… В Украйне дальной
Если клятв не чтя своих,
Обошел налой венчальной
Уж с другою твой жених.
Он находит, что проза его гораздо лучше:
Может быть неверный
В чужой земле Венгерской
Отрекся от своей веры
Для нового брака.
Так переводит он из Бюргера; не видно, между тем, почему это хорошо, а русские стихи дурны. Притом г. рецензенту никак не хочется, чтобы налой, при котором венчаются, назывался налоем венчальным. Но он час от часу прихотливее: в ином месте эпитет: слезный ему кажется слишком сухим, в другом тон мертвеца слишком грубым. В этом, однако, и я с ним согласен: поэт не прав; в наш слезливый век и мертвецы должны говорить языком романическим. Nous avons tout change, nous faisons maintenant la medecine d’une methode toute nouvelle.[19 - Мы всё изменили, мы лечим теперь по совершенно новому методу. – Ред.]
Вот как в балладе любовник-мертвец говорит с Ольгой:
«Мы лишь ночью скачем в поле;
Я с Украйны за тобой:
Поздно выехал оттоле,
Чтобы взять тебя с собой».
– «Ах, войди, мой ненаглядный!
В поле свищет ветер хладный;
Здесь в объятиях моих
Обогрейся, мой жених!»
* * *
– «Пусть он свищет, пусть колышет,
Что до ветру мне? Пора!
Ворон конь мой к богу пышет,
Мне нельзя здесь ждать утра.
Встань, ступай, садись за мною,
Ворон конь домчит стрелою,
Нам сто верст еще: пора
В путь до брачного одра».
* * *
– «Где живешь? скажи нелестно:
Что твой дом? велик? высок?»
– «Дом землянка». – «Как в ней?» – «Тесно».
– «А кровать нам?» – «Шесть досок».
– «В ней уляжется ль невеста?»
– «Нам двоим довольно места».
Стих: «в ней уляжется ль невеста?» заставил рецензента стыдливо потупить взоры; в ночном мраке, когда робость любви обыкновенно исчезает, Ольга не должна делать такого вопроса любовнику, с которым готовится разделить брачное ложе? – Что же ей? предаться тощим мечтаниям любви идеальной? – Бог с ними, с мечтаниями; ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песнь или послание, везде мечтания, а натуры ни на волос.
Ольга встала, вышла, села
На коня за женихом,
Обвила ему вкруг тела
Руки белые кольцом.
Мчатся всадник и девица
Как стрела, как пращь, как птица,
Конь бежит, земля дрожит,
Искры бьют из-под копыт.
Эта прекрасная строфа, сверх чаяния, понравилась и г. рецензенту; он только замечает, что поэт дал слову пращь значение, ему несвойственное; – наконец, исписав 17 страниц, г. Р(ецензент) дописался до замечания справедливого. Скажу только, что слово пращь в таком смысле, как оно принято в «Ольге», находится также в одном месте у г. Жуковского:
От стука палиц, свиста пращей,
Далече слышан гул дрожащий.
Стихотв(орения) Жуковск(ого), т. I, стр. 107.
Потом г. р(ецензент), от нечего делать, предлагает несколько вопросов для решения, – от нечего делать, говорю я: потому что он мог легко бы сам себе на них отвечать, напр(имер), в стихах:
Наскакал в стремленьи яром
Конь на каменный забор,
С двери вдруг, хлыста ударом,
Спали петли и запор.
Он спрашивает: что такое наскакал на забор? Всякий грамотный и неграмотный русский человек знает, что наскакал на забор значит: примчался во всю прыть к забору. – «С какой двери (продолжает он) спали петли», и пр. – С той же, на которую в переводе у г. рецензента: седок поскакал, опустив узду. Далее в стихах:
На дыбы конь ворон взвился,
Диким голосом заржал,
Стукнул в землю – провалился
И навеки с глаз пропал.
Рецензент спрашивает: с чьих глаз? – Такие вопросы заставляют сомневаться, точно ли русский человек их делает. Он свою рецензию прислал из Тентелевой деревни С(анкт)-П(етер)-б(ургской) губернии; нет ли там колонистов? не колонист ли он сам? – В таком случае прошу сто раз извинения. – Для переселенца из Немечины он еще очень много знает наш язык. Но к концу рецензент делается чрезвычайно весел. Ему не нравится, что
Ольга в страхе, без ума,
Неподвижна и нема,
и он хочет ее уронить.
– Да, да! – ведь у Бюргера, – говорит он, – могла же она упасть и лежать. Надобно ее непременно уронить. Куда девалась ваша стыдливость, г. рецензент?
Но за этим следует замечание, которое похоже на дело. В балладе адские духи припевают погибшей Ольге:
С богом в суд нейди крамольно,
Скорбь терпи, хоть сердцу больно,
Казнена ты во плоти.
Грешну душу бог прости.
Точно, не шло бы адским духам просить бога о помиловании грешной души, хотя это и у Бюргера так: однако три первые стиха, по-моему, более походят на злобные укоризны, на иронию, чем на проповедь, вопреки г. рецензенту: но, видно, участь моя ни в чем с ним не соглашаться. Его суждения мне не кажутся довольно основательными, а у меня есть маленький предрассудок, над которым он верно будет смеяться: напр(имер), я думаю, что тот, кто взял на себя труд сверять русский перевод с немецким подлинником, должен между прочим хорошо знать и тот и другой язык. Конечно, г. рецензент признает это излишним, ибо кто же сведущий в русском языке переведет с немецкого:
Rasch auf ein eisern Gitterthor
Gings mit verhengtem Zigel,
т. е. «пустился во весь опор на железные решетчатые ворота».
Кто переведет это таким образом, как г. р(ецензент): «быстро на железную решетчатую дверь поскакал (седок), опустив узду». Так точно французское ventre а terre[20 - Во весь опор. – Ред.] можно перевести брюхом по земле.