Акценты. Книга о самом дорогом

Наступил новый год, и незаметно приблизилось время Великорецких торжеств. По наивности я решил, что, если с первого раза прошел весь путь, то легко смогу повторить прежний успех. Но Бог не дал мне закоснеть в гордости. Произошло это так.

Как не пугали меня друзья, первый раз на Великую и обратно я пришел без единой мозоли, после чего целый год без устали нахваливал старые отцовские кроссовки и раздавал советы бывалого паломника. Кроссовки с почетом стояли в прихожей и всем своим видом внушали уверенность в том, что за ноги во время нового паломничества я могу не беспокоиться.

В итоге, отправившись в путь и натерев себе все, что возможно, походкой подстреленного пингвина я вошел в Великорецкое и, доковыляв до игумена Тихона (Меркушева), который в том году впервые возглавил паломничество, смущенно попросил разрешения выйти из крестного хода.

Улыбнувшись в рыжую бороду, отец Тихон спросил: «Может к утру пройдет?». «Нет, нет!» – я решительно замотал головой, уже размечтавшись о том, как вечером в кругу семьи буду пить чай с вишневым вареньем, рассказывая о трудностях крестного пути. Спустя пару часов я уже мчался в попутной машине в сторону Вятки, стараясь не думать о том, что сошел с дистанции. «Ну, ничего, ничего, – успокаивал я себя. – В следующий раз обязательно схожу туда и обратно».

Наступил новый день. По привычке я проснулся ни свет, ни заря и сразу почувствовал, что… абсолютно здоров. Всего за одну ночь из подстреленного пингвина я превратился в борзого скакуна! Ни одной мозпли! Это казалось невероятным. Я буквально вывернулся перед зеркалом наизнанку. Ну, хотя бы в одном месте что-нибудь вспухло бы или покраснело! Здоров! Абсолютно здоров! И тут мне стало невероятно стыдно за свое малодушие. «Эх! Надо было остаться на Великой и переночевать, – думал я. – Сегодня бы шел со всеми в обратный путь! Кстати, а где они сейчас?».

Я стал лихорадочно вспоминать, где в этот час могут идти паломники. После чего в течение всего дня, стоило только мне посмотреть на часы, как невидимый диктор докладывал: «13.00 – идут по Медянскому бору. 16.00 – вошли в Медяны. 20.00 – пришли в Мурыгино». Впечатление было таким, словно меня разорвало на две части, одна из которых уже пришла домой, а другая все еще шла крестным ходом.

Не вынеся этого разделения, утром следующего дня я отправился к новому мосту, чтобы встретить паломников и пройти с ними хотя бы несколько километров по городу. Когда приблизилась колонна, все крестоходцы, включая старушек и маленьких детей, показались мне былинными богатырями. Уставшие, но по-прежнему собранные и сосредоточенные, они проходили мимо, а я по-прежнему стоял на обочине и не решался войти в колонну, считая, что, сбежав из Великорецкого, не имею права быть причастным к подвигу этих людей. Неожиданно со мной поравнялась пожилая женщина, которая несла несколько бутылей святой воды. Чтобы хоть как-то искупить свое малодушие, я предложил ей помощь. Она согласилась. Я влился в колонну и так с бутылями пришел в Серафимовский собор.

Путь был завершен, и все же, с моей точки зрения, он не был успешен, поскольку я сошел с дистанции, пропустив его добрую половину. Я по-прежнему мерил крестный ход километрами и ругал себя за малодушие. Но не потому, что оно глубоко угнездилось в моем сердце, а потому что оно было причиной моего неуспеха. Я думал, что, если не смог пройти весь путь, значит, этот ход – «несчитовый». В следующем году, хоть на карачках, но доползу до Великой реки. Вот увидите!

ПОТРУДИТЬСЯ, ПОМОЛИТЬСЯ

Однако в следующем году из-за занятости на работе мне снова не удалось пройти весь ход целиком. Тогда, преисполнившись энтузиазма, я решил, что обязательно отправлюсь в обратный путь, а пока провожу паломников до села Бобино. Сказано – сделано. Накануне, на семейном совете, было решено, что на проводы крестного хода со мной отправится дочка Настя, второклассница, и мы вместе будем молиться о маме, которая тогда ожидала малыша.

К тому времени у меня уже появились знакомые крестоходцы. Один из них посоветовал в пути держаться ближе к иконе и певчим, чтобы «молитва постоянно звучала в голове, потому что так легче идти». Но осуществить это не удалось, так как мы с дочкой попросту не успевали за головой крестного хода, бодро срывавшейся с каждого привала, задавая тон и темп.

Из-за этих рваных перебежек дорога до Бобино показалась особенно трудной и бесконечной. Последние километры дочка почти поминутно спрашивала, скоро ли мы дойдем. Из-за чего вскоре я начал чувствовать себя, если не мучителем собственного ребенка, то явным неадекватом, сбрендившим на религиозной почве, и был несказанно рад, когда на горизонте показалось село Бобино и его обитатели.

Два дня спустя я поехал в Великорецкое, чтобы присоединиться к паломникам и пройти с ними хотя бы обратный путь. Теперь я шел один и не отставал от головной группы. Идти с молитвой, действительно, было легче. Тем более что, в отличие от меня, свеженького, крестоходцы устали и уже не рвались вперед.

Сам вид этих собранных и молчаливых людей с обгоревшими на солнце и обветренными лицами внушал уважение. Многие из них были сама сосредоточенность – ни одного лишнего слова, жеста или даже шага. На привалах бывалые крестоходцы были все также скоры и собраны. Пока священники молились, сопровождавшие их паломницы в два счета, выверенными движениями постилали на траву клеенку, на которой, как на скатерти самобранке, тут же появлялись бутерброды, печенье, огурцы, помидоры и даже горячий чай.

Только тогда они позволяли себе поговорить. Причем не о пустяках, а непременно о чем-то духовном – о том, «как важно принять Великорецкую традицию из рук бабушек, которых с каждым годом становится все меньше», «как умилительно идут крестным ходом дети», «какие молодцы родители, взявшие с собой в путь грудного младенца» и т. д. Едва ли не постоянно звучало «спросите у батюшки», «как батюшка благословит», «что скажет батюшка».

Но вот раздавался сигнал подъема. В мгновение ока скатерти убирались в рюкзаки, и головная группа, восстав и воспев, устремлялась в путь. Певчие перед иконой, священники следом, а за ними, ровными рядами, паломники и паломницы. Каждый на своем месте, и, чтобы его занять, приходилось потолкаться. Конечно, не между «своими», а с другими крестоходцами, случайно оказавшимися впереди колонны. Что в начале пути довелось испытать также и мне, и, хотя знакомый священник объяснил соратникам, что «пихать его надо, потому что он свой», теперь я старался в первые ряды не лезть.

Наконец, на горизонте показалось Мурыгино, и мне вспомнилось, как два года назад, не зная, «где главу приклонить», я напросился на чей-то сеновал, где к тому времени уже лежало и сопело два десятка паломников. Втиснувшись между чьими-то сапогами и рюкзаком, я просто упал на доски и уснул, даже не сняв обуви. И вот теперь снова надо было позаботиться о том, где упасть. Словно прочитав эти мысли, ко мне подошел знакомый и предложил пойти с ним, поскольку его друг решил уехать в Киров, и в доме, где прежде они ночевали, освободилось место.

После молебна мы отправились на ночлег. Я уже приготовился снова лезть на сеновал, но, оказалось, что делать этого не надо. «Сеновал» оказался вполне крепким домом с большим огородом и баней, которая издали приветливо встретила нас запахом березовых веников.

Поймав удивленный взгляд, знакомый разоткровенничался: «Дело в том, что перед началом паломничества мы всегда выезжаем на маршрут, чтобы решить проблему с ночлегом. Обычно едем с другом. Приезжаем в село. Выбираем дом. Конечно, хозяева хотят подзаработать, и это нормально. Ну, пустили бы они человек десять, по полтиннику с человека. А мой друг, бизнесмен, даст им тысячу рублей, и весь дом в нашем распоряжении! Могут и стол накрыть, и баньку затопить. Кстати, как тебе банька? Правда, хороша?».

В общем, в ту ночь я спал в отдельной комнате, на широкой семейной кровати и приятно поскрипывал новеньким накрахмаленным бельем. А что? Имею право! Все оплачено! А по улицам Мурыгино в поисках ночлега еще долго ходили уставшие паломники, у которых не было друга бизнесмена.

Утром мы продолжили путь. Колонна шла через Гирсовский бор, берегом реки Вятки. Утреннее солнце купалось в верхушках сосен. Пахло ладаном и сырой землей. Чудотворная икона покачивалась на плечах батюшек, и все дальше и дальше уходила вперед. Я намеренно отстал и теперь шел один, не с головной группой.

Прошедшая ночь совершенно выбила меня из колеи. Не потому что я не выспался. Напротив, выспался я превосходно! Банька была горячей, ужин плотным, постель мягкой. Но именно это и пугало. Точнее, лишало мое паломничество смысла. Ведь я шел, чтобы потрудиться и помолиться, и вдруг – бац! – попал в санаторий. Мне бы принять эту ночь как дар Божий, но я был полностью сосредоточен на своем «суперплане», который теперь, по моему разумению, потерял всякий смысл.

Я специально отстал от головной группы, поскольку снова слышать высокие и правильные слова о «величии Великорецкой традиции» мне было невыносимо. Я знал и видел, как произносившие их люди ночевали в соседнем коттедже, также предварительно оплаченном, но это их ничуть не смущало. Все такие же собранные и целеустремленные, плотными рядами они шли за иконой в свой «последний и решительный бой». Не обращая внимания на высотные дома и трубы областного центра, которые уже появились на горизонте.

Пять лет спустя, видимо, чтобы я не забыл той памятной ночи, Бог показал, как могло быть иначе, если бы не Его дар и Его милость. Тогда моя супруга Ирина впервые пошла в крестный ход, и я пообещал встретить ее в Бобино и разместить на ночлег. Почти весь день, не переставая, лил дождь. Поэтому паломники решили сократить число стоянок, пришли в село раньше обычного и быстро разошлись по домам.

Приехав в Бобино, я обнаружил Ирину в центре села в компании еще трех таких же начинающих паломниц, из-за чего она наотрез отказалась идти в заранее приготовленное место. «Ну, сам подумай! Как я могу их бросить?» – спросила Ирина, показывая на новых знакомых.

Делать было нечего. Мы пошли по селу в поисках ночлега. Через полчаса нас было уже десять человек, поскольку, заметив компанию во главе с человеком в подряснике (я уже был священником), все бедолаги с надеждой присоединялись к нам. Впрочем, безуспешно, так как, скитаясь от дома к дому, мы везде получали отказ. Иногда хозяева приглашали пройти в дом и убедиться, что свободных мест нет. Однако мы и сами это видели, и уже были готовы притулиться где угодно, лишь бы спрятаться от бесконечного и нудного дождя.

Так продолжалось около часа. И все же, когда в большинстве домов уже погас свет, нам удалось найти подходящий дом, расположенный на самой окраине села. Нас приютил Владимир Михайлович Кудрявцев, в доме которого, на полу в коридоре и сенях, нашлось место для десяти уставших и замерзших женщин. Некоторое время спустя, я снова приехал в Бобино, чтобы еще раз поблагодарить этого доброго человека, и именно с этой встречи началась история деревянной Никольской церкви, что затем была возведена в селе при активном участии хозяина дома.

Все это случится через пять лет, а пока уставший и опечаленный крахом своего «суперплана» я шел и думал о том, что в следующий раз не дрогну и обязательно пройду весь путь. От начала и до конца. Как положено.

КРЕСТНЫЙ ХОД КАК ПРОТЕСТ

Наступил 2000 год – юбилейный для Великорецкого паломничества. На этой волне с ним стали происходить удивительные изменения. Буквально на наших глазах оно значительно выросло и помолодело. Каждый год в него вливались сотни новых трудников, которые с замиранием сердца слушали рассказы бывалых ходоков о том, как еще недавно власти гнали их и преследовали, не давая придти на Великую реку.

В ту пору я нарабатывал материал для кандидатской диссертации по теме хрущевских гонений. Со страниц документов вставала, действительно, неприглядная картина, в свете которой крестоходцы казались героями своего времени. Позже писатель Владимир Крупин посвятил им слова, помещенные на памятном кресте, установленном на вершине Великорецкого холма: «Поклон вам, воины Христовы, сохранившие для нас великую святыню – Великорецкий крестный ход». Лучше не скажешь. Вместе с тем, нельзя было не заметить, что многолетнее хождение без чудотворной иконы и духовенства имело свои печальные результаты.

Во-первых, в сознании многих людей крестный ход отделился от святыни и приобрел самодовлеющее значение. Являясь вызовом советской действительности, он стал восприниматься как протест и только, без отношения к самой иконе, ее истории и чудесам. Если бы паломникам сказали, что чудотворный образ больше никогда не пойдет на Великую реку, они, скорее всего, ответили бы, что это не так важно. Потому что, с иконой или без нее, они все равно отправятся в паломничество. Словно не святыня освящает ходоков, а, наоборот, их шествие, потертости и мозоли придают иконе величие и святость.

Так среди участников крестного хода стали появляться казаки с малоизвестными, а то и вовсе неканоничными иконами; старцы в инвалидных колясках, пророчащие о близком конце света; фотографы, специализирующиеся на уставших бабушках, грязи и покосившихся домах; экстрасенсы, крепкие мужчины в камуфляже и другие персонажи.

Если обычные паломники брали в путь иконы и молитвословы, то эти – флаги, плакаты и листовки и собирали единомышленников через интернет, называя крестный ход «полевым выходом». Завидная мечта такой группы – пойти в голове колонны и развернуть транспарант типа «православие или смерть». С таким расчетом, чтобы многотысячная колонна паломников оказалась идущей за этим транспарантом. После чего сделать несколько снимков и выложить их на своем сайте. Если же попутно удастся раздать несколько тысяч листовок, то «полевой выход» можно считать успешным.

Понятно, что к крестному ходу все это не имеет никакого отношения, о чем твердо и ясно сказано в его Уставе. Однако деятели не унимаются и не собираются упускать шанс заявить о себе. Когда же несколько лет назад один из священников попросил, чтобы они свернули плакаты и перестали раздавать листовки, то в ответ услышал: «Нам попы – не указ. На Великую ходили как с попами, так и без попов. Это народная традиция, и ты ее не приватизировал. Так что иди своей дорогой!».

Причем это касается не только мужчин. Однажды перед началом паломничества мне довелось встречать поезд «Вятка», который с рюкзаками и походными ковриками, казалось, собирался целиком оправиться в крестный ход. Увидев трех женщин лет пятидесяти, я предложил подвезти их до Серафимовского храма, откуда в те годы начинался крестный ход. Они с радостью согласились.

Только отъехали от вокзала, попутчицы завели разговор о новых паспортах и ИНН. Словно хотели проверить, «настоящий» ли батюшка их везет? Я попытался возразить и в ответ сразу получил: «А вы почитайте вот это… Старцы говорят… Да мы сами эти шестерки видели!». Понял, что спорить бесполезно. Еду, молчу, и они тоже молчат. Так, молча, доехали до храма. Молча достали рюкзаки из багажника. Молча простились. Словно, кроме как о новых паспортах, и поговорить не о чем.

Складывается впечатление, что, привыкнув с советских лет против кого-то бороться, некоторые прихожане не могут от этого отвыкнуть. Жизнь, в самом деле, неидеальна. Но, если одни считают причиной тому собственное несовершенство, то другие, как пионеры, всегда готовы против чего-то сражаться – новых паспортов и ИНН, демократии и русофобии, ювенальной юстиции, американского империализма, треклятого Запада и дальше по списку. Забывая, что к Великорецкой традиции это не имеет никакого отношения, и «подателям сего» надо не в крестный ход, а на баррикады.

Вместе с тем, надо понимать, что крестный ход всегда будет привлекать таких людей, так как является вызовом этому миру. Поскольку же новоначальные христиане стоят на ногах нетвердо, их легко сбить с верного пути. Поэтому так важно, чтобы вовремя нашелся человек, способный это объяснить.

Лично со мной такое произошло в паломничестве 2000 года. Тогда я, наслушавшись песен в исполнении Жанны Бичевской, был увлечен старым гимном «Боже, царя храни!» и на обратном пути под Медянами сподвиг нескольких крестоходцев его спеть. Идем, поем. По ходу дела к нам присоединяются другие паломники. Хорошо! Уже невольно хочется перейти на строевой шаг.

Вдруг с нами поравнялся священник. Идет рядом, слушает. Дослушал и говорит: «Хороший гимн. Только петь его здесь не надо, потому что это не демонстрация, а крестный ход. Давайте, лучше вместе споем тропарь святителю Николаю!». Начал, и мы за ним подхватили. Спасибо, что объяснил, а то бы я до сих пор путал крестный ход с демонстрацией.

ВСЕ ИДУТ, И Я ИДУ

В противовес этому, набирало силу другое отношение к крестному ходу, которое талантливому режиссеру Марине Дохматской удалось отразить в документальном фильме «Обет».

Как известно, у кино – свои приемы и задачи, одна из которых заключается в том, что оно обязательно должно произвести впечатление, поразить зрителя. В данном случае «оружием массового поражения» было избрано само Великорецкое паломничество: самое древнее из ныне существующих – ему более 600 лет, самое массовое – насчитывающее десятки тысяч паломников, самое продолжительное – более 150 километров пути, самое многострадальное – в 1959 году его закрывали на всесоюзном уровне и одно из самых известных в России.

На экране мы видели все тоже «самое-самое». Уставшие от столичной суеты москвичи целыми вагонами с рюкзаками высаживались на кировском вокзале. Бесконечная колонна паломников переходила реку Вятку по мосту, над которым парил вертолет съемочной группы. Пожилая паломница вспоминала, как в былые годы плохие милиционеры шныряли по лугам и лесам и отлавливали хороших паломников. Губернатор – коммунист дарил церкви колокола. Внимающий ему настоятель многозначительно молчал. Американский профессор увлеченно размышлял о русской соборности. Паломники наперебой рассказывали о чудесах и о том, что уже начали считать дни до нового паломничества. В итоге в душе зрителя рождалось, крепло и под конец фильма вырывалось из груди: «И я тоже хочу! Я должен попробовать!». Благодаря чему в крестный ход каждый год вливалось несколько тысяч новых участников.

Мне запомнилась встреча, которая произошла во время юбилейного паломничества 2000 года и довольно точно передает настроение тех лет. Утром второго дня пути за Бобинским волоком на подходе к селу Загарье в колонне паломников мне попалась на глаза группа школьников, на вид пятиклассников. После большого перехода и бессонной ночи дети сильно устали и понуро брели по полевой дороге, окутанной промозглым, сырым туманом.

– Как вы здесь оказались? – поинтересовался я.

– Учительница предложила, родители согласились, вот мы и пошли, – был ответ.

– Где же вы ночевали?

– Нас одна бабушка пустила на сеновал.