Миры Первой империи. Книга 13. Паладин Веры – долгий путь до Аландона. Тома 1-3

Навстречу поднялся здоровенный, судя по морде – татарин, он сквозь спичку в зубах прошипел – Что, не навоевался? На свидание с аллахом торопишься, сапог?

Окончить фразу он не успел, так как оказавшаяся в руках Матвея нагайка с хищным свистом, обогнула лысую голову татарина, закончив свой путь вокруг его толстой шеи, свившись в кольцо аркана…В конце пути она с глухим чмоканьем пробила свинцовыми шариками кадык ворога, перебивая ему сонную артерию…

Ноги татарина подогнулись и издав горловое бульканье, он закатив глаза, сложился вдвое…В одной руке он держал нож-болисонг, хищное и длинное обоюдоострое жало которого блестнуло в неярком свете фонарей вагона…остальные трое вскочили на ноги, выхватывая из одежды ножи, кастет и даже ствол!

Может в людской толпе это и было бы преимуществом, но только не сейчас! Матвей на рефлексах выхватил из-за пазухи трофейный браунинг, и оттолкнувшись от поручня в коридоре, ушел с траектории выстрела третьего бандита с пистолетом! Оглушительно грохнул Его выстрел и бандит схватился за глаз! Ствол выпал из ослабевшей руки, с грохотом упав на пол, второй вроде бы дернулся, потянувшись за пистолетом, грохнул второй выстрел и бандит с дырой в затылке ткнулся носом в сидение…Третий, испуганно выпучив глаза зашелся в крике – Не убивай, брат! Я ничего никому не скажу, мамой клянусь! Не убивай…

Окружающие схватку люди шарахнулись от Матвея в стороны, словно черти от ладана! А Матвей остался один на один с бандитом, который дрожащей рукой положил перед собой на столик тонкий, хищный стилет…

– Эй, милейший! – позвал Матвей проводника, не сводя глаза с бандита – Позови кого-нибудь из полиции или начальства, да поживей!

Проводник, белый, как мел, молча кивнул в ответ и исчез за спиной Матвея. Тот из кармана вытащил веревку, примерно метровой длины и кинув бандиту сказал – Вяжи ноги, варнак!

И когда тот виновато улыбаясь, показал ему петлю на ногах, саданул тому в висок…но не убивая, а оглушая татя! Затем сноровисто, опутал ему руки, а веревку перекинул за спину и там соединил с ногами и поясом татя! Какие там ковбои? Я вас умоляю!

Закинув татя с ногами на полку, он присел дождаться городового или жандарма…Тот не замедлил прийти минут через тридцать, а вокруг уже разливался тошнотворный запах свертывающейся крови, которого он с избытком нанюхался на фронте…

– Документы! – направив на Матвея свой револьвер, сказал жандарм, сзади маячил второй коллега…

– Пожалте, Ваше благородие! – протянул ему бумаги по демобилизации и ранениям, Матвей…

Пожевав губы, полицейский осмотрел бумаги и вернул Матвею.

– Здравия желаю, служивый! С демобилизацией, домой следуешь? – тот ответил кивком, и Матвей, убирая бумаги в кармашек, ответил – Так точно, ваш бродь…

Присел, а второй жандарм усмехнулся – Браво ты их уделал, служивый! Фронтовая разведка? – наметанный глаз у полицейского…

– Так точно, ваш бродь! – он снова кивнул головой, соглашаясь с ним…– Вот…по ранению комиссовали, а Браты ушли в поход на Берлин, а я здесь, с гнидами чалюсь! – скрипнув челюстями, Матвей нахмурился…

– Не печалься, служивый…Ба, да ты полный Георгиевский кавалер! Силен однако! – удивленно протянул жандарм и на автомате протянул руку, чтобы пожать ладонь совсем молодому герою войны!

И второй тоже удивленно протянул ему руку…Вот так небольшое приключение в пути, больше ничего не было..доехал благополучно и через три дня сошел на перроне станции Шилка…

– Уважаемый! – его окрикнул какой-то господин в котелке и пенсне…

– Чегой-то надобно? – прищурившись, Матвей сразу узнал пострадавшего в недавней стычке…

– Милейший, позвольте представиться – заместитель Уездного Главы Шилкинского уезда, Фомин Дмитрий Георгиевич! Честь имею…– и он приподнял край котелка.

– Ну здрав будь, боярин! Мне ничего от тебя не надо? – тот взволнованно отер потное лицо – Милейший! Я ведь отблагодарить тебя хочу! Ты мне жизнь спас! На-ка, возьми вот этого за благодарность! – и он суетливо сунул в руку Матвею три червонца…золотых?

– Благодарствую! – удивленно протянул Матвей, щурясь на блеск золота, но господин тем временем порылся в ридюкуле и протянул ему бумагу…хм, а там и печать гербовая стоит? Нифигасе!…Поднял глаза, а мужика уж и след простыл!

– Ладноть…деньга нужна! – и зажав в кулаке монеты, Матвей двинулся в хвост поезда за своим имуществом.

Ещё повернувшись в сторону хвоста поезда, он увидел, что его коней осторожно выводят на перрон, сторонясь их громадных копыт! Он поспешил, ласково посвистывая, чтобы кони его узнали! Они и вправду, пусть и храпели, кося глазами, но услышав его посвист, вспряли и встали смирно и прядая ушами, крутили головами, ища его глазами! А когда он подошел, протягивая корочки хлеба, натертые солью…

Радостно заржали, его запах и голос стал для них уже родным можно сказать! И они потянулись к нему, зажмуривая глаза от удовольствия, хрустя хлебными корками…Он подошел, погладил их морды, слегка похлопал ладонями по щекам, те радостно и счастливо заржали, а кобыла еще и голову положила ему на плечо, словно в любви признавалась!

Рабочие, сгружавшие его груз только головами покачали – видели такое впервые в своих жизнях! Ну а когда согнали фургон, помогли загрузить в него все его пожитки и пару тюков сена, помахали на прощанье и повернулись к вокзалу, живо обсуждая увиденную чудноту…

А Матвей, словно отпустило его от войны с её вечной кровью и смертью ежесекундно…протирал фланелевой тряпкой спину жеребцам, им предстояло тянуть фургон еще почти триста верст!

– Нно, милай, не дрыгайси…– и лошаки виновато фыркнув. Застыли. как вкопанные…

Фургон удобен тем, что его дверцы в заднике закрывались на замок, а у него в кулаке – не много ни мало, аж тридцать рублей золотом! Ну и рублев пятьдесят в кошеле за пазухой…

– Хорошо, хоть с голоду не сдохну! И коняжек накормлю! – начал он запрягать битюгов, а кобыла со стремянным пошла пристегнутой…

В ночь он конечно не поехал, а вот через полчаса, окончив запрягать коней, пристегнул привязью кобылу, и легонько щелкнув вожжами, направил повозку к выезду с вокзала…

– Служивый, подскаж, мил человек, где тут постоялый двор есть? Я?…да домой, с фронта…демобилизован! А что? Бумаги? Да нате, ваш бродь..

Ознакомившись, городовой козырнул ему, как герою войны и добавил, указывая примерное направление – Вон там, через пару перекрестков есть доходный постоялый двор Казакевичей! Там кормят прилично, чисто и ночлег недорог и самое главное – приглядят за фургоном!

– Спаси тебя бог, служивый! – и распрощавшись с городовым, Матвей направил фургон в упомянутом направлении.

Подъехал неторопливым шагом, поправил казацкую шашку на боку, вошел на широкое крыльцо доходного дома. На ресепшене сидела молоденькая совсем барышня, которая увидев на его груди нехилый такой иконостас, вскрикнула – Ой! Папенька! (дочь хозяина подрабатывала у отца?) К нам на постой господин полный Георгиевский кавалер припожаловали!

На крик девочки из-за парчовой       занавески выглянул видать сам хозяин дома…его глаза тоже округлились – для дома великая прибыль! Если кто другой узнает, что именно в этом доме останавливаются на постой полные Георгиевские кавалеры?! Клиент косяком пойдет на волне патриотических настроений! Отлично! И он стал источать елей – О…Господин Полный Георгиевский кавалер!? Просим засим, просим…

И когда Матвей присел на любезно подставленный стул, он присел, оглянулся и сняв фуражку, перекрестился на иконку в левом, переднем углу…

– Мил человек, мне на пару дней нужно комнату, да и за лошадьми с фургоном присмотреть да покормить? Могешь? – и выразительно глядя на Хозяина, замолк…тот переварил фразу, одобрительно кивнул головой – Для ветеранов войны у нас отказа никогда не было в доходных домах! Милости прошу!

– Аленка! Выдай господину ветерану ключи от 26 комнаты! Половой! – крикнул он мальчику, чтобы он помог принести мои вещи в комнату.

Шустрый жилистый цыганистый с виду мальчонка лет пятнадцати, пыхтя как паровоз, допер – таки два его необъятных чемодана на второй этаж, к комнате. Он отпер её весомым ключом, лишь немногим по весу отличаясь от амбарного! Ничего так комната! Светлая, даже можно сказать, уютненькая! Идеально заправленная кровать – односпалка, но широкая, традиционные три подушки, слоники на комоде…Столик, комод…Крохотная кухонька, только на печь, столик с кастрюльками, подвесной шкафчик…

Так было и у его, ноне покойной, бабы Жени (Евгении Ананьевны, см, выше…), царствие ей небесное! Мальчик четвертак получил на чай и ускакал по своим, детским делам…Сегодня посплю, решил Матвей, снимая на скамейке возле входа свои офицерские сапоги, что презентовали ему в складчину его друзья-однополчане перед увольнением и выпиской из госпиталя….

Помылся в рукомойнике в коридорчике, пригладил рано начавшие седеть волосы. Снял рубаху, тоненько звякнули награды, аккуратно развесил на веревке на кухне, снял штаны, смотал портянки…

– Завтра надоть сходить в баньку, домой чистым надо приехать! – положил под подушку трофейный браунинг, предварительно перезарядив его, галифе расправил на оголовке стула, есть не стал…устал!

Он откинулся, устало сомкнув веки, и позабыв закрыть на замок входную дверь, уснул крепко, словно в колодец упал! И хоть он спал очень чутко – война научила! И потому мгновенно проснулся, когда от двери в полной темноте раздался тихий говорок тонким девичьим шепотом – Дядечка! Ты не спишь? Можно я зайду, а то зябко как-то в коридоре!…

– Постой-ка, кто там приперси? – Матвей зажег спичку на пару мгновений стало светлее и он увидел мельком профиль одетой в какую-то типа ночнушки ту самую девочку, что стояла на ресепшене…

– Тебе чего милая? – откровенно удивился он…

– Пусти на ночь, дядька казак! – шепотом горячечным она попросила его, отойдя чуть от двери и повернув ключ, метнулась к нему под одеяло, на постель! Матвей даже заробел и не ожидал от неё такой прыти! А когда изумленно повернулся к ней лицом, она зарделась так, что даже в темноте видно было!

– Ты чё малявка творишь? – он только успел прошептать сухими губами, как она поймала его за шиворот и неожиданно сильной рукой притянула его лицо к себе! Впилась в его губы, несмотря на жесткую щетину, опоясавшую все лицо казака…

А надо учитывать тот факт, что еще очень молодой, но рано заматеревший на войне, казак считай весь полугодовой госпиталь и после почти три месяца, у него не было ни женки или девки! И потому лихой казак вспыхнул, как порох! В безумстве страсти до его ушей долетел только сначала какой-то приглушенный писк, а потом – тяжкие, протяжные стоны…И жаркое тело молодой, очень страстной юной девы, жадной до любовных утех…

Бог мой! Они наверное раздолбали эту гостиничную кровать вдрызг! Ибо трахались так, словно завтра Последний День Земли!…Угомонились только под утро, когда начинает разливаться лазоревым цветом самый край земного диска…