Фантом

– Название знакомое. Честно говоря, не помню…

– Если не помните, забыли – перечитайте! Очень глубокое произведение. И вообще, я советую вам использовать любую возможность, чтобы читать, пополнять свои знания, а самое главное – облегчать душу! Ведь часто книга рождает отклик в душе и служит целебным, драгоценным бальзамом.

– Но откуда вы книги берете? – спросил я немного удивленно.

– А здесь неплохая библиотека. Благодарю бога, что здесь начальником лагеря человек – достаточно образованный. И когда разбирали старую библиотеку в брошенном городе, он послушал моего совета и книги не сжег, а приказал привезти сюда и сложить в коморке. Есть очень редкие издания.

И увлекшись, Щедров стал называть мне книги, названия которых, спустя много лет, я конечно не помню.

Эта недолгая беседа позволила нам сблизиться и часто проводить вечера вместе. И даже во время каждодневных обязательных работ он находил время подойти ко мне и поговорить. Охрана особенно не препятствовала этому – лишь бы это не бросалось в глаза и не было слишком долго. Наверное, она была предупреждена насчет моего задания.

Удивительно, как много замечал этот человек.

Его восторг перед миром казалось не имел предела! Он восторгался травинкой, кустиком, озером, облаками, птицами…. Даже в ежедневном тяжком труде он находил моральное удовлетворение и смысл.

Помню, как я говорил ему о железных кандалах неволи, когда сердце так тоскует по свободе. А он мне ответил:

– А я не в неволе. Я свободен и здесь!

– Как так? – спросил я, поразившись его ответу.

– Ведь главное в человеке – внутреннее ощущение свободы. Это только внешняя видимость, что я в заключении! Моя душа может летать где угодно…

И действительно он вел себя достаточно свободно и независимо. Он никогда не переходил черту дозволенного, не дерзил начальству, не нарушал общего четко установленного порядка и дисциплины, и, в тоже время, всегда говорил, что думал, и поступал, как велит совесть.

И грубое, жесткое слово в его адрес, готовое сорваться, застывало в горле, и уходило прочь, в глубь!

И когда он говорил что-то важное, выстраданное, свое, смело глядя в глаза самому жестокому офицеру, тот отводил взгляд и не наказывал его.

Я сам видел, как он ходил к уголовникам. Они орали матом, а он внимательно и спокойно слушал их и что-то говорил, и страшные заточки, занесенные над ним, опускались, все в конце концов переходило на миролюбивый разговор, и участники спора расходились умиротворенные.

К нему не раз приходили за советом, или за помощью. Обычно, он никому не отказывал.

Он мог лечить ладонями: просто прикладывал их к больному месту и человеку делалось легче. При этом он замечал, что не лечит. Он этого не умеет, а только лишь убирает боль, которая серой мышкой убегает далеко в подвалы телесной субстанции. Но, когда он болел, простудившись, то отказывался лечить ладонями, утверждая, что все это бесполезно. В тот день к нему явился сам начальник лагеря Гольц и повелел отправиться в лазарет.

Спустя четыре дня Щедров уже работал на участке наравне со всеми.

Немало было переговорено нами о жизни, об окружающем мире… Всего из этих разговоров я припомнить не могу, но кое-что врезалось в память навсегда.

Он говорил:

– Огромная сила таится в ощущении гармонии мира. Необходимо эту гармонию находить и чувствовать во всем, быть пропитанным ею, как окружающим нас воздухом.

Как-то мы с ним говорили о тяжелом времени, в котором мы живем.

Щедров утверждал, что добро и зло, счастье и несчастье чередуются, и в годину печали и неудачи необходимо надеяться на то, что счастливые дни придут.

Он процитировал из «Фауста» строчку, которую я запомнил:

Пусть чередуются весь век

Счастливый рок и рок несчастный.

В неутомимости всечасной

Себя находит человек.

Как-то работая на распилке огромных стволов дерева, я спросил Щедрова, как он оказался здесь?

Оставив взвизгнувшую пилу, он вытер пот со лба, и ответил:

– Он посадил меня. Я ведь знал его! Мы вместе были в ссылке в Томской губернии.

Я понял, что он говорил о вожде. Тогда многое становилось понятным. Я узнал, что Щедров – член партии большевиков.