Кондратьев и Лёля

Мама

Пока был жив отец, она держалась. Как мы жили в такой бедности? Как вообще можно жить в такой бедности? Одна ведь тянула. В грязи, в холоде. Огород. Копеечная зарплата. Зимой на одной картошке сидели. Отец всё пропивал. Последние два года не работал нигде. Возле магазина тёрся с утра до вечера.

Сорвалась. Устала. Заездила её жизнь. Это я сейчас понимаю. А тогда? Что я мог тогда понять? Её словно выключили. Тумблер повернули, и кукла перестала двигаться.

Зимой темнеет рано. Я в школе допоздна – тепло. Домой идёшь – готовишься – знаешь, что увидишь.

Сидит в темноте за столом возле окна. Платком замотана, валенки на ногах – хорошо хоть сапоги, придя с работы, сняла. Чекушка и рюмка маленькая на пустом столе. Не топлено. Сама не ест, и я голодный. Спросишь – молчит, а если и отвечает, то невпопад. Мне порой казалось, что она уже и не думает ни о чём – просто сидит, ждёт. Смерти?

Печку растопишь, картошку в мундире варить поставишь – она всё сидит. Клюнет из рюмочки – и замерла.

В тряпки зарыться, пока тепло ещё держится, не выдуло, и замереть, согреваясь. Спрятаться от темноты за окном, от холода, снега, а она всё сидит…

Чувствую ли я свою вину? Не знаю… нет, наверное. Всё правильно сделал. Если бы с ней остался – пропал. Жизнь – она жёсткая. Её прогрызать надо, иначе задавит. Маму задавила…

В интернат в соседний город поехал. Сам с директором договорился. После восьмого – либо работать, матери помогать, спиваться вместе с ней, либо в интернат – доучиваться, в институт потом. Записку на столе оставил и уехал. Бросил её. Да и она меня тоже… Пока в интернате был, ни разу не навестила.

Даже не знаю, жива ли? Хотел деньги высылать, как зарабатывать начал, но понял: ниточка к ней потянется… сам себя на длинный поводок посажу. Вычеркнул.

Стеклянный куб на втором этаже – переговорная, сейчас это модно. С улицы сюда не попадёшь – только по рекомендации. Банковских трое. Все в костюмах, словно близнецы однояйцевые, лишь я в свитерке и джинсах. Сели за стол, бумаги разложили. Моя задача – вычленить главного, который проект вести будет, присмотреться к нему.

Ого! Что-то новенькое: хозяин хочет на первом этаже картинную галерею устроить. Лестницу на второй этаж надо заменить – мрамор и перила латунные, поменять остекление и входную группу, отделка ещё. Жирный заказ намечается. Ну… кто хозяин, мы, конечно, знаем. Не так их и много сейчас настоящих в банковской сфере. Березовский, Смоленский да Гусинский – вот они финансовые столпы нашего времени. Ну, до хозяев нам как до небес… Нам бы кого попроще, пожаднее.

Что же Лидуся не звонит? Пора бы уже, самое время.

Ага. Вот и звонок. Отлично Лёля придумала.

Извинился, отошел. Трубу рукой прикрываю, разыгрываю серьёзные переговоры. Сейчас главное не переборщить со временем, а то эти раздражаться начнут.

Дальнейшее развитие событий? Теперь будем долго перебрасывать мячик через сетку: факсы, сметы, встречи, телефонные звонки. Они станут давить проведением тендера, мы – уныло прогибаться, занижать стоимость. Нарыв должен созреть, чтобы прорваться. Как только будет скромно озвучена сумма отката, всё быстро закрутится. Забудут о тендере, прикроют глаза на завышенную смету работ. Начнётся гонка – скорее сделать и, наконец, получить в руки аккуратную стопку новых зелёных банкнот, чуть маслянистых на ощупь.

Всё. Сегодня я отработал. Обнюхались.

Дождь моросит. Фонари зажгли, хотя и не стемнело. Пробка на Садовом. В свете фар капельная взвесь в воздухе. Не хочу в метро – толчея, час пик. Пешком до Курской. От Таганки вниз, к Яузе, потом – наверх – вот тебе и Курская. Идти-то – всего ничего… Я много пешком хожу – Москву ногами чувствую. Она действительно на семи холмах стоит. В метро или на машине этого не заметишь. Например, если от Университета – то вниз, к Москва-реке, потом вверх – на Пироговку, вниз – опять к Москве-реке, к Кремлю и дальше… к Проспекту Мира, а там снова вниз, к Яузе и опять наверх, в сторону Мытищ. С горки на горку…

Иду, лужи обхожу, от зонтов уворачиваюсь. Ну конечно, возле моста через Яузу давка машинная – пытаются пролезть, просочиться с набережной на Садовое. Стоят впритык, только дворники время от времени туда-сюда по стеклу. Люди между машинами пробираются, и я – следом. Боковым зрением зацепил. Сидит на корточках, спиной к гранитной тумбе моста привалившись. Шапочка спортивная синяя с белым. Замер, и холодно, всему холодно, будто ледяным ветром дунуло. Отец?! И страшно на миг стало. Как он здесь? Почему?

Через секунду отпустило. Сознание прояснилось, мозг заработал. Присмотрелся. Бомж сидит. Картонку с надписью в руках держит. Я бы на него внимания не обратил… вот только шапочка на нём такая же, как у отца.

Отец

Солнечным был день. Небо синее, яркое, зимнее. Урок физкультуры на улице. Лыжня поблёскивает ледяным накатом, прямо со школьного двора за дома уходит. Лидия Сергеевна – толстая, в тулупе и валенках – командует. Мы толкаемся, орём, каждому хочется побыстрее отмучиться. Вон кто-то уже в снегу валяется. Лыжи у всех старые, крепления – кожаная петля на мысок да резинка на пятку. Только у Верки Приходько специальные ботинки и крепления с железным клювом. К Лидии Сергеевне жмётся – не любит её никто: плакса и воображала.

Последний урок был. Мы потом с пацанами пошли на горку. Часа два гоняли. Мокрые как мыши – все в снегу. Потом, гурьбой по посёлку, по домам. Весело. Солнце светит.

Подошел к калитке – тропинка к дому натоптана, а снег вокруг на солнце подтаял, наст образовался – сверкает. Так и хочется шагнуть, проломить корочку.

Знаю, что никого дома нет. Мать на работе, отец, как всегда, где-то с дружками-пьяницами шляется. Прежде чем зайти в дом, пошел в сарай лыжи поставить. Дверь на себя потянул – темно после улицы, свет сквозь щели тонкими лезвиями воздух режет. Нога в носке – на уровне лица, штанина… Валенок на полу, бутылка из-под портвейна блестит в луче света, этикетка яркая – на ней три большие семёрки. Полупустая мятая пачка «Примы», спичечный коробок на утрамбованном земляном полу. Наверх посмотрел. Висит. Отшатнулся, выйти хотел, о дверной косяк спиной стукнулся – по нему и сполз, сел на корточки. Глаза поднять боюсь, на бутылку эту смотрю…

Часть вторая. Россия. 1997

Март.

Первыми вице-премьерами назначены А.Чубайс и Б.Немцов – ветвь

«младореформаторы». Б.Березовский утверждает, что олигархи должны править

страной. Чубайс – правление страной на выборной основе. Оттеснение олигархов

от власти.

Мировой банк предоставил России займы на общую сумму 3,4 млрд долларов.

Апрель.

Подписан Договор о Союзе Беларуси и России.

Май.

Подписан договор о мире и принципах взаимоотношений между Россией

и Чеченской республикой.

Подписан «Большой договор» – Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве

между Россией и Украиной.

Июнь.

Принят Закон «О приватизации государственного имущества и об основах

приватизации муниципального имущества РФ».

Октябрь.

Массированная продажа российских акций иностранным инвесторами.

Ноябрь.

Отставка реформаторов.

Декабрь.

Центробанк России раздвинул «валютный коридор». Валютный рынок

и рынок государственных ценных бумаг залихорадило.

Глава 2. Лёля