и схимник

– Как что? – удивился священник. – Думу предлагать будут с брожением умов да всегдашним несогласием с волей царскою.

– А я ли не думский совет предлагал? Я ли не пытался ввести демократию? Еще матушка моя Мария Федоровна предупреждала, дескать, добился власти от нечестивцев и от них же головы лишишься!

– Так оно и будет, Государь, – печально заметил старец. – Ибо несть числа крови жаждущим, а имя их – легион. Будет один из твоих потомков миропомазан на царствование и в начале сего царствования начнутся несчастья, беды народные, война неудачная. Настанет смута великая внутри государства. Поднимется отец на сына и брат на брата. Но вторая половина правления будет светлая, и жизнь Государя долговременна[30 - Дневник Николая Александровича Мотовилова был опубликован в 1903 году и послужил важным документом в прославлении батюшки Серафима, которого в этом же году, через 70 лет после блаженной кончины, Православная Церковь причислила к лику святых. Здесь и далее приведены личные высказывания преподобного Серафима Саровского.]. – Уж не брату ли моему ты пророчишь вторую половину правления словами Апокалипсиса о жизни вечной в Небесном Иерусалиме? – спросил император, исподлобья взглянув на старца. – Ведь сказано: «Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою»[31 - Библия (Откр. 21:24).].

– После тебя, Государь, будет еще не один помазанник Божий заботиться о Государстве Российском, но лишь последний прославит меня. И его Императорскому Величию еще гораздо более поможет сделать Господь для церкви нашей православной и Единой во всей Вселенной – Истинной и Непорочной Вселенской Церкви Христовой. Он же будет первым царем-искупителем, которого за жертву его, за перенесенные муки также прославят. Ведь не покаявшись в преступлениях отцов наших, никогда не получим мы долгожданного благоденствия. Брату твоему еще предстоит в середине века нашего разобраться с объединяющимися против России нелюдями. А ты, Государь мой, любишь Церковь, как и родитель твой, но будешь ли служить ей после нашей встречи, тебе решать.

– Что же делать мне, отче? – в глазах императора играл болезненный огонек недопонимания речей старца. – Как оградить мне Церковь нашу от нашествия нелюдей? Как защитить державу Российскую?

– Наша Церковь во всей вселенной одна Истинная, – убежденно ответил отец Серафим, – Непорочно Апостольская, потому что истину мы несем от Андрея Первозванного. Церкви нашей предстоит стать Вселенской: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец»[32 - Евангелие (Мф. 24:14; Мк. 13:10)].

Но прежде земле Русской предстоит заклание русского царя и перенесение ига жидовского. Восстанут на царя не только враги внешние, но и внутренние. И вот как это будет: бунтовщики-то, восставшие на царя при восшествии его на престол, похвалялись, что хотя и скошена трава да корни остались. Ибо главные-то начальники этого злого умысла, выдавши тех, которых сами же вовлекли в этот умысел, останутся в стороне и будут искать погибели Государя и всей фамилии его царской.

– Вижу, каторги одной для нерусей мало будет, – упавшим голосом заметил Александр. – Придется головы рубить, чтобы впредь неповадно было.

– Придется, – согласился старец. – Но Бог даст не тебе. Ты же помни, что нелюди отныне и вовеки не оставят род царский! И неоднократно будут подыскиваться: нельзя ли как-нибудь его под корень? А когда неоднократные их покушения не удадутся, пустятся на холерные беспорядки. Но фельдмаршалу твоему, Федору Ивановичу Паскевичу, Господь поможет в Варшаве заразу задавить.

– Знаю я графа Паскевича, – вспомнил Государь. – Храбрый он воин, каких мало.

– Да, – кивнул отец Серафим. – Токмо не угомонятся нелюди. Видя, что у них с покушениями не ладится, они примутся за другое и будут стараться, чтобы во всех должностях государственных были все люди или согласные с ними, или по крайней мере не вредные им. И будут всячески они восстанавливать землю Русскую против Государя. Когда же и то им не будет удаваться, то дождутся такого времени, когда и без того очень трудно будет земле Русской. И в один день, заранее условившись, поднимут во всех местах земли Русской всеобщий бунт, и некому будет унимать их. И много прольется невинной крови, реки ея потекут по земле Русской… А поведет их тот, кто родится за тридцать лет до конца века нашего. И будет он, как предсказано в Писании, править три с половиной года, и царство его Антихристово не умрет, покуда он будет не похоронен. А земля его не примет…

– Что ты такое говоришь, отец мой? – Александр даже перекрестился. – Неужто Русь ожидает погибель неминучая и скорая?

– Разделение грядет единого Государства Российского, – подтвердил опасения императора старец Серафим. – А когда земля Русская разделится и одна сторона останется с бунтовщиками, другая же станет за государя и целость России, вот тогда боголюбие народа, усердие его по Богу и ко времени. Да только не сразу решится народ землю свою отстаивать.

– Как скоро грядет сие непотребство? – нахмурился император. – И что делать мне для того, чтобы нечисть не испоганила землю Русскую?

– Слишком поздно ты, Государь, спохватился! – сказал как отрезал Серафим Саровский. – Если ты оставишь престол, то после того сразу поднимется смута. Молитвою можно спасти землю Русскую, и нечестивцы не сумеют одурачить народ. Только предательства и соблазнов не избежать. Помни лишь: Богородица хранит державу твою под покровом, и Господь даст полную победу поднявшим оружие за Него, за Церковь и за благо нераздельности земли Русской. Но не столько и тут крови прольется, сколько тогда, когда правая, за Государя ставшая, сторона получит победу, переловит всех изменников и предаст их в руки Правосудия… И вот тут-то еще более прежнего крови прольется, но эта кровь уже будет последняя, очистительная…

– Неужели никак нельзя без крови? – поднял удивленные брови монарх. – Неужели Господь наш допустит новое кровавое дело на земле Русской?

– Когда придет царь-победитель, – пояснил старец, – казнь эта будет по Правосудию Божьему и земле без этой крови очиститься невозможно, ибо кто понуждает людей проливать кровь, тот должен излить свою… После того Господь благословит люди своя миром и превознесет рог помазанника Своего Давида раба Своего Мужа по сердцу Своему благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича. Его же утвердила и паче утвердит святая десница Господа нашего над землею Русскою.

– Так что же получается? – не понял Александр. – Выходит, смута коснется брата моего. Но почему ты, святой отец, называешь его Давидом?

– Потому что он будет последним помазанником Божьим. Как говорил Давид: «Сынове Сиони возрадуются о Царе своем»[33 - Пс. 142:2.]. Богоспасаемый царствующий град Московию Сионом вторым нарещи надобно, егда благодать Божия от ветхозаветного перенешися Сиона, воссия на нем Христианским православием. И зде-то сынове Сиони христиано-российские чада радуются о царе своем.

– Я понимаю теперь… – задумчиво заключил император. – Все обетования, данные Богом Давиду, напрямую касаются русских самодержцев, поскольку именно русский император был до сих пор удерживающим тайну беззакония.

– Истину глаголешь, – согласился старец. – Ежели решился престол оставить, то зде жду, послушником будешь, ибо, как сказал о нас пророк: «Что же унывать нам, ваше Боголюбие, аще Бог за ны, так кто на ны? – разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог, могущие покоряйтесь, яко с нами Бог и аще паки возможете, паки побежденнии будете, яко с нами Бог, так то ваше Боголюбие, с нами Бог и унывать нам нет никакой дороги».

Воистину, не ожидал Государь такой откровенности от Серафима Саровского, только пророк знал, что говорить, ибо за державу Российскую у него тоже душа болела.

Государь допил свой чай, поставил чашку на стол и начал откланиваться. Старец благословил его на дорогу и вручил лестовку[34 - Лестовка (ст. – сл.) – своеобразные четки, изобретенные Василием Великим. С лестовкой ходят только старообрядцы.] со словами:

– Негоже императору в разных церквах истину искать. Сия лестовка – перст Божий и посох в дороге. Сделай же, Государь, так, как я тебе говорил…

* * *

Старец Алексий долго молчал, осмысливая этот рассказ. Император же сидел на краешке деревянных нар, как гимназист первого класса, и боялся пошевелиться. Наконец схимник поднял глаза на Государя, и тот увидел в глазах чернеца слезы.

– Отец мой… – первым стремлением Александра было утешить чем можно святого монаха, который даже заплакал, услышав исповедь царя.

– Ах, оставь, чадо, оставь! – махнул рукой схимник. – Господь дал мне сей час прозреть, ради чего ты покидаешь престол, Государь. Я человек старый и много видел на свете, благоволи выслушать слова мои: до великой чумы в Москве нравы были чище, народ набожнее. После чумы нравы испортились, будто русский народ поразила беда неминучая, противу которой московская чума – плачь младенца. В 1812 году наступило время исправления набожности, токмо по окончании войны с французом нравы еще более испортились. Ты – Государь наш, и должен до конца жизни бдеть над нравами, в каком бы чине тебе ни пришлось возносить молитвы. Ты – сын Православной церкви и должон любить и охранять ее. Так хочет Господь Бог наш!

– Но я не все еще решил, – пробовал отбояриться Александр.

– Оставь, – снова отмахнулся старец. – Становись на колени.

Император послушно преклонил голову. Схимник же, положив епитрахиль исповеднику на голову, перекрестил его широким жестом:

– Да будет благословение Божие с тобой, чадо. Да поможет тебе Господь нести крест твой и да будет воля Его в делах и молитвах твоих, – старец поднял императора на ноги, поцеловал в лоб и, не говоря больше ни слова, подтолкнул к двери.

Уже в дверях Александр оглянулся и произнес:

– Многие длинные и красноречивые речи слышал я: но ни одна так мне не понравилась, как твои краткие слова. Жалею, что я давно с тобою не познакомился. А благословение твое будет мне истинной поддержкой и светочем во всех делах моих, – сказав это, император спустился к ожидавшей его коляске.

Глава 4

Утро пришло вместе с солнечным лучиком, щекотавшим нос Давида. Тот фыркнул, открыл глаза и убедился, что лучику вовсю помогает его новая знакомая.

Девушка лежала рядом, в руках у нее было белое птичье перышко от подушки, которым она успешно обрабатывала ноздри спящего мужчины. Увидев, что тот проснулся, девушка зарылась лицом в подушку, изображая спрятавшего голову в песок страуса, и на несколько минут затихла. Не слыша с противоположной стороны никаких реакций, обнаженная разбойница решила взглянуть на предмет своего внимания.

«Предмет» оказался в пробудившемся состоянии и с улыбкой ждал, когда «страус» перестанет прятаться.

– Ты очень красивая, – подал голос Давид. – Хотя и хулиганка.

– Красивая хулиганка? – уточнила девушка.

– Очень красивая!

– Красивее не бывает?

– Может, и бывает, да только я не видел. – Давид немного помедлил. – Послушай, не хочешь ли сказать, как тебя зовут? Ведь я еще ночью назвал свое имя, но «алаверды»[35 - Алаверды (груз.) – ответное действие, обычно в знак благодарности.] не последовало.

Девушка одной рукой полуобняла его, другой рукой, с зажатым в пальцах перышком, принялась щекотать щеки Давида:

– Знаешь, у меня с именем тоже не все в порядке. И тоже родители виноваты. Зови меня просто Бусинкой.

– Почему Бусинкой? – удивился Давид.

– Ну, все тебе прямо сразу знать хочется! – возмутилась девушка. – Не сразу Москва строилась.

– Так это Москва, – хмыкнул парень. – В любом доме прежде, чем появятся кухни, спальни и прихожие, надо над фундаментом стены возвести и крышу настелить. А мы с тобой уже в спальне! Причем я без всяких задних мыслей сразу начал о себе рассказывать. Пусть еще не слишком много, но имя назвал сразу. Ты не хочешь, чтобы я знал имя, но про Бусинку-то должна рассказать?

– Ну, хорошо, – согласилась она. – Давай поиграем: я тебе что-то рассказываю из своего прошлого, ты мне. Только не ревнуй, пожалуйста.

– Договорились.