Моя мечта – Марс. Избранное
Громко зазвонил телефон. Паша с натугой перегнулся на другой конец стола, взял трубку и послушал. Звонивший был хорошо знаком – известный всему городу Филипп Неварко, хозяин местного рынка, глава группировки отчаянных парней, подмявших под себя всех городских деловых людей. К Пашке эти ребята ничего не имели, но Филипп частенько обращался к нему с просьбами, например, просил организовать билеты на концерт для своей крали. Они при встречах вспоминали детские и школьные годы, так как жили в домах напротив и ходили в один детский сад, в одну школу.
– Привет, Распредвал! – развязно начал Неварко. – Как житуха проходит? Как прежде, молодость пропиваешь?
Сироткин вздрогнул. Откуда Филипп узнал, что Паша делает? Он потянулся со стоном, зевнул, как будто только что спал, и пробурчал:
– С чего пить-то? – Сироткин покосился в угол с пустыми бутылками. – Откуда чего взять? Вот если бы старый школьный товарищ прислал пару ящиков какого-нибудь прозрачного зелья, да и сам бы пожаловал! Вот тогда…
Неварко перебил этот монолог, не дав ему затянуться:
– Заметано! Сейчас затарюсь и мы вдвоем с моей Цыбулькой тебя посетим, жди…
Все это показалось Сироткину странным.
«Быть беде!» – подумал он. Ну, действительно, зачем Филиппу его поить? Не иначе как придумал что-то, поживиться за счет Пашки хочет. Но что с клуба взять можно? По всем комнатам, по залам поскрести, да и то, похоже, больше нескольких старых столов и стульев, да дырявого киноэкрана ничего не найдешь! Есть, правда, магнитофон с большой глушинкой, но на него могут позариться разве только любители танцев из еще более глухой провинции, чем та, к которой относился славный город Димитровск.
«А бабу-то свою зачем он тащит? – продолжал размышлять директор местного очага культуры. – Может, надоела и он передать ее мне хочет?»
Этого Сироткин тоже не желал. Не мог красавец Павел смотреть на эту холеную сучку, не в его вкусе была Ирина Андреевна, слишком слащава была на мордашку.
Пока он в этом духе размышлял и томился, прошло какое-то время. В дверь постучали, вначале тихо, а затем со всей мочи. Павел, тяжело ступая зимними ботинками, прошел к двери, повернул ключ и приоткрыл ее.
– Еще разок – привет! – Филипп прошел в кабинет в развалочку, протянул руку в коридор и вытянул оттуда смущенную Ирину Андреевну.
– Будьте как дома, – буркнул Павел и показал на засаленные кресла.
– А то! – заулыбался, присаживаясь, Филипп. Он вытащил из кармана бутылку армянского коньяка «Арарат» и поставил на стол. – Не вижу подходящей посуды, чтобы налить для всех хорошей выпивки! Паша, ты, видать, плохо гостей готовился встретить.
– Просто ты быстро примчался! – Сироткин внимательно посмотрел на бывшего однокашника. – Случилось что-то?
Филипп многозначительно помолчал и просто сказал:
– Случилось. Моя кралечка петь захотела. Твоя задача – организовать ее певческое образование.
Ирина Андреевна сидела красная, но по ее упрямому выражению лица было ясно видно, что от своей идеи она не откажется ни за что на свете! Паша молча взялся руками за голову. Он мог предположить все, что угодно, но только не это. Ему стало тоскливо. Пропади она пропадом эта работа, когда каждый ненормальный может запросто захотеть петь и зайдет на огонек попроситься обучить его пению или, например, игре на скрипке…
Он знал Филиппа, знал, что для своей бабенки он сделает все, что бы она ни попросила, и спорить, доказывать что-либо здесь бесполезно.
– Понятненько… – протянул Сироткин, явно выигрывая время. Он решал в уме, каким этаким макаром ему провести великую комбинацию, превратив заблудшую овечку в солидную солистку сцены. Это вряд ли и Остапу Бендеру бы удалось! – И какой же репертуар вы надумали выбрать для выступлений?
– Ты это… без выражений! – обиделся почему-то Неварко. – Надумали и надумали. Организуй дело. Сделаешь – в долгу не останусь!
Конечно, такие слова Неварко говорил всегда, он никогда и ни с кем не расплачивался уже много лет. Он, можно сказать, давно жил при коммунизме: брал сколько хотел и все – бесплатно.
Директор клуба по-прежнему размышлял, после крепкого пойла мозги у него работали что надо. Он уже прикинул несколько вариантов, хотя ни на одном пока не остановился. Вынув из стола три мутных от частого употребления стакана, Паша открутил пробку у поддельного, личного производства самого Неварко «Арарата», разлил по полстакана и сказал великие слова:
– Пьем за твою пассию! Отныне она уже не Ирина Андреевна, это имя мы решительно отметаем! Берем сценический псевдоним Андрина!!! Как? Звучит?
Неварко от всех этих новых слов чуть не похужело. Он привык приказывать, да не как-то заковыристо, а простыми русскими словами, ну, например, если нужно было кого-то замочить, то он так и командовал: замочить и в асфальт закатать! Причем не позже пятницы… И попробовал бы кто-то этой команды не выполнить!
А вот Ириночка его, пампусенька – красавица, захлопала в ладошки, изобразила восторг от слов, произнесенных хранителем культуры их тихого благопристойного городка.
– Вечером вам, Андрина, предстоит посетить со мной одну из лучших певиц нашей великой Родины. С ней вы и начнете заниматься вокалом. Итак, за начинающую звезду эстрады! – Сироткин выплеснул горькую настойку в рот.
Неварко и Ирина Андреевна, то бишь Андрина, последовали его примеру.
Позвонил мобильник у Неварко. Он на сей раз ответил:
– Слушаю! Как? Давно? Самого Лысого? Точно? Не ошиблись? Вы вместо Лысого уже пятого мужика валите, а Лысый как был у нас мухой в заднице, так до сих пор и жужжит все там же! Смотрите, если и на сей раз подставу вместо Лысого сняли, пасть порву! – он сложил мобильник и ласково посмотрел на Пашу.
Когда бывший школьный товарищ Сироткина так смотрел на человека, то тот обычно понимал: или он делает дело или Неварко делает его, окончательно и беповоротно.
– Отвечаешь за нее головой! Времени даю месяц, понимаю, что научиться петь не так-то просто. Не выполнишь просьбы – клуб разнесу к чертям собачьим, без работы останешься! Ты, ведь, больше ничего делать не можешь…
С этими словами Неварко спешно покинул клуб, оставив пригорюнившуюся вновь Ирину Андреевну на попечение Паши.
***
Вечером Сироткина ожидал еще один сюрприз. «Розовые голубки» не приехали и все намеченные мероприятия провалились. Особенно переживал Паша за подругу товарища, которой не удастся так быстро начать овладевать искусством. Те редкие толпы неудовлетворенных фанатов неявившейся группы, которые уже начали расходиться по домам, не дождавшись «Голубок», не беспокоили Пашу. Обойдутся, не в первый раз! А вот что делать с Андриной?
Паша посмотрел на начинающую артистку, горько усмехнулся и самостоятельно начал первый урок.
***
А в это самое время, когда Сироткин, вынув из пыльного шкафа старенький потрепанный в самодеятельности баян и наигрывая самые популярные когда-то песни, предлагал новоявленной певице напеть одну из них, местный авторитет Неварко ехал по заснеженной улице к своему знакомому милицейскому чину для проверки полученного им сообщения об устранении внезапно возникшего конкурента.
Чин сидел, развалясь в широком кресле, и что-то смотрел по телевизору, развернутому экраном от входной двери. Сверху телевизора находился включенный видиомагнитофон, причем счетчик ленты работал, все говорило о просмотре каких-то материалов, которые не полагалось видеть постороннему. Но местный авторитет посторонним себя здесь не чувствовал. К тому же он хорошо знал привычки хозяина кабинета, поэтому, пройдя к креслу напротив и усаживаясь в него, Неварко попутно выключил видак:
– Опять порнуху смотришь? – спросил он, даже не поздоровавшись. – Иван Иваныч! В твоем возрасте с этим давно уже завязывают!
– А зачем ты тогда ее мне привозишь? – вполне резонно ответил начальник районного отдела внутренних дел. – Я бы, может, и смотрел одни новости. Или «Лебединое озеро». А ты приучил меня к этому видиоразврату… Сам с красоткой упражняешься, а меня дерьмом развлекаешь. Привез бы мне какую-нибудь кралю, и я не стал бы твой видюшник смотреть, другим бы занялся.
Неварко удивленно посмотрел на приятеля, какой-то он ему показался возбужденный сверх меры этот Круглов.
– Ты серьезно насчет крали? Или пошутил?
– А то что же… От этих твоих фильмов кто угодно заведется. Сейчас бы ее прямо в кабинете…
– И получилось бы? – удивился такой страстной речи Неварко.
– А черт ее знает! Давненько не пробовал…
Местный авторитет уважительно разглядывал милицейского чина, которому на этой неделе стукнуло шестьдесят девять лет. Правду говорят про великую силу искусства, она мертвого поднимет!
– У меня к тебе серьезное дело. – Филипп уселся поудобнее и приступил к допросу. – Сводки по области смотрел? Мне доложили, что Лысого на тот свет отправили.
– Уж не твои ли ребята?
– Я мокрухой не занимаюсь, – с достоинством проговорил Неварко, – ты же знаешь меня.
– Да потому и спросил, что знаю. Когда случилось-то?
– Не знаю я. Сболтнул здесь один по-пьяни, я – к тебе за уточнением.
– Ох и надоели вы мне все! – с досадой буркнул Иван Иванович. – Как к отцу родному бегут! Вот окочурюсь ненароком – что станешь делать?
– Другого прикормлю! – строго глядя на мента твердо сказал Неварко. – Ты же знаешь, что без информации мой бизнес враз прогорит.
– Погоди здесь! – попросил Круглов и сноровисто вышел из кабинета.
Филипп достал мобильник и стал обзванивать свою группу парней, которые тусовались сейчас в разных точках города, собирая дань. Все было тихо и пристойно, никаких сомнительных инцидентов нигде не возникло, следов Лысого, который почти каждый день накладывал лапу на доходы Неварко, не прослеживалось. Доклады парней выглядели лаконично, выручка – на редкость высокая. Да и не удивительно, воскресенье все-таки. Затем с кабинетного телефона авторитет позвонил в клуб. Никто не ответил. Озадаченно почесав репу, Неварко в уме прикинул, что Распредвал наверняка где-то занимается с Ириной в студии.
«А если не в студии?… – мелькнула мысль. – А если занимается не тем, чем нужно?»
В этот момент возвратился Круглов. Лицо у него было явно довольным.
– Все сходится, – сказал он, – в сводке есть приметы, похоже на Лысого, очень похоже. К тому же паспорт у него обнаружили на Обстриженного, давно такой из мест отдаленных сбежал и по пути на родину у нас временно обосновался.
– Что еще за Обстриженный? – тупо поинтересовался Неварко. – Я же тебя про Лысого просил выяснить!
– Чувак! Ты что-то не врубаешься. Как можно с такой головой такие бабки срубать! Просто не понимаю… Обстриженный – это и есть наверняка твой Лысый! Что ж ему было – под своей фамилией гулять с побега? Это все равно, что с государственным флагом в правой руке маршировать круглосуточно по улицам города!
Неварко еще раз набрал номер телефона клуба. И вновь никто не ответил. Мобильник Ирины тоже молчал. В злости он запустил свой мобильник в облупленную стену, посыпались осколки.
– Ладно, Мильтон, пошел я по своим делам. Сведения про Лысого меня удовлетворили.
Он тяжело зашагал по скрипучему полу кабинета мимо Ивана Ивановича, вышел в дверь и шумно захлопнул ее за собой.
«И чего человек так расстроился?» – пожал плечами Круглов и вновь включил видиомагнитофон. По кабинету поплыли непристойные для данного места сладострастные звуки.
***
Паша Распредвал кайфовал. Он лежал на широкой тахте в своем тайнике под клубом. Про это место никто не знал. Тот, кто организовал и реализовал тайник, давно покоился на местном кладбище. Конечно, к его смерти Сироткин никакого отношения не имел – просто человек был в солидном возрасте, сердце пошаливало и однажды… В общем, все мы смертны, все под богом ходим. Сейчас Паша был благодарен покойнику за то, что тайну про подземное убежище он унес с собой в могилу.
Андрина лежала рядом. Она оказалось совсем не такой, как представлялась Распредвалу раньше. Нормальная оказалась баба, больше того – ее и петь-то теперь не тянуло, что особенно нравилось Паше. В начале занятий, когда Паша растянул старенький баян, она, разглядев в учителе мощный торс и красивые глаза, предложила, положив руку ему на плечо:
– А может, другим делом займемся? – и сама полезла целоваться.
После этого Паше ничего не оставалось, как перейти на подпольное существование. Он знал, что бывший одноклассник его найдет, но ведь не сразу же! Сироткин поживет здесь какое-то время. По ночам, переодевшись в театральные бомжевские одежды, будет закупать продукты питания, остальное здесь все есть. Поищут его клубные работники, да и перестанут. Другого директором клуба назначут. Страшнее всего, конечно, было участие в поисках авторитета Неварко. Уж он-то со своим опытом сживания со света неугодных мог отыскать их и уничтожить быстрее всего. Но пока Паша лежал на тахте, а рядом была Ирина Андреевна – совершенно неожиданно ставшая ужасно желанной…
***
Вечером следующего дня Неварко сидел за круглым столиком ресторана «Садко» в окружении своих подчиненных, у входа маячили два охранника. Свет был ослаблен, стол уставлен многочисленными яствами, но вид у Хозяина был удрученный, не мог он найти свою кралечку, не мог достать разлучника Пашу Распредвала, который как сквозь землю провалился. В своих неприхотливых мечтах Неварко разрезал Распредвала на мелкие кусочки, лично снимал с его головы скальп, а оскальпированную голову бросал на съедение злым голодным собакам. Ирине в его жизни места тоже уже не было. Он пытался забыть ее, выбросить из памяти, и хотя это плохо удавалось, участь злодейки была решена: не его – значит, ничья! А ничья, значит, закопанная глубоко в сырую землю в самом дремучем лесу, без глаз, без ушей и так далее…
– Зови официанта! – приказал Неварко Севе-голубку. – Пусть еще коньяку тащит, за упокой общих друзей выпьем…
Высокий красавец официант принес поднос с граненым графином, налил всем по два сантиметра. Неварко вырвал графин, с матерком отослал официанта, добавил до краев. Официант пожал плечами, махнул кому-то рукой – стоявшему за стойкой, затем исчез навсегда из этого заведения.
Через несколько минут у Неварко отказала речь. Он пытался что-то сказать охранникам, но только невнятно мычал. Скорая помощь не оказалась достаточно скорой, чтобы спасти хозяина здешних мест, смерть наступила прямо в машине на подъезде к больнице. Боевики стояли у стен медицинского заведения и ждали, что сообщат врачи.
***
На следующий день в местной печати и по местному радио передали печальную новость про кончину местного авторитета. Понятно, что никто особенно не огорчился. Еще передали, что в своем рабочем кабинете застрелился начальник отделения милиции. По слухам, в мерию пришло анонимное письмо, сообщающее подробные сведения про связь Ивана Ивановича Круглова с бандой местных рекетиров. По этим же слухам Круглов выстрелил себе в голову, не досмотрев до конца какой-то фильм про голых баб, после выстрела в кабинет забежали сотрудники и увидели мертвого окровавленного начальника, а на тумбочке продолжал работать магнитофон и с экрана неслись нестандартные звуки.
Парни из команды Неварко скопом пошли сдаваться в милицию новому начальнику. А назначили на это место неизвестного в этих краях человека, из области прислали. И фамилия его оказалась Остриженный. Местный же киллер Андрей подался в бега.
После всех этих событий в Димитровске стало жить гораздо скучнее, происшествий никаких не происходило, поговорить было не о чем. Правда, иногда упорно повторялись слухи про то, что молодежь, допоздна гуляющая в районе клуба, снова слышала странные звуки как бы из-под земли. Кому-то они казались далеким загробным пением, а кому-то вскриками молодой жеребицы.
Моя полиция меня бережет
– Иногда просто выть хочется от всей этой нервотрёпки! – тихо пробурчал Тихон, поворачиваясь по траве на правый бок. Левый – он уже отлежал.
Полицейские находились в зоне неподконтрольной Управлению, здесь – во дворе Семёна Чалого – они чувствовали себя не совсем комфортно, хотя за густой вишней разглядеть их было сложно, но хотелось быстренько смотаться опять через забор и предложить кому-то другому караулить большую семью преступника. Да и почему майор назвал Сеньку преступником – они явно не понимали. Когда сегодня Тихон Пырьев и Владимир Сыроед явились утром на работу, майор Пронин Николай Захарович вызвал их в кабинет и в присутствии капитана Бякина дал странное задание:
– Сейчас – по домам, отсыпаетесь, а как стемнеет, пробираетесь к этому преступнику Чалому в сад и лежите на посту до тех пор, пока тот не проявит себя с самой отрицательной стороны.
У Тихона сразу отвисла челюсть, он помотал головой и ничего не сказал. А Сыроед успел-таки поинтересоваться, что страсть как не любил майор:
– Позвольте узнать, господин майор, а чем это Чалый провинился? Только вчера пиво с ним в ларьке хлебали, а сегодня я его караулить должен?
– Не позволю! – рявкнул Захарыч, потом уже спокойно добавил к основному заданию: – Чалый или какой-то из его мальцов выйдут из дома и потащат черную сумку с неким товаром. Тихо идете за ним и доводите до конечного пункта. Там записываете адрес, или хорошенько запоминаете, и провожаете этого прохиндея обратно до дома. Если не пойдет домой, то идёте с ним и новый адрес запоминаете. И так до самого конца. Только учтите, что если сумки с ним не будет, то товар уже роздан потребителям и последним пунктом будет, естественно, дом. Что не понятно?
– Потом идти к вам на доклад? – робко спросил Владимир.
– Да, – благодушно ответил майор, – затем мне все доложите: адреса, что было в руках, кто там был на встрече. Или что-то еще интересное. Кругом! – скомандовал Захарыч. – Шагом марш!
С тем и пошли по домам молодые полицаи. Годков им стукнуло немного, всего по девятнадцать – пошли в милицию, откосив от армии. Получив в первый раз такое необычное задание по выслеживанию каких-то махинаций, проводимых Чалым, ребята немного еще робели, побаивались рослого, плечистого пенсионера, который на первенстве города поднимал двухпудовую гирю более сорока раз. В тот день Тихон тоже попробовал гирю, но после второго раза свалился и только случайно ею же не сломал свою правую ногу. Ох, и хохотала толпа на площади, где шли соревнования.
Уже вечером, когда начинало смеркаться и служивые неторопливо шли в сторону знакомого всем в городке большого дома Семёна Чалого, состоялся у них разговор про возможные нарушения российских законов подозреваемым:
– Думаю, что он наркоту распространяет! – предположил Тихон.
Сыроед подумал, но ничего добавить не смог, мозгов не хватило про наркотики думать.
– Вот посмотри, – продолжал Тихон, – майор заставляет за каждым следить, чтобы знать места сбыта. Единственно не пойму, а чего это Бяка помалкивал в кабинете. Обычно такой активный был, дополнительные указания всегда из него сыплются, как из рога изобилия, а сегодня промолчал. Может, он тоже замешан?
– В чём замешал? – удивился Сыроед.
– Какой ты, Вова, бестолковый! – возмутился Пырьев. – Вдруг он тоже наркотики потребляет и ему не хотелось бы, чтобы Чалого к стенке поставили!
Сыроед испуганно оглянулся и спросил:
– А что? Уже готовы к стенке?..
– Да не… – успокоил друга Тихон, – это я просто предположил.
– Ни фига себе предположеньице! – резонно произнес Сыроед. – У нас и так одни неприятности, а тут – к стенке!
– А какие у тебя неприятности? – удивился Пырьев.
– Ну как? Вот переименовали милицию в полицию, правильно? А отец меня все равно ментом называет: мать, говорит, зови мента обедать! Да и то верно: как полицейского короче назвать? Если только на американский манер – копом? Но отцу же это не втемяшишь в голову. Я ему как-то намекнул, а он только рассмеялся: «Какой, говорит, еще коп? Скорее ты клоп, а не коп! Так ментом для меня и останешься.» Суровый батя у меня. Все хотел, чтобы я в армии пару лет отслужил и стал человеком. Как будто я сейчас не человек! А затем мечтал из меня токаря классного сделать. Он ведь токарем на заводе работает, всегда его в многотиражке хвалят: один из лучших токарей страны! Приходит с работы и полчаса под душем отмокает перед тем, как умыться. Мать же пошла в военкомат и сама все по другому решила, так я в Управлении и оказался, мне здесь нравится: работа чистая, и форма красивая с надписями, и кабинет у нас на троих, хотя и имеет тринадцатый номер, но вполне приличный, почти, как у мера города. Да и вообще…
– И ты это неприятностями называешь? Подумаешь! Меня пусть по любому называют, мне начхать! Главное – зарплата.
– Зарплата хорошая, – задумчиво согласился Владимир, – но, говорят, у гаишников значительно больше выходит.
Так и шли они, переговариваясь, пока не очутились, перебравшись через забор, в Сенькином саду. И вот уже три часа наблюдали за домом, но ничего не происходило.
– Как ты думаешь, Чалый сильно удивится, если нас здесь обнаружит? – шепотом спросил Сыроед у Тихона.
– Меня больше пугает не то, что он удивится, а то, каким колом он нас отсюда погонит! – тоже шепотом ответил тот. – Хорошо еще, что собаку Сенька не завел, а то бы давно пришлось слинять, не выполнив задание.
– Надо же, то пиво вместе распивали у палатки, а теперь вот я за ним следить должен… – пробурчал Владимир и надолго замолчал. Причина молчания вскоре стала понятна: коп Сыроед заснул, причём почти сразу, и захрапел, да так сильно, что Тихон испугался, что вся семья Чалого проснётся и вот-вот выскочит на улицу. Еле растолкал он друга, но тот никак не мог понять, где находится, хотя только что нормально разговаривал. Тогда Тихон схитрил:
– Ну что, коп, попался? – звонким шепотом заорал он Владимиру в самое ухо. Тот подскочил с травы и деловито спросил:
– Пора следовать за преступниками?
– Пора! – ответил Тихон и пальцем указал на крыльцо дома. Там в свете луны стоял хозяин с чёрной сумкой в руке. Оглянувшись на уже запертую дверь, Сенька сошел с крыльца и двинулся к воротам. Наши копы потихоньку, чтобы не быть услышанными, проползли к забору и приникли к доскам. Определив, что Чалый пошёл вдоль улицы по другой стороне, они быстро перебрались через полутораметровый забор и двинулись следом, изображая из себя пьяную парочку. Сенька дважды оглянулся на них и вдруг исчез.
– Оп-паньки! – проговорил Тихон, перестав корчить из себя придурка. – Куда же это ты пропал? Никак нас заметил и спрятался…
– А может, он уже до цели добрался? – предположил напарник.
– Как же! – не поверил Тихон. – Стоило по ночам шастать, коли цель близка.
– Смотри-ка, – удивился Сыроед, – ты прямо стихи на ходу сочиняешь!
– Отзынь, а то и сам начнешь сочинять! – посуровел голос Пырьева.
Они стояли в свете луны и звёзд, прижавшись к забору, и не знали, что предпринять в такой непростой ситуации.
– Эх, майора бы сюда! – вздохнул Сыроед. – Он бы в раз Сеньку вычислил!
– Не боись, сейчас он откуда-нибудь появится, не может по-другому быть, – успокоил приятеля Тихон и они продолжали подпирать забор, пока из-за него не забрехала чья-то собака. Тогда копы быстро перешли улицу, прислонившись к другому забору. К сожалению, здесь тоже присутствовала собака, которая, видимо, уже караулила ребят по наводке предыдущей. Так они и перебегали по тёмной улице, которую от луны закрывали раскидистые кроны стоящих по краям садов фруктовых деревьев, а собачий лай все разрастался и ширился. Наконец, поняв, что против них работает вся городская собачья мафия и втихоря за Чалым не удаётся проследить, а также учитывая, что сам Сенька растворился в воздухе и вряд ли оттуда скоро появится, неудачливые полицейские ускорили шаг и вскоре пришли в свое Управление. Они так и называли для краткости свою контору: вместо Управление внутренних дел или УВД – Управление. Все к этому привыкли, даже сам майор Пронин, однофамилец знаменитого литературного героя. Свои офицерские нашивки Захарыч получил не за красивые глазки, а за заслуги в деле борьбы с преступностью, особенно с самогоноварением.
– У меня в городе самогон больше никто не гонит! Вот где они у меня все! – хвастался он перед вновь набранной молодёжью, показывая сжатый кулак левой руки. Когда после воспитательной лекции молодёжь уходила, Пронин правой рукой доставал из сейфа графинчик первача и с большим удовольствием опрокидывал стопку-другую, совершенно ничем не закусывая. Можно было понять ветерана милицейско-полицейской службы, которому за длинную трудовую биографию кроме шишек сверху ничего не привалило. Зарплату прибавили только в последнее время, а раньше он ловил самогонщиков считай бесплатно, учитывая проезды на случайных попутках по всем сёлам района, бессонные ночи, катастрофическую нехватку средств для полнокровной жизни молодой жены Марины. Хорошо, что детей она не рожала. А недавно Пронин закончил платить алименты за последнего с его первой женой пацана и одновременная официальная прибавка зарплаты очень оказалась кстати, он её обмыл в одиночестве в своем кабинете, да так с тех пор и продолжал обмывать, но, конечно, в меру, чтобы сотрудники Управления ничего не замечали. Правда, пришлось перейти на самогон, чтобы не замечала утечки денег молодая жена. Самогон ему поставляла старуха Ипполитовна, живущая в соседнем с Управлением доме и которую Пронин когда-то три раза сажал. На сей раз он её вызвал и обязал приносить ему пару бутылей в неделю бесплатно – за то, что мог он Ипполитовну в старые времена еще три раза посадить, но пожалел.