Эхо Bookового леса. Роман-надежда

– Если Вам угодно, – гость по-прежнему был невозмутим.

– И что делает почтальон на защите дипломной работы? – Рескиер был явно доволен своим вопросом.

– Полагаю, что и остальные – слушаю, думаю, задаю вопросы. Насколько мне известно, Устав университета этого не запрещает. Не так ли, господин председатель?

Уверенный тон и манеры, которых держался непрошенный гость, заставили доктора Рексиера сбавить пыл. «А что, если этот месье Ангеляр никакой не врач и не почтальон, а очередной столичный гость? Из тех, что в эти дни буквально наводнили Реймс. Быть может из самого Министерства пропаганды?», – думал он и корил себя за то, что не заметил гостя раньше. От волнения запершило в горле. Доктор сделал глоток воды, откашлялся и, пытаясь не выдать волнения, произнес:

– Месье Ангеляр, Вы абсолютно правы. Устав Университета поощряет научную дискуссию. О чём бы Вы хотели спросить докладчика?

Гость учтиво поблагодарил председателя комиссии легким наклоном головы и обратился к Софи:

– Мадемуазель Персон! Если я правильно Вас понял, Вы утверждаете, что раз в двадцать пять лет история делает крутой поворот лишь потому, что поколение «детей» осуждает своих «отцов» и пытается «идти своим путем», а спустя четверть века всё повторяется снова. Так сказать, опять двадцать пять!

По аудитории прокатился легкий смех. Однако на этот раз он звучал одобрительно. Шутка незнакомца явно пришлась по душе. Но доктор Рескиер был по-прежнему серьезен, пытаясь понять, какой подвох кроется в словах незваного гостя.

– Что же Вы молчите, госпожа Персон? Я правильно понял основную мысль Вашего доклада? – переспросил гость и, сделал шаг вперед, благодаря чему теперь был хорошо виден всем собравшимся.

Софи кивнула головой.

– Однако из этого можно заключить … – незнакомец старался говорить не спеша, взвешивая каждое слово, – … что, какие бы мысли и идеи не бросала власть в народ, спустя четверть века все они и сама эта власть окажутся на свалке истории. Из чего следует, что бы сегодня не произошло в этом городе, через двадцать пять лет или около того граждане Империи снова будут строить храмы и ходить крестными ходами.

– Ну, загнул! – раздалось с последних рядов. По аудитории прокатился гул голосов, который отчасти заглушил последние слова гостя, но Софи всё же смогла услышать, как задумчиво, словно для нее одной, гость произнес:

– Вот только будет ли это проявлением любви к Богу или просто очередным отрицанием веры и жизни «отцов», судить не берусь.

– На Вашем месте я бы вызвал полицию, – шёпотом произнёс кто-то из членов комиссии, но доктор Рескиер, в пылу дискуссии зашёл уже слишком далеко.

– Ну, это ещё нужно доказать!

– Абсолютно согласен! – ещё более громко и весело воскликнул месье Ангеляр. – Как и с тем, что проверить гипотезу мадемуазель Персон можно только одним способом.

– Каким? – прозвучало с галерки.

– Дожить и убедиться во всём самому. Проверить теорию практикой. Что может быть убедительней? Не правда ли, Софи?

Гость бросил взгляд на девушку и, сделав шаг назад, растворился среди стоявших рядом людей. Как будто не было ни его, ни затеянного им разговора.

Глава 7. Тот самый день

На счастье, дискуссия, случившаяся во время защиты дипломной работы, на оценку не повлияла. Комиссия не только высоко оценила диплом, но и рекомендовала Софи продолжить обучение в аспирантуре, о чём вчера она могла только мечтать. И вот мечта стала явью!

В обществе, где буквы значили больше, чем шахты и рудники, гектары земли и нефтяные скважины, это открывало блестящие перспективы, обещало успех и благополучие. Неслучайно почти все юноши и девушки в Империи стремились получить высшее образование. Не столько ради знаний, сколько ради карьеры, хорошей должности и зарплаты, возможности ощутить причастность к элите общества или, проще говоря, стать начальником.

Конкуренция была нешуточной. Поскольку абсолютное большинство детей в возрасте шести лет Империя разлучала с родителями, рассчитывать на их протекцию не приходилось. Оставалось пробиваться самому, надеяться, что тебя заметят, и стараться не упустить свой шанс. В свете этого, Софи, конечно, не могла не оценить сделанное ей предложение. Впрочем, тому была и другая причина. И вот какая.

София Персон любила науку. Сколько она себя помнила, ей нравилось узнавать новое, наблюдать и задавать вопросы. Благодаря чему, она немало удивила директрису Эдинбургского колледжа, когда на вопрос «Девочка, что ты любишь делать больше всего?» ответила: «Думать». В другой раз пришлось удивиться заведующей библиотекой, когда Софи попросила выдать ей не привычную цифровую, а печатную книгу. Когда-то такие книги были в их доме, и Софи не раз забиралась с ногами на диван, чтобы, сидя рядом с мамой, полистать одну из них и почувствовать запах типографской краски, времени и новых, удивительных открытий. Но в колледже, где училась Софи, печатных книг не было. Поскольку, как объяснила заведующая, «в них были ошибки, а детям следует учиться по правильным книгам». «Но ведь это так интересно – находить в старых книгах ошибки и исправлять их!» – попыталась возразить девочка. На что добрая женщина ответила: «Вот вырастешь, станешь ученой и тогда сама всё поймешь».

Так, много лет назад, София Персон обрела мечту, и теперь мечта начинала сбываться. Если прежде, работая над дипломом, Софи могла пользоваться только электронными изданиями категории «Аll» – общего доступа, то аспирантам разрешалось заглянуть в фонды «Print» и «Write» – печатной и рукописной книги, а, в перспективе, получить доступ к бездонным архивам Империи, помеченных сотнями других букв и доступных только «избранным учёным». Но до этого было ещё так далеко!

Пока же окрылённая открывшимися перспективами Софи шла по главному корпуса университета и, проходя мимо ректората, услышала, как её окрикнул знакомый голос. Это был декан факультета доктор Рэббит.

– Поздравляю, мадемуазель Персон! А я, признаться, в Вас сомневался. Да! Сомневался! Но, как оказалось, напрасно. Вы справились отлично. Просто отлично! – приговаривал Рэббит, пожимая девушке руку, пока та пыталась вспомнить, присутствовал ли декан на защите диплома. Но тут Рэббит произнес фразу, по которой Софи поняла, что он говорит о чем-то другом:

– Убедительно, весьма убедительно! Особенно про «тяжелую серую глыбу, нависшую над городом». Поздравляю! – Рэббит наклонился к девушке и почти одними губами прошептал. – Оказаться в такой момент полезным Империи – это дорогого стоит! – и скрылся за поворотом, оставив Софи один на один с фразой, которая показалась девушке знакомой, но почему, вспомнить она не могла. Пока эти же слова не прозвучали с огромного экрана, установленного в фойе Университета. Причём из уст самой Софи.

Сначала на экране появились кадры с оцепленной военными площади перед Реймским собором, а затем лицо Софи, которая предлагала разрушить этот храм, нависший над городом огромной серой глыбой, и построить на его месте детскую площадку. Слова звучали эмоционально, но рассудительно. Поэтому складывалось впечатление, что девушка верит в то, что говорит, и готова, не откладывая, прямо сейчас осуществить задуманное. Словно не безымянные солдаты, а сама Софи все эти дни методично закладывала взрывчатку в стены собора.

Следом выступали и другие ораторы, но их выступлений девушка уже не слышала. Настолько она была потрясена. Первым желанием Софи было закричать, что это неправда, и, на самом деле, ничего такого она не говорила. Точнее, говорила, но… совсем о другом. Только кто сейчас в это поверит? Тем более что кроме неё и режиссера в студии никого не было. Интересно, есть и кто-то в ней сейчас?

Студия находилась этажом ниже. Софи слетела по лестнице и с силой толкнула тяжелую дверь, но та не подалась. Студия была закрыта. Девушка снова поднялась в фойе, выскользнула из Университета и быстрыми шагами, словно её кто-то преследовал, направилась в центр города, к собору, чтобы у его стен прокричать правду об этом жутком и подлом обмане, а там будь, что будет!

Софи выбрала самый короткий путь через кварталы, в которых из-за туристов обычно не было, где яблоку упасть. Однако сегодня они были пусты, и Софи не сразу поняла почему, а лишь когда на углу с Rue Saint-Symphorien – улицей Сен-Симфорьен путь ей преградило оцепление.

– Мадемуазель, проход к соборной площади временно закрыт, – вежливо, но решительно произнес курсант и, улыбнувшись, добавил. – Даже для Вас! – словно они были давно знакомы.

Софи подняла глаза и увидела большой экран, закрывавший часть соседнего здания, на котором, не переставая, шли ролики с выступлениями горожан, призывавших взорвать собор. Должно быть, за время несения караула курсанты посмотрели их бесчисленное количество раз. И не только они. Судя по заставке Имперской Службы Новостей, трансляция была организована на всю Империю.

Девушка опустила глаза:

– Господин курсант! Мне, правда, очень надо пройти к собору!

– Никак не могу! – курсант посмотрел на часы. – Скоро произойдет взрыв, и все гражданские должны покинуть квартал.

Словно в подтверждение этих слов где-то вдали трижды прозвучали фанфары.

– Но я должна, я… обязана быть там! Я должна сказать, что не говорила тех слов. Точнее, говорила, но… меня обманули. Ну, как Вам это объяснить? – бормотала Софи сквозь слёзы и неожиданно почувствовала такую слабость, что мостовая ушла из-под ног. Девушка покачнулась и, возможно, упала бы без чувств. Но кто-то сильной мужской рукой взял её под локоть, привлёк к себе и отвёл из-под палящего солнца в тень, на другую сторону улицы.

Софи подняла глаза. Перед ней стоял молодой, высокий лейтенант. Тот самый, который несколько дней назад неуклюже пытался выдать себя за любителя философии. Офицер наклонился к Софи и негромко, так, чтобы могла слышать только она, шепнул: «Не надо здесь говорить об этом. Всё равно уже ничего не изменить».

Неожиданно прозвучал удар колокола. Затем ещё один. Лейтенант остановился, словно что-то пошло не так. Колокол ударил в третий раз. «Ово не би требало да буде!»[9 - Этого быть не должно! (серб.)], – произнёс лейтенант на каком-то незнакомом языке и, сжав локоть Софи, быстрыми шагами повёл спутницу вглубь квартала. Вскоре их начали догонять люди, которых военные попросили покинуть соборную площадь. Одни из них, узнав Софи, здоровались с ней и улыбались. Другие проходили молча, опустив глаза. А колокол всё звонил и звонил. Это собор прощался с городом.

И тут прогремел взрыв. Настолько мощный, что земля содрогнулась и ушла из-под ног. Софи обернулась и увидела, что весь центральный квартал, где ещё недавно над крышами домов угадывались очертания собора, накрыло огромное серое облако, которое медленно расползалось по соседним улицам и, казалось, грозило погрести под собой весь мир. Софи покачнулась и потеряла сознание.

Глава 8. План Крайцунга

Когда Софи пришла в чувство, она обнаружила себя сидящей в кресле в незнакомой комнате, заботливо укрытой легким, почти невесомым пледом. Лучи солнца сквозь плотные кремовые шторы заглядывали в комнату, преломляясь в стакане воды, заболиво поставленном на столик рядом с креслом девушки. Часы показывали пятый час дня.

Первым желанием Софи было подойти к окну и впустить в комнату хотя бы немного живительного воздуха. Но едва она сделала первое движение, как за спиной раздался голос, показавшийся знакомым:

– Не открывайте окно. Пыль еще не осела. Лучше выпейте немного воды!

С этими словами из-за кресла бодрым, пружинистым шагом вышел офицер в форме лейтенанта Внутренней службы. Он был молод – несколькими годами старше Софи, высок – не менее шести футов ростом, хорошо сложен, подтянут и аккуратен настолько, что офицерская рубашка даже в полумраке казалась безупречно белой. Подойдя к окну, офицер уверенным движением отдернул штору, и гостья замерла в изумлении, увидев, что пространство за окном было пронизано косыми солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь плотную взвесь какой-то мути. Как будто квартира находилась не в доме на Rue Clovis – улице Хлодвига, а на морском дне.

– Что это?

– Пыль.

– Какая пыль?